— Дружок не очень любит играть. Он мальчик взрослый. Не знаю, сколько ему лет, но когда мы встретились, он уже матёрым псом был. Пять лет живёт с нами. Прасковья, хоть и ворчит, что не скотский лекарь, но регулярно его осматривает и что-то поправляет в организме. Но всё равно… Такая жалость, что собаки живут намного меньше людей.

Тёплая сухая рука графа легла поверх моей ладони, словно желая отвлечь от печальных мыслей.

— Тебя сегодня грустинка посетила?

А я остановилась и, не глядя на спутника, спросила:

— Вот как мне быть? Знаю, что она меня любит. Наверное, роднее меня у неё никого в целом свете нет. А я… — невольный вздох вырвался из груди. — Не помню её совсем. После того случая в деревне, когда память потеряла, я и Глафиру не сразу признала и полюбила. Какое-то время притворялась, боялась испугать, и не знаю, сколько недель прошло, прежде чем я с бабушкой душой сроднилась. И вот опять… это она меня с рождения помнит и знает, а я-то всего лишь второй раз в жизни её увидела.

— Ты о Доре Марковне сейчас говоришь? — уточнил граф. Я кивнула, после чего он продолжил. — По-моему, твоя вторая бабушка женщина умная. Поговори с ней, расскажи о том, что чувствуешь. Думаю, что она поймёт тебя и вы сможете с ней подружиться. Для начала. А там уже как Триединый даст. Самое плохое в отношениях — это молчание.

И, подхватив меня под локоток, повел к вилле.

Дора собиралась домой. Аккуратно поставила в кошёлку горшочки с вареньями от Надии, поверх бережно уложила собственные горшочки, опустошённые и отмытые от маринадов, проложенные для сохранности вышитым по краям полотенцем. Счастливо зардевшись, с поклоном приняла связанную княгиней шаль.

— Балуете вы меня, Глафира Александровна.

— Носи на здоровье, голубушка, — ласково отозвалась бабушка. — Приезжай почаще, мы всегда тебе рады. Правда, Роксаночка?

На эти слова мне нечего было ответить, только кивнула: «Правда». И добавила:

— А можно я к вам приеду? — спросила у обрадовавшейся моему вниманию женщины.

— Конечно же, птичка моя! Приезжай когда захочешь. Натану скажу, он камбалу поймает. Видела я, как тебе рыбка понравилась, — зачастила Дора.

Дёрнулась было сказать, что я по делу планирую заехать, но одумалась. Не стоит обижать добрую женщину. Не виновата же она в том, что я плохо с людьми схожусь. Удивительно, что графа быстро приняла, но это из-за Глафиры, для её счастья. Уверена, что и с Дорой подружусь со временем, а пока так.

— Мы вместе приедем, — пообещала княгиня. — Вот отпразднуем именины Николая Ивановича и приедем.

Втроём стояли мы на обочине у ворот усадьбы, Глафира махала платочком вслед возку, запряжённому лошадкой, а я просто смотрела и думала, какие замысловатые кружева порой жизнь выплетает.

Но вот повозка скрылась за поворотом, и Николай Иванович нарушил молчание.

— Мой милый друг, — сказал он, поднеся пальчики княгини к своим губам. — Завтра в пять часов пополудню я открою портал в здание посольства. Вам уже выделены гостевые покои, где вы, если захотите, сможете остаться на ночь или отдохнуть и освежиться во время приёма.

Глафира, как всегда, слегка смутилась от этой незамысловатой ласки, так, что щёчки заалели. Глазки опустила, но кончики губ удержала, чтобы не расплыться в довольной улыбке. «Любви все возрасты покорны…» — мысленно процитировала я Александра Сергеевича, который «наше всё» в моём прежнем мире, и неизвестно, будет ли он в этом.

На дворе одна тысяча восемьсот девятнадцатый год. Так-то великому поэту уже двадцать лет должно быть, и его стихи уже переписывали в альбомы и читали на тематических вечерах. Но, как я заметила, мой новый мир не калька прежнего. Тут развитие истории иным путём идёт. Не было здесь царя-реформатора Петра Первого, соответственно, и воспитанника его, африканца Абрама Петровича Ганнибала, не было. Может и привезли в Великоруссию какого-то темнокожего мальчонку, но стал ли он значимой фигурой в истории, мне неведомо.

