Даже — имя, пред которым

Ты приходишь в содроганье...

Бал французского посольства...

Кавалер иноплеменный

В черной маске... На охоте

Разговор уединенный...

После в парке...» — «Здесь измена! —

Горьким вырвалося стоном

Из груди у королевы. —

Кто же был за мной шпионом?..

Кто? ответствуй!..» — всё забывши,

Восклицала королева,

Величава и прекрасна

В блеске царственного гнева...

Если б не был Сан-Мартино

Небом свыше вдохновенный,

Я б сказал: глаза горели

У него, как у гиены;

Но когда с негодованьем

На него она взглянула,

В этот миг в глаза гиены

Точно молния сверкнула!

Но... сверкнула — и угасла!

«Нет, — стонала Изабелла, —

Я одна лишь знала тайну!

Я владеть собой умела!

Даже он — не смел подумать!

Где ж предатель? Где Иуда?

Это имя только чудом

Мог ты знать...»

— «И было чудо, —

Произнес монах, — и ныне

Не случайно, не напрасно

В храм пришла ты... Это имя —

Вот оно!..»

О, миг ужасный!..

Вдруг лицо свое худое,

Сам робея без отчета,

К Изабелле он приблизил

И, дрожа, шепнул ей что-то...

Отшатнулась, онемела

Королева в лютом страхе!

Взор с тоской и изумленьем

Так и замер на монахе...

На нее ж его два глаза

С торжеством из тьмы глядели,

Точно всю ее опутать

И сковать они хотели...

И душа ее, как птичка

В тонкой сетке птицелова,

Перепуганная, билась,

Уступала, билась снова...

В храме пусто, в храме тихо;

Неподвижны вкруг святые;

Страшны хладные их лица,

Страшны думы неземные...

Лишь звучал монаха шепот

И порывистый, и страстный:

«Признаю твой промысл, боже!

Перст твой, боже, вижу ясно!»

Светел ликом, к королеве

Он воззвал: «Жена, не сетуй!

Милосерд к тебе всевышний!

Вот что в ночь свершилось эту!

Для меня вся ночь — молитва!

Видит плач мой сокровенный,

И биенье в грудь, и муки

Он один, гвоздьми пронзенный!

В эту ночь — среди рыданий —

Вдруг объял меня чудесный

Сон, и вижу я: всю келью

Преисполнил свет небесный.

Муж в верблюжьей грубой рясе,

Оным светом окруженный,

Подошел ко мне и позвал —

Я упал пред ним смущенный.

Он же рек тогда: «Предстанет

Ныне в храме пред тобою

Величайшая из грешниц

С покровенной головою.

Отврати ее от бездны,

От пути Иезавели,

Коей кровь на стогнах града

Псы лизали, мясо ели».

Усумнился я — помыслил:

«То не в грех ли новый вводит

Бес-прельститель, бес, который

Часто ночью в кельях бродит?

Моему ли окаянству

Вверит бог свое веленье?..»

Но прозрел угодник божий

В тот же миг мое сомненье:

«Се ли, — рек, — твоя есть вера?»

Я же: «О владыко! труден

Этот подвиг! Дьявол силен,

А мой разум слаб и скуден».

«Повинуйся, — рек он паки, —

Повинуйся, раб ленивый!

Се есть знаменье, которым

Победиши грех кичливый!»

И развил он длинный свиток:

В буквах огненных сияли

В нем дела твои и тайны,

Прегрешенья и печали...

И читал я перед каждым

Суд господень — и скорбела

Вся душа моя, и плакал