Я понял, что знаю ответ, ещё не договорив. И он мне совсем не понравился.
***
Я не стал калечить Лёху. Под конец нашей беседы он уже перестал рыпаться, и гонору в нём заметно поубавилось. Но пару напоминаний о том, до чего мы договорились, я ему всё-таки оставил. Теперь у него был прикольный бланш под левым глазом – пройдет за неделю, не больше, – а сломанный мизинец на правой руке навеки закрыл ему дорогу в классическое гитаристы, хотя лабать рок, особенно русский, он сможет. Пластинки тоже вернул, но не все, оставил себе «мальборовский» пакет и «Back in Black» AC/DC – как гарантию пакта о ненападении со стороны их компании. Мол, если с месяц они меня трогать не будут, пусть напомнят – верну.
Лёха, правда, канючил, что пласт не его и не Родиона, а взят на время у серьезных людей для серьезных дел, но я пропустил его нытье мимо ушей. Таким, как он, серьезные дела не поручали – это я знал точно. А серьезные люди сейчас в большинстве своём воровали по мелочи под бдительным надзором партии, ОБХСС и КГБ, зарабатывая себе и смотрящим на хлеб с маслом и икрой и готовясь к покорению капиталистических высот, как только коммунистическая идеология даст слабину.
Я дождался, пока Лёха ухромает куда-то вглубь парка, в сторону метро – кажется, я перестарался, пиная его по ногам, – поднял забытую им кепку и в задумчивости уставился на бомбочку, которая так и осталась целой и невредимой. Вторая такая же лежала у меня в сумке.
У меня не было ни капли веры моему недавнему пленнику. Скорее всего, совсем скоро меня ждет ещё одна встреча с этой компанией, и её результат мне заранее не нравился. Вот только моя подготовка к этой встрече оказалась говном на палочке, все эти бомбочки и самопалы хорошо было использовать из засад или применять для устрашения уже поверженных врагов. А вот в банальном махаче нет времени поджечь запал, и никто не будет стоять столбом, пока ты прицелишься в язвимое место. Но отлавливать этих обсосов по одному? Долго и результат неясен, хотя я мог рассчитывать на то, что они устрашатся и отступят – хотя бы до возвращения Боба из армии.
Но поведение Лёхи показало, что у этих ребят есть какой-никакой внутренний стержень, и я будут ломать их очень долго. Это сейчас он слегка офигел от моего напора и ушел, даже не попытавшись кинуться на меня, чтобы нанести хотя бы один удар. Оставшиеся двое будут готовы, и отпускать их будет ошибкой. А я всё ещё морально не был готов калечить живых людей. На краю сознания мелькнула мысль потренироваться на кошках, чтобы ожесточиться сердцем и душой, но я быстро прогнал дурные мысли. Котики не виноваты в том, что я тряпка. У них как раз с яйцами всё в порядке, даже у кастрированных экземпляров.
Я осмотрелся по сторонам, нашел подходящий расшеп в давно поваленном дереве, сунул туда световуху и чиркнул по запалу спичечным коробком. Стасик не обманул – бомбочка хлопнула через три секунды. Звук был не слишком внушительным, но вспышка получилась знатной – я ощутил её даже с плотно закрытыми глазами.
Зато бризантное действие поделки внушало уважение – я осмотрел место установки и понял, что Стас слегка перестарался. Если бы я взорвал её в ладонях Лёхи, он бы остался без рук по локоть. Я мысленно перекрестился, что не пошел по этому пути, который в статье сто восемь УК РСФСР квалифицировался как умышленное тяжкое телесное повреждение. А это – до восьми лет лишения свободы. Моей свободы.
Я надел Лёхину кепку, взял в руки пакет с пластинкой и отправился в свой гараж.
Глава 12. Мопед моей мечты
От мощного самопала я избавился по уже знакомой схеме – закинул его на крышу одного из гаражей по дороге. Вернуть это оружие всегда можно – если в ближайшие дни не пойдут проливные дожди, которые достаточно быстро превратят ложе в гнилую деревяшку, а тонкий механизм спуска – в спекшееся ржавое нечто. Стас, наверное, расстроится, но я рассчитывал на его понимание общей обстановки.
