Воспользовавшись паузой, понадобившейся Владлену Валентиновичу для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуху для продолжения своей запальчивой речи, Нина воскликнула:

— А дача? Она, между прочим, записана на Сашку Климова, так, видишь ли, его мамаша просила на смертном одре! При жизни Юры он и заявиться туда не смел, а теперь меня в два счета вышвырнет! Все только и хотят обидеть беззащитную вдову. Вчера вот, пока я у нотариуса была, кто-то квартиру обшарил…

— Что-нибудь пропало? — вкрадчиво поинтересовался Владлен Валентинович. Ведь это он, отвезя Нину на ее же машине к нотариусу, испросив у нее разрешения, воспользовался не только машиной, но и ключами… Ему с большим трудом удавалось до сих пор уклоняться от решительного разговора с Ниной. Еще, чего доброго, новоиспеченная вдова вздумает накинуть на его многострадальную шею петлю из цепей Гименея, а там, у него на шее, и так уже — Таджик, Мехмет и проклятые бабки! Нет у него сил сейчас обороняться… Сцапает его милашка, возьмет тепленьким… А черт! Не успеет! Если Оборотень не выяснит, где деньги, ему, Носкову, надо будет о гробе думать, а не о браке!

Странное выражение, мелькнувшее в глазах любовника, не ускользнуло от внимательно наблюдавшей за ним Нины. Однако она не блистала умом, а посему со слезой в голосе заявила:

— А как же! Колье брильянтовое, что мне Юрочка на свадьбу подарил, и…

Нина уронила лицо в ладони и заплакала от искренней жалости к себе. Это буквально взбесило Носкова, и он заорал:

— Ах ты, лживая сука! Все ты врешь! Я у тебя и жженой спички не взял!

— Ты? — оторопела Нина. — А…

Но он не стал ее слушать:

— Все ее обижают, все обворовывают! Дачу отняли… Да и без дачки этой куш ты отхватила хороший! На всю жизнь хватит, если с умом, если на тряпки, кабаки да мальчиков тратиться не будешь! — продолжал злобствовать Носков. — А мне знаешь какое наследство досталось? Долги одни! И по фирме, Юрочка твой, мать его так, свое и общее путал будь здоров как! Да и за этот нелепый кидняк я еще не расплатился, да Оборотню должен… — Он осекся, поняв, что проговорился об «Иване Ивановиче».

— Кто это? — патетически заламывая руки, спросила Нина. И вдруг, пристально посмотрев на Носкова, произнесла, как во сне: — Это он там всех убил… О Боже мой. Я все поняла… И Юру… И охрану… О Боже!

— Да какая, черт побери, разница, кто кого убил! — взвизгнул Носков. — Знаешь — и молчи. Воды в рот набери побольше и — никому ни слова. А проболтаешься, он и тебя и меня из-под земли достанет… Главное, деньги найти… Ко мне Таджик вчера заявился… прямо в офис. Кто-то ему все рассказал? Скорее всего, сам твой Юрочка, чтобы нас угробить! Таджик знает, что операцию на шоссе организовали мы. Как я ему объясню, что в кейсе была «кукла»? Скажу, что Лапоть меня перехитрил и одним ударом решил и крупный куш отхватить, и надоевшую дуру-жену с любовником подставить? Да кто же мне поверит? Так что, думай… думай, куда твой благоверный бабки спрятал! Не расплатимся — крышка нам! Поняла? На дачу надо ехать! Скажешь, что вещи свои хочешь Забрать… Ключи-то тебе менты отдали?

Носков сокрушенно вздохнул и, на несколько секунд задумавшись, вдруг резко поднял голову и посмотрел на Нину. Та ответила ему вымученной улыбкой. Настала очередь Владлена Валентиновича для подозрений.

— А не ты ли, а? — произнес он, раздувая ноздри. — Не ты, подруга моя верная, бабки прикарманила? Неужели в сейфе ничего не было?

— О чем ты говоришь, Владик?! — воскликнула Нина.

— А о том, сучка, — зашипел Носков, — о том, бл… подзаборная! Да, да, по моему приказу пришили твоего распрекрасного Юрочку — благодетеля всеобщего! Если бы этот умник не стал накалывать меня, ничего бы не случилось. А теперь все есть, как есть!.. Говори, сука, ты его предупредила о кидняке, чтобы за свои делишки прощение получить? Ты меня подставила? Где деньги, сука?

