Рассказал как-то про ситуацию с женой. Драч решительно – брось и найди другую… стока баб без мам. Это мне не подходит.
2
Алексей Иванович Холодок, прапорщик 23-х лет от роду имел свое суждение о летном составе полка.
– Летчик – это не тот, кто пьет между полетами, – сказал он, – а тот, кто летает между пьянками.
Вместе с ним я возмущенно обозрел группу «пьяниц», пришедших на отъезд к автобату не в положенное время в конце рабочего дня, а в самом его начале. Печальное зрелище! Ну и что, что полеты отменили – сиди где-нибудь и служи Родине: тебе за это деньги платят. А они домой собрались. У нас вон тоже самолета в регламенте нет, но мы же не разбегаемся с аэродрома.
И что они будут делать дома? Наверняка за бутылками побегут!
А Холодок добивал их, ничуть не стыдившихся дезертирства, своим сарказмом:
– И ведь прилично зарабатывают, а все равно попрошайничают – каждый раз просят посадку, когда из полета возвращаются.
К моему разочарованию синие куртки и комбинезоны не слышали мудрых речей прапорщика Холодка. Не до того им было – эти ничтожества ждали машину для отъезда домой. А мы прошли мимо. Нас Турченков послал в «чипок» за закуской – в группе АО намеревалась пьянка по поводу дня рождения начальника.
А еще я узнал от Алексея Ивановича, что летный состав очень часто свободное время проводит в спортивном городке – то в футбол играет, то на снарядах занимается. Мы же в ТЭЧи слишком заняты настольными играми в любое время, чтобы транжирить его на заботу о собственных телесах. А любителя индивидуально позаниматься в спортгородке завтра же почти наверняка завалят дополнительной работой.
Красноречие мое не потребовалось – поздравителей у начальника было хоть отбавляй. Накатив стопарик и зажевав его бутербродом, пользуясь отсутствием внимания, смежил веки и принес Господу краткую, но искреннюю благодарность, что наконец-то избавил меня от райкома и привел в этот дружный и споенный коллектив авиационных техников и механиков.
Потом почувствовал, что мне не хватает собеседника – все говорили, а я молчал. После того как накатишь по полстакана раз да другой, тянет выговориться. И хочется, чтобы кто-то послушал тебя. Задымил сигаретой – тут уже все курили, но облегчения не пришло.
После приезда, решил заглянуть к семье.
Открыв дверь по звонку и увидев меня, Тома замерла.
– С тобой все нормально? – в ее голосе прозвучала непритворная тревога.
– Да, – негромко ответил я.
– Где ты был?
– Я с работы. И у меня выдался нелегкий денек.
– Ну, разумеется – очень заметно.
– Мы праздновали день рождения начальника.
– Как я могла не догадаться?
Мы стояли и смотрели друг другу в глаза.
– Ты не пустишь меня к дочери?
– Таким нет.
– Прости. Мне не следовало таким появляться. Сейчас уйду. Просто хотел сказать, что люблю тебя.
От таких объяснений оба давно отвыкли, так что общение давалось с трудом.
– Я когда выпью, тоже тебя люблю. Но к сожалению, я не пью.
Зачем пришел? К чему объяснения? Как мне понять и научиться, что молчание нисколько не тяготит. Молчание – единственное, что от человека требуется в таком состоянии. Все сказать можно будет потом.
Я проспал до шести утра и проснулся с мерзким запахом во рту. Интересно, что мы пили вчера? Начинали-то с водки – точно помню. А потом вылезли в Увелке и еще добавили… А потом я пошел к семье. Как противно и стыдно перед Томой! Хорошо, что меня не видела дочь…
Что меня подтолкнуло к пьянке? Ах да, день рождения Турченкова. Если в группе десять сотрудников, не считая солдатки, то я гарантировано каждый месяц буду ходить на бровях, и представится возможность совершить какую-нибудь глупость. Эх ма, это судьба! Сам себе посоветовал расслабиться и ничего не принимать близко к сердцу.
Интересно, чем мне заняться на службе, если самолет опять не прикатят? Дремать у трубы отопления, глотая таблетки или заставить себя писать романы?
