– Вот про это я и говорил, – перебил меня Коля. – Противоречивая личность. Ты можешь задвигать с таким энтузиазмом и с такой силой вещи, которые являются таким бредом… Это тебе твой друг рассказал?

– Не друг. Знакомый. Его трудно назвать другом. Весьма… Антисоциальная личность. Но да. Он. И я склонен этому верить. Мир пытается нас поиметь. Потому что так он работает, – переведя дух, ответил я. Такие речи вызывают у меня сильные эмоции.

– Я считаю, что мы с тобой друзья. И вот что я хочу тебе сказать. Ты акцентируешь внимание только на плохом. Тебе надо пересмотреть свои взгляды на жизнь.

– Что, типа начать получать удовольствие от того, что меня ебёт мир?

– Ты не так понял.

– Дружище, я последние три месяца провёл в психбольнице, где вокруг меня были люди, обречённые на говённую жизнь, часто не по своей воле. Сейчас я вышел и мне захотелось ощутить что-то приятное. Но гнилой пидорас измазал мой хуй в крови и я даже не кончил, а только зря потратил единственные деньги. А ебаный мудак, который должен мне денег, куда-то съебал и я их не имею. И сейчас мне надо хуярить на другой конец города, а я не знаю, как. И хуярить мне туда нужно потому, что дома до меня никому не дела, и я не ощущаю, что хочу домой. Я не уверен в том, что вообще такое дом и что он есть у меня… Так что скажи мне: какие взгляды мне нужно пересмотреть, чтобы перестать видеть всё это?

Очень странно, но я не чувствовал ничего, пока перечислял всё это. Хотя следовало бы хотя бы погрустить, наверное.

– Это очень сложно объяснить, – положил мне на плечо руку Коля. – Я понимаю тебя и твою печаль, но… Со временем ты поймёшь, что я имею в виду. Ты создаёшь мир, а не он тебя. Просто думай иногда об этом, о том.

Ещё где-то минуты три мы молча постояли под бледно-жёлтым светом придомового фонаря. Я дышал лёгким морозным воздухом. Лёгким потому, что им было легко дышать. Что очевидно. Пытался перевести дух, потому что почувствовал, как с чего-то вдруг подросло давление крови, а ещё по краям лица начали бегать мурашки, пощипывая и покалывая их. «Парастезия», кажется, врачи называли такое. Я это запомнил.

– Ладно, время уже позднее. Мне пора спать, а тебе ещё как-то добираться до Марка. Удачи с этим. Надеюсь, доберёшься без проблем, – сказал Коля и зевнул.

– Да. Пора бы уже идти, а не стоять и морозить тебя тут. Прости за поздний визит.

Мы по-дружески обнялись, и он развернулся, собираясь открыть дверь подъезда.

– И это. Прости за слова о девахе твоей, – окликнул его я.

– Да ладно, фигня, – через плечо сказал Коля. – Давай до встречи.

И он скрылся в нутре дома.

«Конечно, я не настолько глуп, чтобы верить в то, что сказал про секс и деньги. Но я достаточно умён, чтобы это знать», – подумал я, стоя неподвижно у закрывшейся двери и обрабатывая случившийся разговор. Но время было идти.

Я повернулся лицом во двор, чтобы посмотреть, какой мир, по словам Коли, я создал. Сосны, ели и берёзы, уходящие во тьму начинавшегося неосвещённого загородного пространства. Детская площадка под ними. Дома вокруг. И тёмно-коричневое небо над всем этим. Очень «необычно». Наверняка больше, чем просто декорации, ага. Интересно, сколько людей в этих домах умерло или погибло с момента постройки? Сколько в них несчастных людей?

Думая об этом, я спустился по предподъездным ступенькам и зашагал по двору в сторону другого двора, из которого можно перейти в другой такой же двор, откуда можно выйти к остановке.

Очень внезапно, словно в одно мгновение всю воду в реке моих мыслей заменили песком, я обнаружил, что, во-первых, это очень странное сравнение, а во-вторых, ничего не греет меня изнутри. Ничего не греет меня снаружи. Неужели это по моей вине? Неужели это мир, который я сам создал? «Какая хуйня, – подумал я про себя, – Мир заставляет меня чувствовать это, а не я заставляю мир прекращать греть меня. Я уже глянул на него. И ничего не увидел, кроме говна. Что, мне ещё раз посмотреть?!».

