Что даже и враля он бедность облегчал.

Кричат: «Поп мстителен, Поп в гордости примером!»

А он столь горд, что пил с Тибальдом и Циббером!

А он столь мстителен, что и за целый том

Ругательств, на него написанных Попом,

Ни капли не хотел чернил терять напрасно!

В угодность милой, Шаль бранит его всечасно;

А он в отмщение желает всей душой,

Чтоб эта милая была его женой.

Но пусть Поп виноват и стоит осужденья:

За что ж бранить его виновников рожденья?

Кто смел обидчиком отца его назвать?

Злословила ль об ком его смиренна мать?

Не троньте ж, подлецы, вы род его почтенной:

Он будет знаменит, доколе во вселенной

Воздается должная, правдивая хвала

За добрые стихи и добрые дела.

Родители его друг с другом были сходны:

И родом и душой не меньше благородны;

А предки их, любовь к отечеству храня,

Отваживали жизнь средь бранного огня.

Но что достаток их? — Не мздой приобретенный;

Законный: сей отец, мной вечно незабвенный,

Наследник без обид, без спеси дворянин,

Супруг без ревности и мирный гражданин,

Шел тихо по пути незлобивого века;

Он в суд ни одного не позвал человека

И клятвой ложных прав нигде не утверждал;

Он много о своих познаньях не мечтал;

Витийство всё его в том только состояло,

Что сердце завсегда словами управляло;

Учтив по доброте, от опытов учен,

Здоров от трезвости, трудами укреплен,

Он знаком старости имел одни седины.

Отец мой долго ждал часа своей кончины;

Но скоро, не томясь, дух богу возвратил,

Как будто сладким сном при вечере почил.

Создатель! дай его признательному сыну

Подобно житие, подобную кончину,

То в зависть приведет и царских он детей.

Довольствуйся, мой друг, беспечностью своей,

А мне, лишенному спокойства невозвратно,

Мне с меланхолией беседовать приятно.

О! если бы могла сыновняя любовь

Хотя у матери согреть остылу кровь;

Прибавить жизни ей и на краю могилы

Поддерживать ее скудеющие силы,

Покоить, утешать до смертного часа

И отдалить ее полет на небеса!

   1798

14. ЧУЖОЙ ТОЛК{*}

«Что за диковинка? лет двадцать уж прошло,

Как мы, напрягши ум, наморщивши чело,

Со всеусердием всё оды пишем, пишем,

А ни себе, ни им похвал нигде не слышим!

Ужели выдал Феб свой именной указ,

Чтоб не дерзал никто надеяться из нас

Быть Флакку, Рамлеру и их собратьи равным

И столько ж, как они, во песнопеньи славным?

Как думаешь?.. Вчера случилось мне сличать

И их и нашу песнь: в их... нечего читать!

Листочек, много три, а любо, как читаешь—

Не знаю, как-то сам как будто бы летаешь!

Судя по краткости, уверен, что они

Писали их резвясь, а не четыре дни;

То как бы нам не быть еще и их счастливей,

Когда мы во сто раз прилежней, терпеливей?

Ведь наш начнет писать, то все забавы прочь!

Над парою стихов просиживает ночь,

Потеет, думает, чертит и жжет бумагу;

А иногда берет такую он отвагу,

Что целый год сидит над одою одной!

И подлинно уж весь приложит разум свой!

Уж прямо самая торжественная ода!

Я не могу сказать, какого это рода,

Но очень полная, иная в двести строф!

Судите ж, сколько тут хороших есть стишков!

К тому ж, и в правилах: сперва прочтешь вступленье,

Тут предложение, а там и заключенье —

Точь-в-точь как говорят учены по церквам!

Со всем тем нет читать охоты, вижу сам.

Возьму ли, например, я оды на победы,

Как покорили Крым, как в море гибли шведы;

Все тут подробности сраженья нахожу,

Где было, как, когда, — короче я скажу:

В стихах реляция! прекрасно!.. а зеваю!

Я, бросивши ее, другую раскрываю,

На праздник иль на что подобное тому:

Тут найдешь то, чего б нехитрому уму

Не выдумать и ввек: зари багряны персты,

И райский крин, и Феб, и небеса отверсты!

Так громко, высоко!.. а нет, не веселит,

И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!»

Так дедовских времен с любезной простотою

Вчера один старик беседовал со мною.

Я, будучи и сам товарищ тех певцов,

Которых действию дивился он стихов,

Смутился и не знал, как отвечать мне должно;

Но, к счастью — ежели назвать то счастьем можно,