С бомбочками, у которых был химический запал, я так поступить не мог. Просто выкинуть их, например, в тех же Сокольниках, нельзя – могли наткнуться детишки. К тому же жаба душила, да и Стас точно не оценит. Его доброта небезгранична, а быстро изготовить что-то настолько же продвинутое я, наверное, не смогу. В итоге я нашел компромисс – световухи с химией упаковал в «мальборовский» пакет и закопал рядом с забором кооператива, прямо у «моего» гаража. По нынешним временам я совершал натуральное святотатство, но я привык к другому отношению к неэкологическому пластику.
Оставшиеся вертолетные детали я раскидал по разным полкам гаража, замаскировав их другим хламом; туда же отправил оставшуюся бомбочку, которая не могла взорваться при любом неосторожном движении. Оставались два самопала, которые Стас изготовил по упрощенной методике. Там тоже использовалась смесь марганцовки и магния, картечью служили три шарика, а в действие он приводился с помощью всё той же охотничьей спички – вернее, очень короткого её обрезка. Наверное, стоило их захоронить вместе со световухами, но у меня рука не поднялась. Я так и сидел на древней табуретке, глядя то на эти два пистолета, то на черный конверт пластинки австралийской рок-группы, и пытался понять, что мне делать дальше.
В принципе, будущее просматривалось достаточно ясно. До осени мне предстояло отбиваться от приятелей Боба. Скорее всего, меня регулярно будут бить, а я будут отлавливать их по одному – и бить в ответ. Их имена я теперь знал, знал и адреса, по которым их можно было найти, знал даже, где и когда они бывают чаще всего. Но это было так себе развлечение для моего прибывшего из будущего сознания. Я был слишком стар для этого дерьма.
Самым разумным, пожалуй, было бы просто написать заявление в полицию уже после первого же серьезного нападения. Снять синяки в травмпункте, пожаловаться дяде участковому на плохих хулиганов – и пусть наша доблестная с ними и разбирается, раз уж её сотрудники получают за это зарплату. Правда, я и в самом деле не особо верил в то, что приятели Боба одумаются после близкого общения с правоохранительными органами – они, похоже, вошли во вкус, им кажется, что весь мир создан для их удовольствия, а тут какой-то прыщ позволяет себе вставать у них на пути. Конечно, ничто не мешало написать заявление и во второй раз, и в третий – сколько понадобится, бумаги в СССР много, а врачи принимают бесплатно. Но всегда есть шанс, что в какой-то момент эти ребята увлекутся, и инвалидом стану уже я.
– Эй, пацан, не занят?
Я обернулся. В гараж заглядывал давнишний «морж» – один из тех, кого я учил регулировать трамблер на «копейке». Вернее, не учил, конечно, они и сами это умели, но указал на неисправность.
***
– Конечно, – я широким жестом пригласил его войти и одновременно накрыл кепкой свой арсенал. – Добрый вечер.
– Добрый, добрый, – «морж» протиснулся в узкую дверь.. – Как дела молодые?
– Идут потихоньку, в нужном направлении.
Говорить про то, что дела у прокурора, я не стал.
– Это хорошо, – кивнул он.
Я терялся в догадках, что ему могло от меня понадобиться. Не помощь же с ремонтом машины? Вряд ли я настолько поразил его своими познаниями, чтобы он готов обратиться к совершенно неизвестному юнцу хотя бы с элементарной просьбой подержать ключи. Да и в кооперативах тут состоят, в основном, лично знакомые люди – сослуживцы или даже соседи по дому, которые в этом времени легко отзываются на зов ближнего. Это уже потом, после перестроек и прихода капитализмов, контингент тут серьезно обновится, и взаимовыручка уйдет в прошлое, хотя и не до конца. Тому же «моржу» сейчас стоит лишь свистнуть, ну а если надо срочно – ещё и побулькать чем-нибудь горячительным. Тут же набегут помощники в количестве.
Мне же от него нужно было только одно – чтобы он убрался как можно дальше и не мешал мне готовиться к пиздюлям от недругов. Всё-таки точное знание того, что в ближайшем будущем тебе будет очень больно и, скорее всего, обидно, требовало сосредоточения. Тем более что простого выхода из этой жопы я больше не видел.