Почти в лицо друг другу не глядя.

5 Давно Иван Петрович в службе высох,

Но, может быть (не знаем мы того),

У множества голов сих странных, лысых,

Как кажется, умерших для всего,

Которых мир так жалко обезличил,

Всё есть одно, куда живым ключом

Прорвалась жизнь и с чувством и с умом...

Так узник был, который пауком

Всю жизнь ума и чувства ограничил.

6 — Василий Тихоныч, пойдем гулять.

— Где мне гулять!

— На острова поедем.

— Эх, полно вам.

— Да что же вам лежать

Весь день в берлоге этаким медведем...

Поедемте, наденьте вицмундир.

— Ах, знаете ль, не хочется, ей-богу!

— Ну, полно же, живей, марш-марш в дорогу!

В трактир зайдем пить чай.

— Ну, уж в трактир

Я не пойду. Там, чай, народу много,

И в публику мне страшно выходить.

— Вот то-то, всё сидит да дома тужит!

Что б, например, к обедне вам сходить?

Отец Андрей так трогательно служит!

— Нет, не пойду, Иван Петрович.

— Что ж?

— Так, не могу.

— Уж вы надели брюки?

— Всё не могу.

— Вас, право, не поймешь.

Да ну, скорей мундир да шляпу в руки!

— Меня как будто лихорадка бьет,

Так на сердце нехорошо.

— Пройдет!

— Нет, не пройдет; уж разве богу душу

Отдам, тогда пройдет. Так не пройтить.

— Охота вам так страшно говорить,

И всякий смертен.

— Смерти я не трушу.

— Берите шляпу.

— Что мне смерть теперь?

— Да полно, говорят.

— Так околею,

Как пес, какой-нибудь поганый зверь.

Глаз некому закрыть мне, как злодею.

— Ну, ну, пойдем. Ну, запирайте дверь.

7 Чиновники скромненько ваньку взяли

И поплелись рысцой на острова.

«И летом был денек такой едва ли,

Смотрите-ка, ведь будто спит Нева».

Василий Тихоныч хранил молчанье,

Зато Иван Петрович говорил:

«Как пыльно! Уф! Дышать почти нет сил!

Да слезем тут, пройдемте до гулянья.

Смотрите-ка, народу что идет,

Чай, всякие — держитесь за карманы,

Кто их теперь в толпе-то разберет...

Глядите-ка, пристал какой-то пьяный

К купчихе, знать: повязана платком.

Здоровая, ей-ей, кровь с молоком!

Чай, ест за трех! Ишь жирная какая!

Эге, ругнула! Вот люблю, лихая!

Да это что, смотрите-ка сюда:

Здесь прежде будки не было. Когда

Поставили? Спросить бы часового...

Ах, нет, была, да выкрашена снова.

Послушаем шарманки. Ишь какой

Тальянец-мальчик, а уж черномазый.

Чай, сколько он проходит день-деньской!

Как вертится! Ах, дьявол пучеглазый!

Есть нечего в своей земле у них,

И суются куда бы ни попало.

Да. Ну, у нас бы припугнули их.

Вот немец — тоже честный надувало:

Я чай, сигар из браку наберет,

А тут, поди-ка, сунься, так сдерет

За штучку гривенник да пятьалтынник.

Вот что! И знай.

Подвинемтесь туда,

К каретам. Ты, седая борода,

Слышь, не толкай! Посторонись, аршинник!

Не видишь, что чиновники... Скорей,

Василий Тихоныч, не пропустите,

Директорша. Да шляпу-то снимите.

Проехала. Директор не при ней.

А вон коляска... Да кто в ней, глядите —

Не знаете? Ведь стыдно и сказать...

Вся в кружевах теперь и блондах... Танька,

Та, что жила у Прохорова нянькой!

И шляпка вниз торчит... Тож лезет в знать!

Чуфарится! Туда ж с осанкой барской!..

А ведь сегодня скучно. Для меня

Гулянье не в гулянье, как нет царской

Фамилии да батюшки царя.

Василий Тихоныч, что ж вы стоите?.

Пойдем пить чай!»

— Глядите-ка... глядите...

— Кто там?

— Глядите...

— Кто?

— Она, она!..

Разряжена... Как весела... Смеялась...

— Пойдемте прочь, вам просто показалось.

— И он верхом... Мерзавец!.. Как жена,

С ним говорит... Да что вы, не держите.

— Василий Тихоныч! Уйдем, молчите!