3 Другой — его я имени не знаю,

Да вряд ли кто и знал, я полагаю;

Он вышел сам из строевых чинов,

Его все звали просто — Гвоздарев.

Он слыл всегда отчаянным рубакой,

Лихим товарищем, а оттого

Не обходилось дело без него,

Грозившее опасностью иль дракой.

4

Гвоздарев Ну, брат, поддел! Уж если ты не врешь —

Забавная история!

— «Прекрасно!

Изо всех лжей, в таких вещах, брат, ложь —

Гнуснейшая, порок, братец, ужасный!

Скажи, соврал ли я когда-нибудь?

Ты помнишь Соню — прелесть что такое!

Ведь не соврал! Я не могу надуть

Товарища. Потом, княгине Зое

Не сам ли ты записки отдавал?..

Да что тут говорить — увидишь скоро».

— «Ну, молодец! Ведь дело не из спора.

Вот Вьюшкин — фу ты, черт, как врет! — сказал,

Что подцепил посланницу, — да только

Посланница-то просто...»

— «Ну, нашел!

Понравится он женщине: осел!»

— «Посланница!.. Ведь правды ни на столько!

Я только так тебе теперь сказал;

Не знаю, что за стать тебе возиться

С девчонками; и из чего тут биться —

Слез... Господи! Навяжутся... Пропал!

Я не могу — расплачусь сам как дура.

Что делать, братец, — скверная натура!

Нет, женщин я люблю, да вот таких,

Как кто-то написал стихи про них:

«Милей мне жрица наслаждений

Со всею тайной упоений...»»

— Эге! давно ль ты стал читать стихи?

— Читал, братец, да много чепухи.

— Так девочки...

— Ни на что не похожи.

— И я тебе скажу стихами тоже.

Старинные: как в корпусе я был,

Еще тогда их как-то затвердил, —

С девицами мне очень пригодилось.

Как, знаешь, брякнешь вдруг: «Постыли мне

Все девы мира!» Смотришь — и склонилась

Головкою и тает, как в огне;

А я себе реку, как жрец искусства:

«Ты рождена воспламенить...» Фу, черт!

Соперник тут — капут и a la porte!^[104]

Да вот стихи: скажи, какое чувство

Сравниться может с торжеством

Над ниспровергнутым врагом?

Перед тобой твой враг — невинность,

Стыд, добродетель и закон.

Друзья — природа, кровь, и сон,

И места нега и пустынность.

Нет, в женщине всего милей

Самой себе сопротивленье

И прелесть трудного паденья.

Люблю дразнить я сердце в ней,

Навесть на душу сон глубокий,

В ней чувством разум подавлять

И к упоению порока

В ней тихо душу приучать».

— Да, хорошо в стихах, а так-то гадко,

Поплачешься. Ей-богу, никогда

Не буду брать я на себя труда

Вам помогать. Бьет, точно лихорадка.

— Эх, баба, трус! Тебе б гусей пасти;

Да если ты боишься, так поди.

— Нет, что! Уж обещал.

— Чего ж ты трусишь?

— Да, как заплачет, так язык прикусишь.

Смотри, мелькнуло что-то там, в саду.

— Ну, жди меня, я тотчас с ней приду.

— Ступай, ступай! Уж эти мне интрижки!

Как не побьют их, право, никогда!

Как будто делом заняты мальчишки.

Добро б мещанка — ну, туда-сюда,

Ну, немка, швейка или хоть цыганка,

А то ведь всё, как ни было б, дворянка.

Чай, у нее и связи, и родня...

5

Клавдий, Маша. — Ну, ангел мой, давно я жду тебя;

Что, наконец успела ты собраться?

— Куда же, друг мой?

— Как куда? Венчаться.

— Послушай, Клавдий, нынче я всю ночь

Проплакала.

— Что так?

— Мне страшно было...

— Пожалуйста, дурного не пророчь.

— И не было во мне день целый силы

Глядеть на папеньку; зачем скрывать

От старика?

— Ну, расскажи, пожалуй —

А он пойдет по городу болтать.

И план наш, счастье — всё как не бывало!

Нет, ты меня не любишь. Для тебя

Я бросил всё... Что ж, этого всё мало?

Нет, это не любовь.

— Ах, полно! Я твоя...

— О чем же плачешь ты, душа моя?

— Не знаю... Так... Мне в этот миг казалось,

Что будто бы навек я расставалась