— Дора Марковна, выгляни на минуту, душа моя!

Через несколько секунд на порог выкатился румяный колобок в широченной юбке с оборками, цветастой блузке и платке, повязанном уголками вперёд. Чисто баба на чайнике. Такая же пышная, яркая и душевная.

— Звал, Хозяин? — спросила она, не глядя на Франца, но рассматривая нас с Прасковьей.

Интересно, я одна услышала лёгкую иронию в слове «хозяин»?

— Звал. Барышне помощь нужна, а идти в таверну не желает.

— Хорошая девочка, умная и воспитанная… не как некоторые. Не смотрят, чисто ли, грязно, прутся по мытому. Вы, Хозяин, берите девицу и идите вовнутрь. Там Олька вам чаю или кофию нальёт. А мы с маленькой барышней сами управимся. — Говорила она, не сводя с меня глаз и не оглядываясь на того, кого «Хозяином» величала. — Пойдем, лапушка, пойдём со мной, детка. Сейчас всё сделаем, уберём какашки, ножку отмоем, чулочек постираем и высушим…

Речь женщины журчала ручейком, заговаривая мою досаду. Приобняла меня легонько за плечи и повела в узкий проход между домом и забором.

— Вот здесь пройдём, никого не побеспокоим, и нам никто не помешает, — во внутреннем просторном дворе обнаружилось ещё несколько построек. — Идём сюда, птичка, здесь мыльня. Вода всегда тёплая есть. Башмачок вот здесь оставим, чулочек тоже дай мне. Постой туточки на досточке минутку…

Я словно загипнотизированная выполняла все указания Доры Марковны, которая сначала стянула с меня пальто, чтобы не мешалось, потом с кряхтением помогла разуться и снять чулки, поставила на какой-то приступок и через минутку вынесла шайку с тёплой водой.

— Ставь сюда ножки, — потом, несмотря на пышность форм, присела и стала оттирать мою опоганенную ногу мочалкой. — Выходи вот сюда на тряпочку и в мыльню проходи. Платьишко сама снять сможешь? Большая уже? Вот и умничка. С подолом аккуратно, не испачкайся. А я пока башмачком твоим займусь и чулочками.

Провозилась со мной трактирщица не меньше часа. И всё под добрые комментарии, шутки-прибаутки.

— Ну вот и готово всё. Башмачки чистые и сухие, чулочки как новые, подол у платья и сорочки застирала и высушила. Пора одеваться, барышня, — сказала моя спасительница и с каким-то непонятным вздохом погладила меня по голове. — Помочь? Сама так сама.

Натягивая чулки, я всё вспоминала, где же слышала имя этой чудесной женщины. И вдруг…

— Дора Марковна, а вы в Смоля́нской губернии раньше не жили?

Женщина прислонилась к стене, приложив руку к сердцу.

— Значит, мне не показалось? — вопросом на вопрос ответила она. — Ты барышня Верхосвятская? Детка, я тебя как с порога увидела, ажно сердце замерло. Но ты посмотрела, словно незнакомы мы, я и подумала, что ошиблась. Столько лет не виделись.

У бывшей экономки по щекам текли слёзы, а я изучала каждую чёрточку незнакомого лица женщины, которой мечтала помочь. Не знала, в чём, но хотела. За её отношение и преданность Глафире, за медвежонка и книжки, положенные в сундук для Роксаночки.

Вот и встретились, но вновь помогает она.

— Бабушка будет счастлива нашему соседству, — единственное, на что хватило моей фантазии, дабы высказать благодарность.

— Детка, да как же? Вы рядом живёте, а я не знала! — всплеснула руками трактирщица, вынуждая меня рассказать о том, как жили эти пять лет.

— Дора Марковна, голубушка, в двух словах не скажешь. Да и бабушка ждёт, беспокоиться будет, если к обеду опоздаем. Давайте условимся, и вы к нам приедете в гости, — сложила я руки в умоляющем жесте.

— Конечно, конечно, Роксаночка. Далеко ли устроились?

— В соседней лощине поместье наше, — натягивая платье, ответила я.

А когда вынырнула из ворота и взглянула на женщину, то увидела, как она побледнела.

— В Ведьминой щели живёте?

— Милость Триединого, ну почему в Ведьминой-то? — затараторила я, повторяя ход, проделанный ранее с рыбаками. — Лощина называется Уютная. Уютная лощина на берегу Лазоревой бухты.

