«Форма превращенная – понятие, введенное в философский оборот Марксом и характеризующее строение и способ функционирования сложных систем; это понятие позволяет исследовать видимые зависимости и эффекты, выступающие на поверхности целого в качестве того, что Маркс называл «…формой его действительности, или, точнее, формой… действительного существования» (Маркс К. Теории прибавочной стоимости // Маркс К. Капитал. Ч. 3. М.: Политиздат, 1961, С. 460). Подобная форма существования есть продукт превращения внутренних отношений сложной системы, происходящего на определенном ее уровне и скрывающего их фактический характер и прямую взаимосвязь косвенными выражениями. Эти последние, являясь продуктом и отложением превращенности действия связей системы, в то же время самостоятельно бытийствуют в ней в виде отдельного, качественно цельного явления, «предмета» наряду с другими. В этой «бытийственности» и состоит проблема превращенной формы, которая видимым (и практически достоверным) образом представляется конечной точкой отсчета при анализе свойств функционирования системы в целом, представляется как особое, не разлагаемое далее образование, как «субстанция» наблюдаемых свойств…

…Особенность превращенной формы, отличающая ее от классического отношения формы и содержания, состоит в объективной устраненности здесь содержательных определений: форма проявления получает самостоятельное «сущностное» значение, обособляется, и содержание заменяется в явлении иным отношением, которое сливается со свойствами материального носителя (субстрата) самой формы (напр., в случаях символизма) и становится на место действительного отношения. Эта видимая форма действительных отношений, отличная от их внутренней связи, играет вместе с тем – именно своей обособленностью и бытийностью – роль самостоятельного механизма в управлении реальными процессами на поверхности системы. При этом связи действительного происхождения оказываются «снятыми» в ней. Прямое отображение содержания в форме здесь исключается. Спецификой превращенной формы является не столько действительно (а не в сознании наблюдателя) существующее извращение, сколько ее особая, объективно «сущностная» роль, на этом извращении основанная и делающая ее индивидуально-цельным элементом самой же системы» (Мамардашвили М. К. Форма превращенная // Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль, 2001. Подчеркнуто мной – Ю. Г.).

Что входило в «видимую форму действительных отношений» можно узнать из традиционного при советской власти перечисления составных элементов социализма. Авторы статьи «Социализм» в «Новой философской энциклопедии», предусмотрительно отказавшись от самостоятельного определения составных элементов социализма, просто отослали читателей к общеизвестной по обширной литературе марксистско-ленинской теории социализма: «В марксистской пятичленной формационной схеме социализм рассматривался в качестве первой фазы высшей – коммунистической – общественной формации. Составными элементами социализма предполагались коллективизм, общественная собственность на средства производства, солидарность, социальное равенство, справедливость, ликвидация классового разделения общества, отсутствие эксплуатации человека человеком и т. д. Достижение такого положения вещей возможно лишь в ходе классовой борьбы, апогеем которой должна стать социалистическая революция (насильственная или мирная) и установление диктатуры пролетариата». (Новая философская энциклопедия. М. 2001, 2010. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). Все перечисленные в статье элементы социализма были видимы. Видимое – это топологический объект, который существует как в естественной модификации, когда видится видимое, отсылающее к невидимому, и в противоестественной модификации, когда видится такое видимое, которое маскирует невидимое. Все названные выше составные элементы советского социализма реально существовали, но все они были превращенными формами российского капитализма, все они имели скрытое стоимостное и пролетарско-капиталистическое классовое выражение. Например, отсутствие рынка при социализме это предельный или вырожденный случай рынка, т. е. рынка закрепощенного (или обнуленного) в директивах партии и правительства, а эти директивы диктовались спонтанной игрой механизма российского капитализма. Внеэкономическое принуждение при большевиках – это вырожденный случай капиталистического экономического принуждения, это экономическое принуждение в противоестественной модификации своего целого. Отсутствие эксплуатации человека человеком в Советском Союзе, было следствием (превращенной формой) самоэксплуатации пролетариата во имя будущего возвращения капитализма в естественную модификацию своего целого, что обнажилось с падением социализма. Коллективизм, общественная собственность на средства производства, солидарность, социальное равенство, справедливость, ликвидация классового разделения общества и т. п. – все это было «организовано» спонтанной механикой трансформации российского капитализма из естественной формы своего существования в противоестественную форму своего существования. Видеть эту механику процесса трансформации российского капитализма россияне не могли.

Проблема видения реальности совмещена с проблемой адекватного теоретизирования в рамках философского концепта революционного переустройства общественной жизни. Особое значение в данном случае имеет видение предметности в статусе рефлектированной предметности. «Правда, социалисты говорят: нам нужен капитал, а не капиталист». В этом случае, комментирует К. Маркс, «капитал представляется просто как вещь, а не как производственное отношение, которое, будучи рефлектировано в себя, как раз и является капиталистом» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 46. ч. 1. С. 256. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). Маркс не случайно «забыл» добавить, что капитал это производственное отношение, которое, будучи рефлектировано в себя, является не только капиталистом, но и пролетариатом. Маркс допускал существование пролетариата вне капитализма. По Марксу (а впоследствие и по Ленину) приходящий на смену капиталистическому производственному отношению социалистическое производственное отношение («будучи рефлектировано в себя») должно являться пролетариатом без капиталистов, что противоестественно и противоречит принципу рефлексии. Один единичный класс не существует без другого (парного ему) единичного класса. Как писал Гегель, «и как раз – поскольку единичное содержание исключает из себя другое – оно вступает в отношение к другому, проявляется как выходящее за пределы самого себя, как зависимое от другого, как опосредованное этим другим, как внутри себя содержащее это другое. Ближайшей истиной непосредственно-единичного является, следовательно, его отнесенность к другому. Определения этого отношения к другому составляют то, что называются определениями рефлексии…» (Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3. С. 228. Подчеркнуто мной – Ю. Г.).

Итак, ближайшей истиной класса капиталистов является класс пролетариата, а ближайшей истиной класса пролетариата является класс капиталистов. Более того, следуя логике рефлексии, каждый из этих классов существует «как внутри себя содержащее другое». Последнее делает возможной такую историческую ситуацию, когда один из классов оказывается вынужденным выполнять сразу и одномоментно две роли – свою (субстанционально) и своего оппонента (функционально).

Если спроецировать на ленту Мёбиуса прохождение Плеханова по пути капитализма, то можно представить Плеханова, идущим по односторонней (капиталистической) ленте Мёбиуса внутри ее естественной модификации в естественной позиции головой вверх и ногами вниз. Если спроецировать на ленту Мёбиуса прохождение по пути капитализма Ленина, то придется представить Ленина идущим по односторонней (капиталистической) ленте Мёбиуса внутри ее противоестественной модификации в позиции вверх ногами и головой вниз. Эту позицию совсем не случайно изобразил Марк Шагал в своей картине «Революция» в лентомёбиусной пластике. Лентомёбиусная рефлексия существует как один из архетипов как устройства мира, так и его изображения.