Дай смерть рукой своей, и верь мне, что она

Пребудет для меня и для тебя славна!»

— «Дермид, ты требуешь? О, горестная доля!

Зри слезы... Что сказать?.. Твоя свершится воля!

Но что, ужели ты с бесславием умрешь?

Как агнец, выю сам под острие прострешь?

Нет! Смерть твоя должна быть смертию героя!

Ступай, вооружись, назначим место боя!

Сражен твоей рукой, безропотно паду

Или, сразя тебя, сам путь к тебе найду».

Уже они текут на брег шумящей Бранны,

Где были столько крат победой увенчанны.

Остановляются, в слезах друг друга зрят;

Безмолвствуют, но, ах, сердца их говорят!

Объемлются; потом, мечами

Ударив во щиты, вступают в смертный бой.

Уже с обеих стран лиется кровь ручьями;

Уже забвен был друг — сражался лишь герой,

Но чувство дружества Оскара просвещает:

Оскар, воспомня то, что друга поражает,

Содрогнулся и свой умерил пылкий жар.

Дермид же, в смерти зря себе небесный дар,

Отчаян, яростен, опасность презирая,

Бросается на меч, колеблется, падет

И, руки хладные ко другу простирая,

С улыбкой на устах сей оставляет свет.

Оскар, отбросив меч, очам его ужасный,

Источник пролил слез и горько восстенал:

«Кого ты поразил рукой своей, несчастный? —

На труп взирая, он вещал. —

Се друг твой, се Дермид, тобою убиенный!

А ты, ты, кровию Дермида обагренный,

Еще остался жив! Оскару ль то снести?

Умри, злодей, умри!.. Комала, ах! прости!»

С сим словом путь к своей возлюбленной направил,

Котору посреди смущения оставил.

С пришествием его она узрела свет.

«Но отчего Оскар толь медленно идет? —

Комала говорит. — Печально он взирает

И рук своих ко мне уже не простирает?..

Вздыхает... Небеса! Какой еще удар!

Дражайший мой, скажи, что сделалось с тобою?»

— «Комала! — рек Оскар. —

Внимай, тебе я стыд и грусть мою открою!

Известна ты, что я доднесь в метанье стрел

Подобного себе из воинов не зрел:

Стрела, которую рука моя пускала,

Всегда желаема предмета достигала;

Но днесь — о стыд, о срам, о горька часть моя! —

Искусства я сего, сверх чаянья, лишился,

И славы блеск моей навек уже затмился!

Комала, видишь ли близ оного ручья

Надменный дуб, главу меж прочих возносящий,

И светлый оный щит, внизу его висящий?

Сей щит Гармуров был,

Которого мой меч дни славны прекратил.

Кто б думал, чтоб рука, пославша смерть герою

(О стыд, о вечный стыд! куда тебя сокрою!)

Пронзить в средину щит бессильною была?»

— «Оскар, — с улыбкой дщерь Уллинова рекла, —

Утешься! Мой отец... прости, что я вздохнула,

Хоть властвует любовь, природа не уснула...

Дражайший мой отец в младенчестве своем

Учил меня владеть стрелой и копнем.

Пойдем, любезный мой! Мне счастье вместо дара

Пособит, может быть, загладить стыд Оскара».

Посем они спешат в уединенный лес,

Где им назначен был рок лютый от небес.

Достигши до него, Комала отступает,

Остановляется и лук свой напрягает;

А между тем Оскар скрывается за щит…

Увы! летит стрела и в грудь его разит!..

«Благодарю тебя, — он рек, упав на землю, —

Что от руки твоей, Комала, смерть приемлю!

Достоин я сего: я друга пролил кровь!

Закрой, дражайшая, закрой мои зеницы;

Простись со мной и две гробницы

Любовникам своим готовь!» —

Вздохнул и кончил жизнь... Отчаянна Комала

Не долго труп его слезами орошала:

В Оскаре счастие, вселенну погубя,

Вонзила острый меч немедленно в себя.

Три жертвы, бедственно любовию сраженны,

По смерти стали быть навеки сопряженны.

Чувствительны сердца их вместе погребли

И кроткий памятник над ними вознесли,

Который и поднесь в дубраве существует

И их печальную кончину повествует.

Когда пресветлый Феб с лазуревых небес

В полудни жаркие лучи распростирает

И сладостный зефир во густоте древес,

От зноя утомлен, едва не умирает,

Невинны пастыри незлобивых овец

Стекаются вкушать при гробе сем отраду,

Где, вспомня жалостный почиющих конец,

Лиют потоки слез, забыв идти ко стаду.

   1788