– Обещай мне одно, – набухшим от слез голосом, наконец, оборвала его Диз. – Что ты не вернешься за мной. Чтобы ни случилось, ты больше не вспомнишь меня и вернешься к ней, к той единственной.

– Диз, Диз, Диз… Ты не исчезла ты здесь, вот. Зачем забывать? Зачем обещать…

– Отпусти меня, Сейвен. Я знаю, тебе больно, не меньше моего, но… Где мое место? Если все образуется, если все кончится хорошо, где окажусь я? Навсегда останусь тенью? Или подсижу себя же настоящую? Нас не может быть дважды. Это невозможно!.. Невозможно… Невозможно…

Она продолжала повторять, сопровождая каждое слово легким, бессильным толчком кулака в грудь Сейвена. Наконец, Диз утихла, зарылась лицом в его рубашку, но все еще продолжала всхлипывать редко и беззвучно. Сейвен гладил ее по волосам, целовал, и сам едва сдерживался. Он не чувствовал слез, проглоченный комок провалился куда-то в желудок, и теперь бессильная, сдобренная тоскою ярость закипала внутри. Хотелось заорать погромче, взять увесистый предмет и крушить им все подряд.

– Пойдем, пойдем вон там присядем, – скрепившись, мягко, но настойчиво, отлучил он Диз и подвел ее к высокой волне.

Они уселись на покатый вал так близко, как могли. Обнялись и молча смотрели как подзенитное солнце искрит и оживляет застывший океан. Буруны и вгибы напоминали дюны сине-зеленого песка, однажды очень сильно нагретого и оттого схватившегося блестящей коркой глазури. Бескрайний простор, особенно сейчас, когда небо истончалось до синих полутонов, у горизонта смыкался. Казалось, что они угодили на дно гигантской полусферы, эдакой планетарной игрушки, игрушки позабытой и оставленной на солнце у окна. Вот только… Сейвен прищурился. Ему показалось, что вдали, там, где с трудом различался переход от океана к небесам, чернела какой-то разлом, кривая трещина. «Поломанная игрушка. Ну, вот, кажется и все».

Мелкая дрожь разбила Сейвена, он поднялся на ослабевшие вдруг ноги и устремил взор туда, где виднелась трещина. Вслед за ним поднялась и Диз, кажется, вполне упокоившаяся и овладевшая собой.

– Там есть что-то, – проговорила она ровным, несколько озабоченным тоном. – На черту похоже. А ты что видишь?

– Рубеж, – выдавил из враз пересохшего горла Сейвен. – Последний.

– Ну и слава хранителям, – Диз вытерла пальцами глаза, поправила прическу и одернула уже изрядно натерпевшееся платье. – Пойдем, мой милый. Незачем больше тянуть.

Этот последний отрезок Сейвен прошел как в чаду, как в обреченном тумане. Он замедлял шаг, нарочно спотыкался, надеясь в сердцах брякнуться и поломать ногу. И все молчал. А Диз напротив, постоянно говорила, казалось, даже не замечая, что ее почти не слушали. Воспоминания, смешные и грустное; надежды, пустые и сбывшиеся; чувства, сокровенные и открытые… Она точно пела свою последнюю, предгибельную песнь, упиваясь каждым словом, как сладким вином.

Сперва разлом совсем не увеличивался – оставался прежней едва различимой черточкой, тем самым несколько обнадежив Сейвена. «Вдруг будет как с лесом на болотах?» Но в скором времени он распластался вдоль горизонта бездонной пропастью и, с каждым шагом, становился все шире и глубже, погребая на дне надежды Сейвена.

И вот, они, взявшись за руки, стояли на краю бездны. Противоположного края не существовало. Они точно подобрались к границе мироздания. Отвесный край простирался влево и вправо настолько, насколько хватало взгляда. «Идти вдоль кромки? Нет… Она не пойдет».

– Пришли, – выдохнул он, продолжая неотрывно смотреть в пропасть.

Ему припомнилось, что однажды он уже так стоял. «С Разиель, на горбу мертвой Вербарии». Тогда он еще не знал, чего предстоит коснуться, через что предстоит пройти. Тогда он преисполнялся надеждами и собственным могуществом. «Ну, а как теперь? Где вся твоя сила? О, хранители, в чем же сила, если я не могу сохранить ее!» Слепой в неведении. Он и сейчас не знал, как все обернется.

– Поцелуй меня, – тихо прошептала Диз и потянулась к нему сама.

Они слились воедино, так, как возможно только среди крепко влюбленных. Глаза закрылись сами собой, объятья сжались крепче. Сейвен чувствовал биение ее сердца, как свое, и именно сердце, а не что-то еще, сказало ему, когда они качнулись в пропасть.