Пробежался, позавтракал, пошел на отъезд.
Ну точно, самолета нет. Личный состав угнали в клуб на политзанятия.
Время замедлило бег. Пространство заполнил рой вопросительных знаков – чем заняться? Подремать у трубы отопления? Пойти к Макарову поиграть в настольные игры? Или таки открыть заветную тетрадь в кожаном переплете и для начала хотя бы почитать то, что уже написано? – глядишь, охота придет продолжать.
Саня Макаров сидел в лаборатории прицелов и скучал с миной мессии на лице, которому поручено спасти человечество. На меня не обратил ни малейшего внимания. Да я и не ждал от него особых церемоний. Он даже не предложил мне сесть, и то, что я все же опустился на стул, не улучшило его настроения.
– Обещают жуткий снегопад, – сообщил я ему.
Мы оба посмотрели на часы. До обеда еще два часа. Раньше вряд ли кто придет.
– Пойдем замесим?
– Ключ у Лямина.
О чем еще говорить? Вернуться в лабораторию, сесть у окна, прижавшись к трубам, и смотреть на вихри снежные, которые веют враждебно? Спешить было некуда. Небо темнело, метель усиливалась. На земле лежал снег толщиной сантиметров в пятнадцать, а метеослужба обещала и того больше. Чистить не перечистить нам стоянку для самолета. Но даже разыгравшаяся стихия была не в силах остановить политические занятия с техническим составом. А летный состав, конечно, уже увезли домой. Снежная буря давала им восхитительную возможность передохнуть от нескончаемых учебных полетов с курсантами на борту.
Игра в карты на деньги «храп» была не просто времяпрепровождением. Порой она собирала на столе фантастические банки, которые разыгрывались с молниеносной быстротой и долго потом обсуждались. Иные отчаянные надолго залетали в долги и аккуратно платили с каждой получки. Конечно, жаждали отыграться и возникали споры, когда они зарубались на банки, которые не в состоянии сразу же возместить. Споры бывали такими жаркими, что участники вместо языка готовы были пустить в ход кулаки.
Случаи, когда на банке стояли сотни рублей, были редкостью, и, как правило, деньги эти были обещанные. В эскадрильях, говорили, играли только на наличку, и неспособный выплатить долг немедленно удалялся из игры. Вот у них действительно на столе бывали сотенные бумажки.
У нас на улице да и на стадионе в бараках игра в «храп» тоже была популярной. Но там ставка была – две копейки, и банки поднимались очень медленно. Редко кому за вечер удавалось сорвать десятку.
Вот о чем думал я, сидя молча в лаборатории бомбовых прицелов и глядя в окна на усиливающийся буран.
– Как только обед начнется, нам надо Лямина не прозевать, а то за стол не попадем. Ты будешь играть? – прервал молчание Макаров.
Этот корпус однако теплее, и батареи у них по окнами вместо наших труб.
Сидя в уютной, располагающей к неге лаборатории, я размышлял о перипетиях судьбы и игры, которая называется «храп» – какие-то для нее законы мыслимы? Помню, был большим докой институтской науки «Теория вероятности», которая зиждилась на примерах расклада карт. В определенном смысле я, дипломированный профессионал, мог бы разработать свою концепцию риска в игре и ходить с набитыми деньгами карманами. Или долговыми расписками – раз тут такое принято.
Если родиться такая теория и пройдет практику на сотенных банках, можно будет играть в таких местах, где на кон ставят тысячи. Я прикинул свои возможности на пути к карточному богатству и ощутил прилив азарта. Какая-то прилипчивая, неприкрытая алчность. Стоит попробовать!
Появился народ на дороге от клуба. Наконец-то! – время обеда.
Семь человек окружили стол, сидя на стульях. Двое стояли и наблюдали.
В карточной игре, как в бане, все равны – капитан ты или служащий советской армии. Выдали четыре карты – посмотри и скажи: либо «храп», либо «пас», либо «помогаю». Никто не отважился – в банк добавляют. Просто все… Но «храпу» пока еще предстояло найти в моем лице страстного поклонника.