Я выдохнул и глубоко вдохнул лёгкий зимний воздух, пытаясь успокоить мысли. Он быстро прошёл через мои ноздри, обжигая их своим холодом. С воздухом в меня попал лёгкий запах хвои, доносящийся от ёлок и сосен неподалёку. Весь район был им пропитан. Я посмотрел на деревья. Они были припорошены снегом, блестящим от серебристых и оранжевых фонарей у подъездов домов. Дома окружили меня. Мне некуда было бежать. Они стояли вокруг меня, серые и высокие, пялясь своими разноцветными глазами. Из открытых глаз доносился запах еды. Мне не хотелось бежать. «Сколько людей было зачато в этих домах? Сколько в них сейчас счастливых людей, имеющих простое бытовое счастье в виде тёплого дома и любящей семьи рядом?» – пронеслось в моей голове. Блеск снега начал играть в моих мыслях зимнюю едва уловимую мелодию из переливающейся лёгкой ледяной стружки. Не считая её, на улице было тихо. Даже вечный лай собак куда-то пропал. Я почувствовал, как будто бы я один в этом мире. Но это одиночество не угнетало меня, как обычно. Я ощутил единение, а не одиночество. Единение с этим миром. Я почувствовал себя дома. Даже осознавая, что я стою в полутьме дворов спального района, – а я знаю, как опасны бывают такие места, – я чувствовал себя в безопасности. Даже вглядываясь во тьму, что стояла на границе города и загородного леса, я ощущал, что она уползает от меня, а не пытается забрать. Даже вглядываясь во тьму неосвещённых участков дворов, я не слышал оттуда зовов проблем. Я знал, что в этой тьме не стоит, шатаясь, пьяница, у которого чешутся кулаки. В ней не затаился наркоман, судорожно решающий, стоит или не стоит меня пырнуть перед тем, как ограбить, потому что я не женщина и у меня нет сумки, которую можно быстро выхватить. В ней не ждёт убийца, который чувствует, знает, уверен, что должен меня убить. Я войду в эту тьму. И пройду сквозь неё к свету. И снег всё так же будет хрустеть у меня под ногами…

Кажется, я понял, о чём говорил Коля. Кажется, я понял, как создавать мир. Я зашагал через дворы по протоптанной в снегу узкой тропинке, иногда уклоняясь от веток кустов по бокам. Мой разум был лёгок. Я сам испытывал облегчение, обращая внимание на мир вокруг меня и воспринимая его… Приятнее. Мне было уютно. Мне было лучше. Дворы не угнетали меня сейчас. Я был рад за людей, которые нашли дом и тепло в этих домах.

Вскоре я вышел на остановку. Ту, где мне около часа назад отсасывал Лупарь. Оранжевый свет дорожных фонарей освещал размазанную багровую кашу на снегу. Маленькие кровавые пятнышки уходили к дороге, где бесследно пропадали. Я аккуратно обошёл всё это и встал под козырёк остановки. Рядом висело расписание автобусов и троллейбусов. Я знал только примерное текущее время на часах, но этого знания хватило, чтобы понять, что транспорт уже не ходит.

– Да ёбаный в рот блять! – резко воскликнул я вслух, – Сука!

Собачий лай раз за разом разрывал уличную тишину, вырываясь из темноты дворов. Начался лёгкий снегопад. Чёрный от влаги асфальт проезжей части покрывался мокрым снегом. Я стоял на остановке монументальной стойкой и неторопливо думал: «Я – монолит. Я не колышусь от ветра. Я не двигаюсь сам по себе. Только мировому катаклизму в силу подвинуть меня и низвергнуть в жаркую пучину разверзшейся почвы подо мной. Ну и троллейбусу, потому именно его я и жду, ёбаный в рот, блять!». Последнее в моей голове прозвучало уже достаточно раздражённо. Я осмотрел себя и увидел, что меня постепенно заметает снегом. Небольшие сугробики лежали на моих плечах, носках ботинок и на предплечьях, которые вели мои руки в карманы куртки. «Сугробы, – подумал я. – Странное слово. Интересно, от чего оно произошло? Су-гробы. Су. ГрОбы. Су… ГробЫ. Су-чьи-то-там гробЫ. Сучьи гробы. М-да. Какая глупость. Наверняка кто-то уже так думал и разбирал таким образом это слово. Люди живут уже много тысяч лет. И сугробы живут параллельно им. Но я хотя бы сам дошёл до этого, а не спиздил мысль. Трудно быть оригинальным в одинаковом мире».