Мать с Оксанкой были в огороде за домом. Обе собирали огурцы на грядке.

– Мам, я пойду к ребятам на Луганку! – прокричал сын.

– Только не опаздывай к ужину! – обернулась, а сестричка помахала ладошкой.

Сбежав с крыльца, Юрка вышел за ворота и зашагал по улице.

Через полчаса он был в старом районе города, звавшемся Сокологоровкой, где плавно текла река. Была она не широкой, с поросшими вербами берегами, направился по тропике вправо. Минут через десять вышел к поросшей камышом заводи. У нее на старой коряге уже сидели Сашка с Генкой, рядом стояло пластмассовое ведро.

В теплой, прогретой солнцем воде, сутки назад, приятели установили раколовку, сунув туда для приманки двух подстреленных из воздушки* галок.

– Ну что Грач? Будем доставать? – цикнул на траву слюной Сашка, а Генка сонно зевнул.

– Будем, – стянул с плеч футболку.

Все трое разделись, оставшись в плавках, и вошли в воду, направившись к камышам. У известного места, там было по грудь, остановились. Сашка нащупал в тине ногой снасть, окунулись с головой и подняли наверх.

Из металлических ячеек хлынула мутная вода, внутри шевелилась серо-зеленная масса.

Не хило, – отплевываясь, сказал Юрка.

Таща улов, побрели обратно. На берегу раков высыпали из сетки, наполнили ими ведро. Оказалось сорок семь штук, крупных и клешнястых, размером с ладонь. Сетку с остатками приманки вновь установили на том же месте, выбрели из воды.

Когда обсохнув, оделись, на тропинке возникли да мужика в обносках. Это были местные ханыги*. Более молодого, заросшего щетиной, звали Дурмашина, второго, лысого и постарше – Моль. Свернув с нее, вихляясь подошли ближе, – здорово, пацаны.

– Здорово, – откликнулся Юрка. Сашка с Генкой промолчали.

– Хороший улов, – мутно уставился на ведро Моль, а Дурмашина прохрипел, – теперь будет нашим.

– Это с какого перепугу?– сузил глаза.

– Делиться надо, – ухмыльнулся Моль.

Его приятель, наклонившись, протянул к ведру руку и тут же получил от Юрки кулаком в ухо, повалившись на бок. В тот же миг Сашка с Генкой набросились на второго, Моль позорно сбежал.

Дурмашина, охая, поднялся «все, все, харэ» и тоже ретировался. Справедливость восторжествовала.

– Прихватив ведро, и весело переговариваясь, друзья вернулись в Сокологоровку.

Там направились к частной пивной в сквере, где продали раков по гривне за штуку ее хозяину. Деньги снова разделили, нужны были их семьям. Поскольку жили теперь небогато.

Если Юркин отец имел в городе работу, то Сашкин нет, и шабашил в России. У Генки отца вообще не было, погиб в шахте несколько лет назад. Зато кроме мамы – медсестры в больнице, имелись два младших братишки и оба каждый день хотели есть.

На остановке у закрытого теперь клуба рабочей молодежи, ребята сели в подошедший рейсовый «Богдан», и он, натужно гудя мотором на подъеме, довез их к автовокзалу.

Там, распрощавшись, друзья отправились по домам. День близился к вечеру, жара спадала, пахло нагретым асфальтом.

Когда, звякнув калиткой, Юрка вошел во двор, семья ужинала за столом, рядом с летней кухней, в тени раскидистой антоновки, унизанной плодами. Ее посадил дед в день рождения внука, вымахала под крышу.

На центральном месте сидел отец, рослый, мускулистый, с жесткими глазами и в голубой застиранной тельняшке. В свое время служил в ВДВ. По торцам – мать с дочкой.

Отца звали Николай. Возрастом был лет за тридцать, работал на одной из копанок за городом. Ими звали частные допотопные шахтенки сменившие закрытые в девяностых промышленные гиганты. Там вручную, кирками и обушками*, добывали уголь. Самодельными лебедками выдавали на гора, грузили на «Камазы» и те увозили на продажу.

Зарабатывали шахтеры раз в десять меньше чем при советской власти, хватало только на самое необходимое. Тем не менее, никто не роптал. Копанок было мало, а желающих получить работу много. Скрипели зубами и молчали.

