– Ну да, понял.

– Ну и вся эта хуйня должна исходить от тех, кто для тебя авторитет и кто для тебя близок. Короче, чьи слова для тебя что-то значат.

– Ну я почитаю об этом ещё или посмотрю или поспрашиваю, интересная тема. А с музыкой-то это как связано?

– Так, что мелодия в композиции весёлая, а текст грустный. И слова исходят от того, чьи слова что-то значат – поэта, певца, музыканта. И получается, что слушатель как бы подвергается этой хуйне, двойному посланию: он получает и позитивную музыку, и грустный текст. И что ему теперь чувствовать? Грусть или радость? И вот он путается и не знает, как выйти из этой хуйни, так же, как и во всех прошлых примерах, которые я привёл. Попадаешь в капкан как бы, из которого единственный выход – перестать слушать это говно ёбаное.

– И… – Андрей хотел что-то сказать, но я его прервал.

– И вся эта хуйня знаешь как пиздецово на психику действует? Это, между прочим, говно, которое шизу вызывает у детей и людей вообще. Потому что когда ты постоянно подвергаешься двойным посланиям и не можешь из них выйти, то что ты можешь сделать? Только ёбнуться и заставить тем самым перестать их влиять на тебя, а для этого нужно отключить некоторые функции в мозгу, чтобы не воспринимать это говно.

– Ебать, ну ты загнул… – по нему действительно было видно, что он удивлён. – И что ты хочешь этим сказать?

– Ну то, что просто пора перестать слушать это говно и начать слушать что-то нормальное. Ну и создавать тоже надо что-то нормальное. Вообще, вся эта хуйня меня подталкивает на одну теорию…

– И какую же?

– А такую, что, блять, теория двойного послания известна уже давно… И музыка эта ёбаная тоже производится уже давно… И можно предположить, что эта музыка создаётся специально с двойным посланием, – сказал я и сделал многозначительную паузу.

– Нахуя? – не понимая, о чём я, спросил Андрей.

– Ну как нахуя? – напрягся я. – Блять, всё просто, нахуй: ты, бля, сидишь в управлении тоталитарным государством, ага? И узнаёшь, что есть хуйня, которой можно незаметно сводить с ума людей? Что ты, блять, будешь делать с этой информацией?! Конечно же воспользуешься и вставишь эту хуйню куда-нибудь, чтоб было заебись. А так как двойное послание, по большей части, хуйня, завязанная на словах, то и вставлять ты её будешь туда, где используются слова, и что популярно у людей – в музыку, нахуй! И вот ты создаёшь фабрику по производству отечественной эстрады с помощью кучи подставных продюсеров и людей. И им пишут песни и музыку разные люди: или специально обученные или на которых повлияли как-то. И в итоге все они начинают петь хуйню с двойным посланием. А домохозяйки на кухнях, водилы в машинах, продавщицы в магазах с радио и все-все-все, кто просто хотя бы на фоне включает эту ёбаную музыку, потихоньку сходят с ума и начинают хуёво воспринимать мир. Ну и ты ими управляешь заебись. Тебе дают награду, а потом вывозят в лес и убивают нахуй. Или в санатории каком-нибудь травят. Или просто в тюрьму нахуй. А шестерёнки уже запущены и работают, особенно, когда никто не обращает внимание на то, какой кал им льётся в уши. Это ж самое эффективное: никто не задумывается и тупо фоном заливает в себя разъедающее ум говно. Пиздец!

После этого прорыва мыслей тяжёлое давящее чувство в груди, которое появилось ещё при начале песни про крошку, никуда не ушло. Я не чувствовал, что, высказав всё это, испытал какое-то облегчение, но я хотя бы, вроде как, донёс свою мысль…

– Пиздец. Ну ты внатуре сбежал, походу, из дурки! – Андрей рассмеялся и добавил: – И ещё попал туда, блять, из-за двойного послания этого!

Он залился смехом, а я продолжал смотреть в окно.

– Ой бля… – сказал он на выдохе. – Ты, лучше, блять, таким не забивай себе голову – тебе же хуже будет. Не нравится музыка – ну и нахуй её! А вся эта хуйня, про послания эти, про заговоры… Это всё хуйня.

– А ты только представь… – хотел я добавить ещё, но он резко прервал меня.

– Да нихуя не надо тут представлять! Напредставляешься, а потом подвози тебя снова ночью с Металлурга. Если это не правда – заебись. Если правда – похуй. Потому что вся страна это слушает, и вся страна клала хуй на то, что ты скажешь. Потому что где похуй одному, там похуй и другому. А там уж похуй и всем. Кто-то, может, и услышит тебя. Но никто никогда нихуя не сделает. Понегодуют, что их так наёбывают, да и забудут спустя пару месяцев. Так работает всё. Общество. А всё общество тебе не убедить. Во всяком случае без средств, с помощью которых убеждают умные дяди на больших чинах. Тебя посчитают шизиком и не воспримут всерьёз. А если и воспримут, то только шизики же. И, считай, клеймо тебе на всю жизнь, и мысль в пустую ушла, и всем похуй, и ничего ты не добился. Не, тебе это не надо. Лучше уйди от всего этого, чем вступай в настолько неравный бой. А лучше начни бой партизанский. А лучше не начинай. Потому что партизанский бой начинать стоит ради чего-то достойного. А музыкальный вкусы… Ну, хотя, если от них настолько всё зависит, как ты говоришь… – на мгновение он замолк, а затем продолжил: – Блять! Вот видишь? До чего довёл старика! Чуть с ума не свёл. Это даже не двойное послание. Это пятерное!

