Следуя примеру еще одного великого короля-сластолюбца, Эдуарда VII Английского, который почти всю свою юность провел, раздевая парижских проституток[169], в зрелые годы удовлетворенные клиенты возвращались в город с собственными женами и мысленно переживали дни своей бурной молодости, попивая шампанское в более престижных заведениях. А в конце вечера, снова в гостинице с женушкой, мужчины представляли себя с маленькой Бриджит, или Мари-Роз, или с еще какой-нибудь прелестницей из maison de tolerance. Викторианская жена, возможно, была очень удивлена, увидев своего респектабельного и степенного мужа в столь расслабленном состоянии, и (если только не начинала догадываться, откуда этот печальный задумчивый взгляд), несомненно, приходила в восторг от его пылкости. По возвращении домой супруги нашептывали своим друзьям: «Брак трещит по швам? Огонь любви погас? Срочно в Париж, tout de suite!»
И разумеется, Париж рад не только супружеским парам, приезжающим освежить свои чувства. Парижские отели настолько привыкли к не обремененным узами брака гостям, что ни один администратор и глазом не моргнет, если при регистрации парочка будет сомневаться, под каким именем заселиться. Пигаль всегда славилась своими hotels de passe, куда проститутки приводили клиентов, но даже и в более приличных местах не проявляют особой щепетильности в отношении тех, кто арендует комнаты. Вот так Париж и стал раем для адюльтера и тайных любовников, которые, опасаясь за свою репутацию, не рисковали шляться на родине. Марш-бросок в Париж был сродни путешествию в оазис аморальности, а в качестве бонуса был сам город с его романтическим флером. Отвезти любимую в Париж всегда считалось высшим классом, и разве можно это сравнить с попыткой вломиться в какой-нибудь мотель, где еще придется убеждать хозяйку в том, что вы действительно мистер и миссис Смит.
Парижу до сих пор нравится сравнивать себя с Западным Бангкоком, куда невезучие граждане менее эротических стран приезжают, чтобы предаться удовольствиям в атмосфере полной анонимности. Экскурсоводы намеренно привозят свои группы на Пигаль, чтобы туристы могли испытать приятное возбуждение, прогуливаясь мимо откровенных фотографий в окнах стриптиз-клубов и баров. На улице Сен-Дени, в самом центре города, до сих пор в дверях стоят провокационно одетые проститутки. В городе есть и несколько известных свинг-клубов, которые открыто размещают свою рекламу в популярных журналах. В этих заведениях любители свободных отношений могут договориться о сексе с безупречно респектабельными незнакомцами. По слухам, в одном из них недавно задержали начало soirée[170], потому что, как объяснил менеджер, «мы ждем мсье министра»[171].
Парижанам впору продавать свою торговую марку Sexe или хотя бы ставить на ней знак Appellation contrôlée[172]. Я часто слышу рекламу из уст современной Бриджит Бардо: «Парижский секс – единственный настоящий секс».
Но времена меняются. Проституток постепенно вытесняют с улицы Сен-Дени, которая стала настолько чистой, что моя приятельница даже арендовала на ней квартиру для своего сына-студента. Улица, долгое время остававшаяся зоной табу для инвесторов в недвижимость, сегодня всерьез рассматривается как один из последних необлагороженных кварталов центрального Парижа. Даже Пигаль, нерв парижской секс-индустрии, меняется – ностальгирующие местные жители горько жаловались, когда недавно закрылся секс-шоп и на его месте появился супермаркет здорового питания.
Что ни говори, а парижский секс оказался в такой опасности, что пришлось обзавестись собственным музеем…
Прогулка по бульвару памяти
Участок бульвара Клиши, между станциями метро «Бланш» и «Пигаль», буквально усыпан секс-шопами (многие их них выглядят изрядно потрепанными) и стриптиз-клубами, и если одинокий мужчина прогуляется по северной стороне бульвара – неважно, днем или ночью, – через каждые 10 метров к нему будет подходить мужчина или женщина, вынырнувшие из-за бархатной портьеры двери, приглашая зайти и посмотреть девочек. Впрочем, лично мне еще не доводилось видеть, чтобы они все-таки затащили кого-нибудь внутрь. Во всяком случае, кого-нибудь трезвого.