* * *

– Смотри, смотри, он еще шевелится! – мальчишеский резкий голос сопровождался беспорядочными тычками палки то в бок, то в грудь, то в живот.

Сейвен застонал, пошевелился и с усилием приоткрыл глаза. Яркий солнечный свет пробивался сквозь широкие листья пальм, где-то в ногах шумел прибой, а дальше прямо над ним – голоса растревоженных детей.

– Он очнулся! Скорее, бежим домой! Мама! Мама!

Дети убежали, оставив Сейвена одного. Обессиленный он перевернулся на живот, с размаху зарывшись лицом в песок. Выдохнул, зашелся кашлем и снова перевернулся. Внутри него, точно росло что-то, причиняя острую, нестерпимую боль. Сдавленный, хриплый стон вырвался из его горла, судорога изогнула дугой все тело, вытянула до предела одну единственную невидимую струну. Теперь боль не просто ворочалась где-то под желудком, а растеклась до кончиков ногтей, до самого последнего волоса. Он заметался по песку, выгибаясь и скручиваясь, как червь на солнцепеке. Взгляд помутнел, багряные пятна окрасили светлый день… В голове промелькнула мысль, что это агония...

Его вырвало черной, вязкой жидкостью. Густая, как масло блевота изливалась тугим, долгим потоком, привнося несказанное облегчение. Задыхаясь, Сейвен приподнялся на локтях и стал крутить головой по сторонам, выискивая кого-то взглядом. «Кого?.. Кого?!» А рядом действительно кто-то был. Он стоял рядом у его головы, темный, скользкий, там, где только что была мерзкая черная лужа.

– Я говорил, что ты бездонно глуп, репликант Сейвен. Глуп и банально предсказуем. Думали, что перехитрили? Думали, я буду просто ждать? И забыли обо мне. А я следил за каждым вашим шагом. И вот, ты и твое воспоминание, проторили мне дорогу.

– Сейвен! – донесся до него далекий крик. – Сейвен!

– Смирись, – черный и склизкий, как тысяча кошмаров, Атодомель присел на корточки, приподнял ему голову за волосы и заглянул в глаза. – Для тебя и для нее все уже закончилось.

 И вдруг он исчез. На мгновение пространство омрачила черная вспышка и Первого не стало.

– Сейвен! – крик становился ближе. – Это я!

Он привстал, покачнулся и криво сел. Его все еще мутило, но уже далеко не так. С каждым глубоким вздохом состояние налаживалось и к моменту, когда кликавший его голос приблизился вплотную, он уже стоял на ногах.

– Мама?

– О, Сейвен! – Теньеге обняла его, не скрывая слез. – Ты вернулся! Мальчик мой, он вернулся!

– Мама… Мам. Теньеге, постой! – он отстранил ее, но увидав вблизи ее счастливое лицо, не сдержался сам и сильно обнял ее. – Я очень рад тебя видеть, мам, но есть дело, очень срочное. Атодомель теперь, наверное, там, в физическом мире. Мне нужно следом! Скорее!

– Но что, что случилось?!

– Потом, мама, все потом. А сейчас выпусти меня наверх. Я должен успеть вперед!

– Хорошо. Куда тебе нужно?

– В недро с его телом. В Реликт.

– Хорошо, – медленно повторила она. – Я могу это сделать. Закрой глаза.

Сейвен повиновался, и в то же мгновение все кругом потемнело и оглохло. Он открыл глаза, но от этого сделалось лишь темней. «Как в бочке. Глухой и пустынной». Вновь припомнилась бездна под ногами, та самая пропасть, над которой они стояли с Разиель и с которой разошлись их пути. Он хлопнул в ладоши и высек облако искр, что устремились ввысь, облепили сводчатый потолок, ярко освещая генизу Вербарии. «Она бы сделала так».

Ни следов раскопок, ни горняцкого инструмента, ни грубой техники… Пропало все, включая глубокий карьер. Мерцающая лазурью плоскость, на которой сейчас стоял Сейвен, точно однажды расплавилась и накрепко застыла. Зато появилась жуткая фигура Атодомеля, черневшая в центре на почтительной возвышенности из биоэфира. Этот его трон и величественная поза в точности повторяли когда-то виденные Сейвеном в Вечности Кетсуи-Мо. «Нет, такого напоминания нам не надо». Глаза Первого были открыты – он следил за ним. Вообразилось, будто это Атодомель вернулся в себя и теперь торжествует победу, но подозрения мигом рассеялись. «Будь он внутри, стал бы сиднем сидеть?»