Почему послание было пятерное – мне не ясно. Наверное, потому, что оно сработало сильнее и быстрее, чем сработало бы двойное. Хотя я никакого послания и не посылал. Хотя, наверняка, множество людей, которые посылают двойные послания, не имеют намерения посылать их.

– Для людей вообще лучше ничего не делать, – продолжил он после небольшой паузы. – Не ценят они этого…

– Ну вот ты меня подвозишь, а значит что-то делаешь, а я это очень ценю, – решил я с ним поспорить.

– Да мы-то с тобой нормальные. Я про других людей говорю.

– Каких?

– Стадо ёбаное это. Которых большинство. Которым нихуя не надо, лишь бы спиздить у других побольше, да поднасрать, чтобы никто не заметил.

Я не понимал, про каких людей он говорит. Вернее, я понимал, что он имеет людей в широком смысле, людей как общество, но, признаться, я не хотел этого понимать, не хотел понимать его слов. Они становились слишком общими, чтобы улавливать в них что-то конкретное.

– А ты? – продолжать я решил из вежливости.

– Что я?

– Ты ценишь?

– Конечно! Ты вот мне помог пива найти, и я это очень ценю. Потому что без тебя хуй бы я его нашёл, наверное.

– Рад помочь.

– Вот видишь! Вот так это работает. Два умных человека случайно встретились, оформили взаимовыгодное сотрудничество, помогли друг другу и всё заебись у них!

– Ага…

Разговаривать на эти темы мне наскучило. Немного радовало то, что поездка скоро закончится. Но также это и огорчало. Радовало потому, что не придётся вести эти пустые разговоры. Я не против пустых разговоров. Если они хотя бы весёлые. Огорчало потому, что мне придётся идти туда, куда я уже не очень-то и хочу. Поэтому баланс был найден. Но, тем не менее, я не знаю, куда я хочу. Я устал. Я был бы не против просто лечь на уже толстый слой свежевыпавшего снега и проплавить в нём форму своего тела его теплом, не замечать холода снега, уютно уснуть в нём без мыслей о том, что будет завтра, и проспать спокойно и без снов, и не быть разбуженным прохожим или дворником или бродячей шавкой. Я не хочу ничего. Хочу погрузиться в мысленное ничто, пустое, без слов и образов, без чувств и ощущений. Хочу, чтобы пока я там умом, моё тело было помещено в кокон, который станет невидимым вместе с ним, и чтобы меня в нём никто не мог достать. И чтобы он пинался незамечающими его людьми по пыльным тротуарам и толкался машинами по залитым солнцем и выхлопными газами проезжим частям, и моё сердце не разрывалось от жалости к самому себе, беззащитному, вынужденному укрыться в этом коконе, с которым так небрежно обращаются невидящие его люди. Чтобы он летел вместе с зелёными листьями по ветру, как воздушный шар в голубом небе. И чтобы так было пока не останется никого, кто меня знает. Чтобы, когда я из него вышел… Я бы всё равно не знал, куда мне идти. Но я хотя бы не должен бы был куда-то идти. И я бы хотел, чтобы у меня был тот платок. Я бы хотел, чтобы со мной были все вещи, которые у меня были, но которые ушли. Но их так много, что в коконе поместилась бы, наверное, только последняя – найденный платок. Я бы хранил его и не выбрасывал. Потому что мне всегда очень грустно выбрасывать какую-то вещь, которая отслужила свой срок. Она служила верой и правдой, а в награду получает место в помойке, забытая и грязная. И это благодарность людей за службу им? Моя душа всегда болезненно сопротивлялась, когда в детстве какой-нибудь платочек, который я давно знаю и привык к нему, рвался и его приходилось выкидывать. Я редко настолько жалел об оборванных отношениях с людьми, сколько жалел об оборванных отношениях с вещами. Даже фантики с какими-нибудь животными или персонажами мультфильмов, упаковки от чего-либо… Их всегда было трудно выкидывать. Потому что какой-нибудь несуразный мишка на обёртке, пусть и был нарисован на производственном конвейере, но он принёс мне радость в виде конфетки, а люди, которые трудились над его образом или рисовали его, делали это с любовью и душой, что бы ни говорили все злые и глупые люди об этом и как бы они ни отрицали это. «Какая душа?! – воскликнут они. – Этих конфет делается по несколько тысяч в час!». Ну и что? И ЧТО, БЛЯТЬ?! Если бы вы, сука, хотя бы допускали хоть чуть-чуть, хоть маленькую вероятность, что не все люди такие же злые и полные говна, как вы, то, может быть, замечали бы их чаще, как и вообще что-либо хорошее, и не были бы такими озлобленными на жизнь и на всех!