Рисуясь статуей на небе, полном блеска.

Я радостно, узрев живое существо,

Как младший старшего, приветствовал его.

Он поднял голову, как будто с неохотой

Прощаясь с думою и тяжкою заботой.

«Куда стремишься ты?» — спросил он. Я в ответ:

«Ищу я истины, иду туда, где свет».

Он на слова мои так горько улыбнулся,

Что я потупил взор и духом содрогнулся.

Но тотчас прежний вид спокойствия приняв,

Он молвил кротко мне: «Да, юноша, ты прав.

Иди за мной. Тебе я славный путь открою».

Сказав, он до меня дотронулся рукою,

И полетели мы в пространстве голубом,

Как два орла летят, не двигая крылом.

Воздушный сей полет мне не казался странным.

Дол скрылся. Месяц всплыл над облаком туманным,

Как будто снежную метель в нем серебря,

И дух мой весел был. Когда ж зажглась заря,

Обширный увидал я город. В нем, как ленты,

Шли улицы. Кругом дворцы и монументы,

И башни, и мосты. Народ везде кишил,

Как в муравейнике, и к площади валил,

Где цельные быки на вертелах вращались,

Пылали маяки и знамена качались.

И стал я различать, спускаясь, звук трубы,

И стон, и вой, и крик, и частый треск пальбы.

У городских ворот спустились мы на землю,

И я едва успел опомниться, как внемлю,

Что по полю на нас толпа людей валит,

Как туча черная, и дико голосит.

Как пух во облаке поднятой вихрем пыли,

Помчался с ними я. Они в крови все были,

И я гляжу-на мне одежды не мои!

Я тронул их рукой — смотрю, рука в крови;

Я крикнуть к спутнику хотел, но вижу: красным

Он машет колпаком и голосом ужасным

Перед толпой вопит, как зверь свиреп, космат...

«То он ли?» — думал я и страхом был объят.

Но он, схватив меня рукой, «Беснуйся с ними!

Кричи! — сказал. — И прочь с сомненьями пустыми!»

Вбежали в город мы. Дома одни горят,

Другие грудою дымящейся лежат;

Повсюду битвы след. Размощены дороги,

Об мертвых, что ни шаг, то путаются ноги.

Там, с шпагою в руке, патриций молодой

Лежит, упав навзничь, с разбитой головой.

Там женщина: с одежд струею кровь лиется,

А на груди ее живой ребенок бьется.

За горло двое там схватясь, разинув зев,

Валялись мертвые, в борьбе окостенев.

Там груды целые, и мы чрез них неслися,

И выбежали вдруг на площадь, где стеклися

Несметные толпы и точно ждали нас,

Вокруг больших костров крича и веселясь.

И начали кидать в костер сокровищ груды.

Со звоном лопались хрустальные сосуды.

Церковной утвари расплавленный металл

С костра горящими ручьями ниспадал.

На куклу вздев венец и царские доспехи,

Ее повергли в огнь при сатанинском смехе.

«Воспой их торжество!» — мой спутник мне вопил,

Но новый шум меня сильней того смутил.

Я вижу — женщину везут на колеснице

И честь ей воздают, как следует царице.

То полная была, румяная жена.

Чело в венке из роз, до чресл обнажена,

На клики и почет, что чернь ей расточала,

Ругательством она и смехом отвечала.

Вокруг танцовщицы шли, бубнами стуча,

Жрецы, и трубачи, и вестники, крича:

«Раздайтесь! Се Любви богиня, Мать-Природа!»

Как змей ползет в нору, вся вереница хода

По лестнице во храм ушла. И я толпой

Туда же вдвинут был. Тут дух смутился мой

Иным позорищем. Весь храм сиял огнями.

От верху до низу, как в цирке, ступенями,

Шел помост, как цветник, толпой мужей и жен

Пестрея. Посреди был идол водружен —

Сатир, при хохоте вакханки богомерзкой,

Срывающий покров с весталки лапой дерзкой.

У ног кумира сонм жрецов стеной стоял