– Дитя… – чуть слышно прошелестел умирающий. – Настал мой последний час, и я должен передать тебе свои обязанности.

Пока бедняга набирался сил для следующей фразы, я пыталась прийти в себя от внезапного шока. Какие обязанности? Стать жрицей храма?

– Долгие годы, почти сто лет, служил я Хранителем земли гиримской. Настал твой черёд. Руку дай! – последние слова были сказаны с такой силой, что я невольно, даже не подумав сопротивляться, протянула деду левую руку. Но тот прорычал: – Другую!

И тут я заупрямилась.

– Почему я? Не желаю жить в пещерном монастыре, отрешившись от мира. У меня муж, дети и куча общественных обязанностей. Не говоря уже о том, что на меня завязаны производства и несколько сотен человек, работающих на них.

– Я сказал: дай руку! – от жреца, минуту назад едва дышавшего, такой силой шарахнуло, что воздух в келье сгустился и завибрировал. – Жить будешь, как жила прежде. И не я тебя избрал, а сама земля гиримская. Потому не смей противиться.

«Куда уж тут противиться? Живой бы остаться», – подумала я, протягивая руку для принятия обязанности служения.

И вновь боль принятия новой силы и слёзы жалости оттого, как одновременно отошли в мир иной старый, как библейский Мафусаил, жрец и его худой, облезлый и беззубый питомец. Так вместе и предали их огню погребальному.

С тех пор словно весы во мне заработали. Любое действие своё или чужое невольно оценивалось в пользу или вред для полуострова. Причём не обязательно сиюминутной. Учитывалась и дальняя перспектива. Потому-то иной раз на заседании Совета я с яростью дикого зверя билась за продвижение никчёмного, на первый взгляд, проекта или заваливала кажущийся перспективным план.

Вот только как поступить с разработкой и установкой на полуострове магических усилителей для переговорщиков, я пока не знала. Стрелки внутренних весов оставались в равновесии. Да и специалистов нужных пока нет.

Глава 2

– Матушка, ты позволишь нам в Ялду перейти? Очень хочется новую кондитерскую посетить, – безупречно причёсанная голова старшего сына с идеальным модным пробором склонилась над моей рукой.

Глафира, изобразив самое невинное выражение лица, старательно делала вид, что она к этой просьбе не имеет никакого отношения. Просто у старшего брата летние каникулы, он вернулся домой из Москаграда, захотел побаловать сестрицу лакомствами, а она не против. И не было до этого двухдневного нытья, надутых губ и демонстративной обиды на Кирима.

И всё это не оттого, что вкусного хочется – не такая уж сладкоежка моя дочь, – а потому, что неймётся перед подружками похвастаться братом – наследником Гиримского ханства.

Понимаю её желание. Рядом с таким кавалером, как наш девятнадцатилетний Кирим, нигде показаться не стыдно. Высокий, стройный, с великолепной военной выправкой в безукоризненно сидящей на нём форме… Очень хочется Глафире выглядеть старше, значимее, пусть и за счет брата. Двенадцатый год моей красавице – возраст такой, когда уже не девочка, но и ещё не девушка. Начинающие просыпаться гормоны туманят мозг и навевают порой такие идеи, что только глаз да глаз за барышней.

– Возьмите с собой Азата, – предложила я.

На что Глаша – вот безобразница! – тут же сморщила носик.

– Ну, мамочка, он опять изрисует все салфетки и даже не поймёт, что ест и что пьёт, – умоляюще сложила она руки на груди. – Мы лучше домой закажем большой набор сладостей.

Девочка права. Средний сын настолько увлечён рисованием и живописью, что иной раз приходится едва ли не силой выводить из студии. Зато уже сейчас его картины охотно покупают любители живописи. Стоило мне пожаловаться Прасковье, что в мастерской скоро свободного места не будет, как она тут же уцепилась за эту идею и предложила развесить работы Азата по коридорам нашего пансионата.

Спросив разрешения у автора, мы украсили наше «Молодильное яблоко» морскими, горными и городскими пейзажами, натюрмортами и карандашными рисунками. Правда, большинство работ долго не провисело. Один из отдыхающих оказался галеристом из Новограда. Рассмотрев талант юного художника, он захотел купить морские пейзажи. За специалистом потянулись желающие увезти с собой на память об отдыхе незабываемые виды полуострова.

