Как-то раз Хелен и ее собака и Эмиль и его собака встретились когда подымались в гору.

Они поднимались и увидели там человека. Он был не старый, он был молодой, а это было военное время и видеть молодого человека в обычной одежде было удивительно. Этот человек был наверху на холме там был снег и была вода, у него был полевой бинокль и он смотрел в него на что-то вдали.

Это он сказала Хелен. Да он сказал Эмиль. Да это он, и они, Хелен и Эмиль, сказали, мы пойдем и Эмиль сказал да. Сейчас сказала Хелен. Да сказал Эмиль. А как сказала Хелен. Я его знаю сказал Эмиль.

Эмиль подошел к этому человеку. Заговорил с ним. Вы враг. Я не враг, сказал человек. Если не враг, как вас зовут сказал Эмиль. Меня зовут Генри сказал человек.

Так они стояли и был снег на полях и хлюпавшая вода и человек в деревянных башмаках, глядевший в бинокль.

Что им было делать.

Это и в самом деле было военное время.

И все они разошлись то и дело оглядываясь назад.

И вскоре там уже никого не было видно.

Таково военное время.

Хелен не знала почему но впервые за все военное время она расплакалась.

А вскоре Эмиль ушел и его собака тоже. На войну или нет Хелен так и не узнала.

В военное время так много людей уходят куда-то и в военное время всегда так много людей там сям и повсюду.

Все еще было военное время но Хелен тоже стала ходить в школу.

Так что для нее военное время кончилось.

Итак это двадцатое столетие. Я много думала о столетиях. Мне думается столетия похожи на людей, они начинают с того же что и дети простые и полные надежд затем они проходят через годы которые доктор Ослер обычно называл бестолковым возрастом, мальчики с одиннадцати до семнадцати, а затем наступает время когда мальчики цивилизуются и после этого столетие более или менее определяется и становится rangé как говорят французы то есть цивилизованным.

У меня есть смутное чувство будто таково каждое столетие, таким конечно было девятнадцатое столетие и двадцатое тоже а возможно и другие столетия. То что верно для одного столетия скорее всего верно и для всех остальных.

Итак мы сейчас в двадцатом столетии на стадии когда столетие почти готово для окультуривания.

В начале столетия а порой начало сильно затягивается, столетие как и все юноши рвется уйти из семьи, от семьи реальной и от идеи семьи.

Каждый юноша мечтает об этом каждое столетие мечтает об этом каждый революционер мечтает о том как отменить семью.

Однако даже для юных интеллектуалов неистовых революционеров молодых коммунистов это на самом деле не слишком реально во Франции. В конце концов каждый француз знает что ему предназначено стать père de la famille, отцом семейства, даже если у него нет ни жены ни ребенка быть père de la famille его главное предназначение. Каждый француз неизбежно скажет о себе и о своих приятелях nous pères de famille, это на самом деле единственный способ которым француз может реализовать себя в жизни и хотя юность и интеллектуализм требуют чтобы он верил в мир не основанный на семейных узах каждый француз знает про себя что все закончится семьей и его превращением в отца семейства.

Любопытно что в сельской местности чуть ли не в каждой деревне есть мужчина который так и не женился, либо его мать жила слишком долго и он так и не женился, либо он не женился потому что уезжал куда-то и долго не возвращался, как бы то ни было по той или иной причине в деревне есть человек который остался неженатым. Обычно если мать живет слишком долго и мать такая властная что ее сын состарился неженатым когда мать умирает какая-нибудь вдова все же выходит за него замуж однако иной раз и даже довольно часто почти в каждой деревне есть неженатый мужчина.

На самом деле его никто не принимает всерьез, они пренебрежительно называют его женишком, и почти всегда он и впрямь становится немного чудаковатым грустно стоит и смотрит на женщин ни одна не станет ему женой а порой он делается совершенно сумасбродным, как недавно в одной деревне неподалеку отсюда ему уже было лет пятьдесят пять женат он никогда не был и застрелил женщину просто женщину которую заметил вдалеке. Ни один мужчина который был когда-либо женат не сделал бы этого явно бы не сделал.

Встречаются конечно женщины в деревне обычно не больше одной которые не вышли замуж, но во Франции вряд ли такая станет чудаковатой, ведь всегда на самом деле рядом есть животные а животные могут заменить семью француженке, француженке но не французу.

В нашей деревне есть такая женщина она любит свою собаку а не так давно собака ослепла и она и ее старик отец и слепая собака как были так и остались одной семьей и даже когда ее отец умрет у нее все равно будет семья потому что животное станет для нее членом семьи.

Мадам Шабу рассказала мне об этом историю.

Во Франции сказать что маленькая собачка сидит на коленях у своей мамочки вполне допустимо. По сути французы совершенно убеждены что французский единственный язык в котором есть настоящий детский язык для собак, я помню долгий спор кончившийся торжествующим, ну и как же вы скажете по-английски, chien chien иди иди к своей mamère.

Нельзя сказать собаке француза, иди к своему папочке но можно сказать собаке француженки, иди к своей мамочке.

Словом мадам Шабу была у себя в деревне в Юра и она пошла на концерт который давали для солдат и все крестьяне были там и рядом с ней сидела крестьянка и держала на коленях песика. Мадам Шабу рассказывала историю и совершенно естественно сказала рядом со мной на коленях у матери спал песик, песик был очень воспитанный, когда раздавались аплодисменты он просыпался и тявкал а все остальное время вел себя очень тихо. Объявили что самый известный французский флейтист сейчас находится в деревне и предлагает поиграть для солдат. Он вышел на сцену и стал настраивать флейту. Немного встревоженная мать песика повернулась к мадам Шабу и сказала, pourvu que mon petit chien aime la flute, pourvu — будем надеяться что моему песику нравится флейта, будем надеяться.

Это сказано по-французски, уверенности нет но есть надежда не более того.

Французы любят называть вещи и называют их исчерпывающим образом.

Причина в том что если нечто названо оно их больше не тревожит. Как только выражение une guerre des nerfs[30] сказано вслух ничто больше не действует им на нервы. Такова их логика стиль и цивилизация.

Поэтому хотя французы как и каждая нация вроде бы нуждаются в этом юношеском интеллектуальном отрицании семьи на деле это конечно не так. В этом одна из причин того что французы не снобы.

Не важно каково социальное происхождение человека, не важно чего он достиг, ему никогда в голову не придет не навещать свою семью, у простого крестьянина могут быть дети самого разного общественного положения никаких сложностей не возникает, хорошо одетый человек приходит к себе домой где его родители в простой одежде такие же как когда-то и никто не чувствует что тут что-то не так, никогда и ни при каких обстоятельствах.

И конечно то же самое относится к армии, кто угодно может быть простым солдатом как и кто угодно может быть офицером. Это зависит от рода деятельности, от профессии, а не от принадлежности к общественному слою.

Здесь в городе нотариус, адвокат, банкир все простые солдаты, сын мясника офицер, все это зависит от профессии это не зависит от класса.

На днях молодой писатель наш сосед по деревне Пьер Лейрис говорил об этом. Он не очень сильный и поэтому он нестроевик и не в действующей армии но во время мобилизации их нестроевую роту призвали и послали помогать при проведении мобилизации. Ему очень понравилась его короткая военная служба ему очень понравились его товарищи им очень хорошо было вместе, но потом мобилизация кончилась и их расформировали. Он сказал что это был ужасный день. Когда они надели штатское платье все стало по-другому, они увидели всех в другом свете они узнали кто есть кто а когда они были все вместе никто не знал и не придавал этому значения.