Поэзию в этом мире любили. Романтические возвышенные баллады о неразделённой любви, лирические стихи, которые легко ложились на музыку и превращались в романсы, печатали в ежемесячных женских альманахах. Глафира, будучи в Ялде, подписалась на парочку таких с доставкой в усадьбу. На мой вкус, местная современная поэзия была излишне наполнена разочарованием в жизни, тягой к смерти, описаниями руин и старых склепов. Бр-р-р-р… Чистой воды готика и никакой надежды на светлое будущее.

То-то дамы ухватились за песенки из моего мира. Простые рифмы, понятные образы и чувства.

— О чём задумалась, Роксаночка? — Николай Иванович, выводя меня из задумчивости, положил руку на плечо.

— О поэзии, — честно ответила я, чем вызвала недоумение у моих старших товарищей, ибо раньше в подобном замечена не была.

— Взрослеет, — с едва заметной грустинкой прокомментировала мой ответ Глафира, и граф согласно покачал головой.

Разуверять их в том, что мои мысли о стихах никак не связаны с личным романтическим настроением, я оставила влюблённую парочку наедине и пошла к себе в комнату.

Мысли о маленьком заводике по переработке рыбы не оставляли меня. Взяла свою тетрадь, что начала вести ещё в Калиновке, и перелистала страницы. М-да… планов громадьё! Но мне сейчас важнее наладить отношения с Дорой, и мой замысел для этого идеально подходит.

Тупо вспоминала и в столбик записывала все блюда длительного хранения из рыбы: пряный и простой посол, холодное и горячее копчение, консервы а-ля шпроты. Помимо рыбы в Чёрном море есть мидии, и из них тоже можно готовить деликатесы. А вот рапанов ещё нет. Их завезли из залива Петра Великого в середине двадцатого века, случайно. Перебросили советские торпедные катера из Японского моря в Чёрное, а с ними на днищах перебрались и эти моллюски. Гадость несусветная, хоть и вкусные, заразы. Хищники, у которых нет врагов в природе, размножились так, что сожрали почти всех мидий и устриц. Мало того, они ещё и Средиземное море оккупировали.

Опять воспоминаниями увлеклась, — одёрнула я себя и убрала тетрадь в ларец под замок.

Надо жить не прошлыми днями, а здесь и сейчас.

Глава 20

— Их Светлости княгиня Глафира и княжна Роксана Верхосвятские! — громко возвестил дворецкий, едва мы вышли из портала.

Абяз, наполовину просунувшись в проход, поставил у наших ног корзину с подарком и мгновенно нырнул назад. На смену ему чуть ли не бегом к нам подбежал слуга из посольства.

— Позвольте вам помочь, — склонился он в поклоне. Выпрямлялся, уже держа наш подарок в руках. — Проходите, вас ожидают.

Удивительно умеют ходить вышколенные слуги. Он вроде бы впереди нас идёт, показывая дорогу, но немного в стороне, чтобы не поворачиваться к нам спиной. А корзину несёт так, что не захочешь, да обратишь на неё внимание.

Вот когда я ещё раз похвалила себя за решение перелить вино в бутылки. Гости, увидев на нашем подарке пыль и паутину, не морщили носы, а понимающе поднимали брови и поджимали губы, одновременно демонстрируя знание предмета и лёгкую зависть.

— Приветствуя, достаточно сделать книксен, — напоминала мне Глафира перед выходом из дома. — Во-первых, наши титулы почти равны, во-вторых, мы являемся близкими знакомыми.

И вдруг, идя по залу к месту, где именинник принимал поздравления, княгиня слегка замедлила шаг и прошептала мне:

— Роксана, глубокий реверанс! И пока не обратятся к нам, не встаём.

— Это мы «деда Колю» так приветствовать будем? — чуть было не спросила я, но, увидев рядом с послом молодого человека в белом парадном сюртуке военного образца, щедро расшитом золотом, с пышными эполетами и голубой лентой через плечо, поняла без пояснений. Графа поздравляет кто-то из императорской семьи.

— Ваше Императорское Высочество, позвольте вам представить мою невесту, княгиню Глафиру Александровну Верхосвятскую, и её очаровательную внучку Роксану, — обратился к гостю Николай Иванович.