– Так, глядишь, и окупятся траты на холст и краски, – смеялась Прасковья, видя, как снимают со стены очередную картину Азата и упаковывают её для перевозки.

– Милостью Триединого денег у семьи хватает. А вот признание необходимо каждому творцу, чем бы он ни занимался. Вряд ли портниха будет рада, если платье, сшитое ею, повесят в шкаф, а не наденут на ближайший приём. И скульптору не понравится, когда его творение спрячут в тёмный подвал. Кулинар огорчится, если его очередной десерт будет не востребован. И деньги не всегда главная причина расстройства. Людям важно признание, и Азат не исключение. Осенью он поступает в Великорусскую Академию художеств. Даст Триединый, будет на полуострове первый признанный художник.

– Мамочка, – отвлекла меня от размышлений Глафира, поцеловав в щёку. – Так мы пойдём?

– Ступайте, дети. Кирим, доложись Константину Васильевичу. Пусть выделит телохранителей, – напомнила я сыну.

На что он, щёлкнув каблуками, кивнул, чем вызвал у меня улыбку. Нравится моему мальчику играть роль блестящего офицера. А вот дочь капризно скривила губки.

– Опять будут таскаться за нами тенью. Мы что, маленькие, чтобы за нами присматривали? – заворчала она.

– Нет, Глаша, не маленькие, а значимые люди. Члены правящей семьи ханства. И мне бы хотелось, чтобы ты об этом никогда не забывала, – слегка нахмурила я брови.

Дочь, мгновенно перестав капризничать, присела в книксене. Хоть временами Глафира и позволяла себе вольнодумство, но в целом старалась нас с отцом не огорчать.

Проводив детей, я вернулась к делам. Штат работающих на меня людей облегчал жизнь, но полностью освободить не мог. Управляющий предан и честен, однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Потому раз в неделю я обязательно, пусть и выборочно, но просчитываю расходные книги. Секретарь ежедневно разбирает ворох почты, отсеивая откровенный мусор и отвечая вежливым отказом на приглашения людей, организаций и различных объединений, желающих видеть меня на своих мероприятиях. Оставались ещё личные послания от родных и близких, важные сообщения от поставщиков и партнёров, которые требовали моего внимания. Помимо того, через два дня должен был состояться Большой Совет, и мне принесли для ознакомления тезисы проектов, которые планируется рассмотреть на заседании.

Со вздохом потерев уставшие глаза, я вспомнила, как сетовала в прошлой жизни на занятость. Наивная чукотская девушка! Тогда я работала в одном, изредка в двух направлениях, и то в большинстве случаев были они параллельны. Сейчас же одновременно сотни дел, планов и замыслов, и чаще всего большинство из них в разных областях и устремлениях.

Конечно же, я не одна тяну этот воз, но если процесс осуществления можно поручить знающему человеку, то контроль обычно оставляю за собой.

– Песнь сердца моего, не желаешь прерваться? – в кабинет вошел хан гиримский Таир. – Пора обедать.

За прошедшие годы он утратил лёгкость, набрал несколько лишних килограммов, но для меня был по-прежнему привлекателен и любим. Это не увлечение юной, оглушённой гормонами барышни; я вижу и знаю все недостатки мужа – часто не хватает решительности и готовности взять на себя ответственность, недостаточно упорен, в последнее время перестал интересоваться новым и слегка разленился, но я всё равно его люблю.

– Роксана, мне доложили, что на время каникул ты Кирима определила вторым личным секретарём. Так ли это? – и, увидев мой утвердительный кивок, Таир нахмурился. – Мальчик приехал домой отдохнуть, а ты его…

– А я его ввожу в курс государственных дел, – несколько поспешно я отложила приборы и отказалась от десерта. Дождавшись, когда слуги вышли из столовой, продолжила: – Таир, рано или поздно Кириму придётся занять пост наместника. Не хочу, чтобы он, как мы в своё время, начал правление с метания и поспешного вникания в дела. Пусть сейчас учится, пока время есть.