– Ну, чем сегодня занимался? – спросил отец после того как вымыв руки сын уселся напротив, а мать наложила в тарелку макарон сдобренных тушенкой и подвинула ближе миску с зеленым луком, помидорами и огурцами.

Уплетая под них еду Юрка рассказал, умолчав о драке с Дурмашиной и его приятелем. Отец одобрительно хмыкнул, отставив пустую тарелку, выпил чашку компота и, достав из кармана джинсов пачку дешевых сигарет, закурил.

– Значит так, – выдул вверх струйку дыма. – Завтра на выходные едем к деду с бабушкой. Поможем по хозяйству. Я им звонил по мобильнику, будут ждать.

– Ура! – захлопала в ладошки Оксанка, а Юрка, солидно кивнул.

Такие поездки любил, у стариков было интересно, внук их глубоко уважал. Деда звали Петр Иванович, он был известный в городе человек. При СССР работал бригадиром «грозов»* на шахте «Родина» и являлся кавалером трех орденов Шахтерской славы. А еще раньше воевал а Афганистане, за что имел медаль «За отвагу».

Бабушка, Светлана Павловна, до выхода на пенсию трудилась сменным мастером на заводе имени Карла Маркса и пекла небывало вкусные пироги. Имелись еще дед с бабушкой – родители матери. Жили в станице Егорлыкской Ростовской области. Иногда наезжали в гости.

После ужина она ушла в кухню мыть посуду (дочурка помогать), а мужчины направились к гаражу. Отперев ворота, отец с сыном распахнули створки. Внутри, стояла бежевая «девятка». Не новая, лет десяти, но ухоженная, чувствовалась хозяйская рука.

Открыв дверцу, отец сел в кабину, запустив двигатель, выехал во двор. Там остановившись, заглушил и вышел наружу. Вместе с сыном они проверили уровень масла в картере, и давление в шинах, подкачав одну. Долили из канистры в бак бензина.

Юрка неплохо знал автомобиль и умел водить его с девяти лет. Научил отец. Мог управлять и колесным трактором, имевшимся у деда. Тот где-то добыл сломанный и восстановил.

Закончив возиться с машиной, притащили из сарая два рогожных мешка, под завязку набитых антрацитом, в подарок старикам. С углем в селе было туго, топили дровами и кизяком*. Аккуратно уложили их в багажник, закрыв, вымыли руки.

На город опускались первые сумерки, в палисаднике трещали сверчки, потянуло запахом ночной фиалки. Ушли в дом. Там, в гостиной, мать гладила белье, Оксанка, сидя на паласе, играла с кошкой. Отец включил в зале телевизор. Показывали российскую программу «Время».

Украинских передач не терпел. Там распинался очередной, по счету четвертый президент, выходец из донецких бандитов. Попы молились за «ридну нэньку Украину», а в Киеве, Львове и других крупных городах показывали митинги националистов. Они ратовали за вступление в Евросоюз и полный разрыв с Россией.

Донбасс этого не поддерживал, здесь нацистов звали бандеровцами и традиционно ненавидели. После окончания новостей Оксанку уложили спать, остальные посмотрев очередную серию «Сватов», тоже улеглись в постели. За окнами висел серп месяца, на пока еще мирную землю мигая, смотрели звезды.

Утром встали на заре, позавтракали, заперли дом и выехали за ворота. С уличной грунтовки свернули на асфальтированную дорогу и направились в сторону Золотого с Горским. Это были тоже шахтерские города в северном направлении.

По сторонам волнилась уже выгоревшая степь, с окаймляющими дорогу посадками. Раньше, до горизонта, в ней колосились пшеница с рожью и золотел подсолнечник, теперь все поросло бурьяном. Некогда богатые совхозы развалились, фермерских хозяйств было мало, плодородные земли пустовали. Иногда навстречу попадались другие автомобили, но редко.

Юрка нажал клавишу магнитолы.

Ровный бег моей судьбы,

Ночь, печаль и плеск души,

Лунный свет и майский дождь

В небесах.

Долгий век моей звезды,

Сонный блеск земной росы,

Громкий смех и райский мед

В небесах…