— Нет, Владик, нет! Клянусь, я ничего ему не говорила… И куда он деньги дел, понятия не имею! — На глазах Нины вновь выступили слезы. — Я ведь, Владик, подумала, что ты меня обмануть хочешь, когда ты про «куклу» сказал… Ну, решила, ты себе все деньги собрался оставить… Делиться со мной не хочешь, потому что собираешься бросить… Правда, правда… — Настроение измученной переживаниями последних дней женщины менялось так быстро, что и не уследить было. — А может быть, ты все-таки врешь? — вдруг зарычала она, как разъяренная тигрица. — И про Таджика, и про этого своего… Как его? Забыла… И про деньги?

Казалось, она сейчас бросится на своего любовника с кулаками.

Неожиданно для себя самого, Владлен Валентинович разразился истерическим хохотом.

— Ты что? — удивилась, несколько остыв, Нина.

— До… до… достойная мы с тобой парочка, ей-Богу! Просто умиление берет! — Он сделал паузу, чтобы перевести дух, и с нехорошей ухмылкой продолжал: — А знаешь, что я сделаю? Я пойду в прокуратуру и сделаю заявление… сознаюсь во всем. Потребую защиты. Лучше сидеть в тюрьме, чем сдохнуть на воле! Не Таджик, так Иван Иванович… Он, кажется, мной недоволен…

— Я ухожу, — заявила вдруг Нина, поднимаясь с дивана. — Я не желаю слушать этот бред.

— Постой, Нина, — неуверенным тоном проговорил Носков, которому вдруг почему-то очень не захотелось оставаться одному. Он вскочил и схватил женщину за руку, пытаясь остановить. — Не уходи.

— Не трогай меня! — взвизгнула Нина.

Петр Степанович нехорошо улыбнулся и, сняв с головы наушники, запустил руку в сумку, щелкая выключателем прибора, позволившего ему слышать разговор любовников. Зайцев убрал наушники в свою обтрепанную кошелку, надел хирургические перчатки и, открыв люк чердака, спустился на лестничную площадку. Одолев шесть пролетов, он остановился и, услышав, как громко хлопнула входная дверь квартиры Носкова, вынул из сумки бутылки, аккуратно поставил их на площадку — пусть подберут страждущие, они всегда найдутся, даже в таком с виду благополучном доме.

Нина, не вызывая лифта (всего-то третий этаж), зацокала каблучками по бетонным ступеням. Даже если бы она и увидела спустившегося сверху потрепанного жизнью старичка, то не обратила бы на него никакого внимания. Мало ли на свете убогих бедолаг, копающихся в отбросах в надежде найти что-нибудь полезное для себя? Они Ниночку Саранцеву интересовать просто не могут. Да, сколько преимуществ у серого, жалкого и незаметного человечка!

Услышав звонок, Носков, испытывая злорадство («Вернулась-таки, сучка! Одумалась!»), бросился к двери и, щелкая замками, лихорадочно принялся сочинять ядовитую фразу, которой собирался встретить Нину.

Веки Александр разлепил, когда уже совсем стемнело; он встал и, посмотрев на мирно спавшую хозяйку, подошел к открытому окну. Поселок спал. Где-то совсем близко раздался вдруг волчий вой.

«Откуда тут волки? — с усмешкой спросил себя Климов. — Лес вроде далеко… Или не далеко? Да нет, какие волки? Псина какая-нибудь на луну воет».

Он всмотрелся в причудливое сплетение ветвей за окном. И вдруг ему показалось, что там, среди кустов и деревьев, кто-то прячется, внимательно наблюдает за ним, Сашкой Климовым!

«Только глюков мне и не хватало!» — раздраженно решил Александр.

От внезапно налетевшего ветерка зашуршали листья, повеяло приятной вечерней прохладой. Саша всмотрелся в циферблат своих наручных часов и с трудом рассмотрел, что уже почти полночь.

«Сколько же было, когда я так удачно закусил салатиком? — спросил он себя. — Кажется, восемь или нет? Пол восьмого? Да все равно».

Саша махнул рукой и, посмотрев на крепко спящую на диване Галю, подобрал свои разбросанные по комнате вещи и на цыпочках покинул комнату. Путь его лежал в ванную, где, как он небезосновательно полагал, сохла казенная рубашка и казенные же брюки. До боли напрягая мышцы, чтобы не вскрикнуть от холода, Александр натянул мокрую рубашку, застегнул влажные у пояса брюки и облачился в пиджак, а галстук, скомкав, засунул в карман. Климов даже и не заметил, как из заднего кармана брюк выпала на мягкое половое покрытие небольшая книжица в бурой обложке. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, Саша подкрался к двери и осторожно отпер замок. Прикрыв за собой дверь, он вышел на улицу и все так же украдкой, точно вор, подошел к своей машине. Включил двигатель, быстро развернул «шестерку» и погнал машину в город.