Этот район приютил и куда более успешное заведение, торгующее секс-игрушками, порнографией и «интимными» украшениями и привлекающее многочисленных посетителей как мужского, так и женского пола, даже несмотря на отсутствие наружной рекламы. Я имею в виду Музей эротики (Musée de l’Érotisme), настолько респектабельный, что он даже значится в списке городских музеев, наряду с Лувром и могилой Наполеона в Доме Инвалидов.
В надежде самолично заглянуть под юбку Пигаль, я договорился о встрече с куратором музея Аленом Плюме. Им оказался миниатюрный, бритый, бледнолицый мужчина лет шестидесяти, одетый как торговец подержанными книгами на блошином рынке. Между тем он бывший порноактер, ныне на пенсии. В 1970-х и начале 1980-х годов Плюме снялся в 129 откровенных фильмах с типично французскими названиями вроде Suce-moi, Salope («Соси, шлюха»), Cuisse en Délire («Сумасшедшие ляжки»), Blondes Humides («Влажные блондинки») и Déculottez-vous, les Starlettes («Трусики прочь, старлетки»).
Должен признаться, что даже я испытываю легкую ностальгию, читая эти названия. И не то чтобы я видел хотя бы один из подобных фильмов. Нет, просто до того, как Интернет и DVD убили парижские порнокинотеатры, в журналах публиковали названия новых фильмов категории «Х», и зачастую они были сексуально откровенными, особенно в буквальном переводе с английского. Мой фаворит – «Вечеринка у меня в заднице» (Il y a la Fête dans Mon Cul). Образ, который рисует воображение, заставит рассмеяться любого.
Но Плюме вовсе не напоминает экс-порнозвезду. Никакой тебе рубашки, расстегнутой до пупа, золотого медальона и кожаных брюк. Однако стоит ему открыть рот, как безошибочно можно угадать, в какой индустрии он трудился.
– Я пошел в порно, потому что мне хотелось много секса, – признался он. – Меня всегда завораживал секс. Когда я был мальчишкой, мы бегали на бульвар, где постоянно шла увеселительная ярмарка, и я пробирался под навесы и подсматривал за девчонками-стриптизершами. От холода они частенько бывали синими.
Этот район Парижа, как сказал Плюме, ассоциировался с сексом еще со времен короля Франциска I, который правил с 1515 по 1547 год. Судя по всему, король любил наведываться за городские стены, посещая женский монастырь Абесс. Как выразился мсье Плюме, «матушка-настоятельница была самой известной сутенершей Парижа и сдавала своих монахинь напрокат. В те времена все ветряные мельницы на Монмартре были борделями. Мельники поставляли девочек, чтобы развлекать фермеров, пока те молотили зерно. Вот почему у нас в языке есть выражение “входить comme dans un Moulin”[173], – что значит, “заходите, не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома”. Мельницы были открыты для любого, кому хотелось девчонку. Уже потом, в XVIII и XIX веках, богачи построили здесь, за городскими стенами, folies[174] для тайных свиданий с любовницами».
Folies представляли собой элегантные загородные домики, зачастую спрятанные за деревьями, и славились своими оргиями. Впоследствии, уже в середине XIX века, именно по их образу и подобию строились самые роскошные бордели Парижа. Даже после того, как быстро разрастающийся город лишил folies прелести обособленности, простолюдины поддержали эротическую репутацию местности дешевыми борделями, стриптиз-барами и уличными проститутками. Собственно, канкан-шоу в кабаре «Фоли-Бержер» – это напоминание о тех веселых домиках, точно так же как «Мулен Руж» (Moulin Rouge, «Красная мельница») отсылает нас к гостеприимным мельникам из прошлого.
Впрочем, в XIX и начале ХХ века, несмотря на обилие дешевого секса на продажу, атмосфера на Пигаль была не такая убогая, как в наши дни, потому что в ней было больше открытости. Во всяком случае, так сказал мне Плюме.