— А как же ведьма? — переводя дыхание, спросила Дора Марковна.

Похоже, Алтын тут всё побережье в страхе держала, — подумалось мне, но собеседнице сказала другое:

— А ведьма — это старая местная легенда. В том поместье прежде жила очень старая женщина. Характер у неё был… эээ… скверный. Вот слуги её меж собой и прозвали ведьмой. Только она умерла ещё в начале лета, и поместье теперь наше. Мы же с бабушкой не ведьмы. Вы-то это точно знаете.

— Знаю, детка, знаю, — тёплая мягкая ладонь с нежностью гладит меня по голове. — Выросла-то как, повзрослела.

Башмаки в руки брала с осторожностью. Вряд ли они успели за час просохнуть, а запах выветриться после пережитого приключения. Но нет. Оба ботинка были чистыми и благоухали свежестью.

— Как? — у меня даже слов не было. Я просто потрясала обувью, зажатой в кулаке.

— Ты, наверное, Роксаночка не помнишь. У меня же дар есть. Не особо какой, но на бытовые заклинания хватает. Почистить, починить, просушить, сохранность обеспечить. Простенькое всё… — тихо, словно смущаясь собственных умений, объяснила бывшая экономка.

А я чуть не завопила:

— Вот чему хочу учиться. Тому, что каждый день нужно и что пользу приносит, а не ту заумь непроходимую, которую никакого толка нет зубрить. Щиты они ставят, а воды наколдовать, чтобы говно смыть, не умеют!

Дора, успокаивая моё возрастающее раздражение, привлекла к себе и прижала к тёплой, пахнущей сдобой груди.

— Лапушка, кому-то и щиты уметь ставить надо, и фаерболами бросаться. Маги, как и неодарённые люди, разные. Бытовую магию в университетах учат, но студиозусы не считают нужным на эти заклинания время и силы тратить. Проще слугам приказать. Но если хочешь, поделюсь с тобой полезными рецептами.

— Хочу! — раздражение не убывало. Оно, как волны в прилив, накатывало с большей силой и было готово взорваться и накрыть меня с головой. Но сдерживалась и говорила то, что давно уже сказать хотела. — Много чего хочу, дорогая Дора Марковна. Хочу поблагодарить вас за тот сундук, что собрали нам в ссылку. За Мишутку моего, за кошель с орланами, что бабушке в карман сунули… Не перечислить всего, за что мы с бабушкой вас добром поминали. Я даже мечтала: вот вырасту, приеду в поместье, найду вас и отблагодарю. А вы раньше нашлись и опять помогли. А они… Эх, Дора Марковна!..

М-да… Я так и не поняла, с чего сорвалась в эмоциональное пике. Речь моя была сумбурной и бестолковой, но добрая женщина меня поняла, а может, просто утешала, как, наверное, делала это порой в поместье, больше пяти лет назад. Привычно прижимала к груди, нежно гладила по голове и шептала успокаивающее:

— Ч-ш-ш-ш…тише, детка, тише. Всё хорошо, лапушка. Ч-ш-ш-ш…

Глава 9

Мне казалось, что я где-то рядом с морем, встревоженным небольшим штормом, отчего оно негромко рокотало, таская волнами гальку. Это ворчание держало на границе яви и сна, не давало окончательно погрузиться в покой. И среди шума прибоя явственно слышатся слова:

— О чём вы думали, барыня, когда девочку в поездку потащили? Если у неё инициация только-только прошла, то ей покой нужен, а не новые впечатления!

Есть же у людей удивительные способности… Например, орать на собеседницу едва слышным шёпотом. Как это сейчас делала Дора Марковна.

Пытаясь понять, где я и что со мной, осознала, что ногами и боком лежу на чём-то твёрдом — лавка, должно быть, — но голова на мягких коленях доброй женщины, убаюкавшей меня после истерики.

В ответ Прасковья тоже что-то шипит, но слов разобрать не могу.

— У всех детей шило в попе, нельзя же каждому капризу потакать. Вы так угробите и дар девочки, и её саму, — парирует бывшая экономка.

И опять шипение подруги.

— Долго я спала? — спрашиваю, не открывая глаз, желая поставить собеседниц в известность, что не сплю и слышу их спор.

— Около часа, — отвечает Прасковья в полный голос. — Как ты себя чувствуешь?

— Небольшая слабость, а в общем хорошо, — отвечаю, пытаясь сесть.