— Управляющий трестом «Водстрой» Сабиров, — сказал Халилов, — написал нам, просит, чтобы мы все его заявки на автотранспорт передали в другое автопредприятие. Пишет откровенно, в духе времени, так сказать, что с вами, как с директором, работать невозможно. А где мы возьмем такое хозяйство? Специализированное, призванное обслуживать нужды водников только ваше автохозяйство. Даже не знаю, что и ответить ему?

— Он-то напрасно жалуется, — сказал Негмат, — стройки получают машины вовремя, в нужных количествах, причем, хорошие машины.

— Сколько лет существует ваша база? — спросил управляющий.

— Пятнадцать, — ответил Негмат, подумав, что Халилов это и сам бы обязан был знать.

— Так вот, все пятнадцать лет она была подрядчиком водников, у шоферов выработались определенные навыки в работе с экскаваторщиками, с операторами бетонных узлов, ну и все прочее. А вы все эти связи пообрывали, и те хорошие, — он подчеркнул это интонацией, — машины, что вы выделяете им, не дают должного эффекта.

— Я оборвал только преступные связи, — сказал Негмат. Мысленно он был согласен с управляющим, что почти два года — достаточный срок для перемен к лучшему, но… видно, он неспособен на это. Руководителем надо родиться, не раз говаривал его предшественник. Не получается у Негмата. Круто взял, а протянуть нити не смог.

— Не думаю, чтобы все связи были преступными, — заметил Базаров, — так в нашем обществе не бывает. Не должно быть! Значит, где-то вы перегнули палку, действовали с кондачка, не разобрались по существу. И вот результат — провал по всем параметрам. Если так будете и дальше работать, автобаза сядет на картотеку, тогда и зарплату нечем будет выплачивать.

— Гм, — усмехнулся Цыпин, — его шоферы съедят живьем!

— У треста свободных средств, чтобы поддержать вашу базу, нет, — сказал Халилов, — так что думайте, товарищ директор. Иначе ведь…

Он оборвал фразу на полуслове, но Негмат все понял. Конечно, снимут его с поста директора, поставят другого. Ну и пусть! Если этот другой тоже будет таким же, как он, продолжит его дело, а промахи года два будет сваливать на него, Негмата, хоть какой-то просвет появится. Может, люди начнут понимать, что работать все-таки нужно честно. Правда, за два года тяжело вытравить из умов то, что вдалбливалось полтора десятка лет, но все же…

— Вы мысль Цыпина поняли? — спросил Халилов.

— Понял.

— Не поняли, — покачал головой Халилов. — Смотрите, что у вас получается. Так, — он стал перелистывать отчет, — вот. Коэффициент использования парка… Гм, тут, оказывается, в норме. Пойдем дальше. Объем перевозок в тоннах — семьдесят процентов. По сравнению с тем же периодом прошлого года, — значит, уже при вас, заметьте, — вдвое меньше. А производительность труда… волосы дыбом! Полнейший провал! Ведь с нас, — он обвел рукой членов Совета, — тоже спрашивают, товарищ директор!

— Это точно, — произнес инструктор обкома партии Кулешов, — на прошлом заседании бюро управляющему пришлось попотеть. Я грешным делом решил, что снимут его. Пронесло, ограничились строгим внушением. Но ведь на следующем заседании так уже может и не быть, а? А за что, извините, он должен гореть? Вы не работаете, скажем так, а Халилов голову на плаху?! Перестраиваться нам нужно на ходу. Времени на раскачку не дано. Другие автохозяйства ведь тоже перестраиваются, однако и показатели у них неплохие.

— Может, на тех базах обстановка была другая, — сказал Негмат, — не такая запущенная, как у нас. — Но это был слабый довод, все равно что соломинка для утопающего.

«Мне ясно, почему все члены Совета вдруг стали наивными, — подумал он, выслушав Кулешова. — На заседании бюро, видно, точно такие же слова высказаны Халилову, там тоже, наверно, листали сводки, сравнивали „с тем же периодом прошлого года“, возмущались, упрекали в бездеятельности, возможно, прямо ставили вопрос: способны ли вы руководить, не пора ли на пенсию?.. Конечно же, предупреждали, что нельзя вечно ссылаться на промахи прежнего руководства, что пора и делом заниматься. Теперь, Улаш Халилович, вы все это передаете мне устами Кулешова, как эстафетную палочку».

— Что же делать будем, Негмат Урунович? — произнес главный инженер Бегматов. Он устроился на заднем сидении вместе с председателем месткома Тухватуллиным.

— Работать, — ответил, не оборачиваясь, Негмат. — Сами ведь все слышали, вот и делайте выводы.

— Думаю так, — облокотился о спинку переднего кресла Тухватуллин. — Нечего нам открывать Америку. Как было прежде, так и нужно продолжать. — Это — укатанная дорога, трясти на ней не будет.

— Мнение масс? — спросил Негмат.

— В некотором роде, Негмат Урунович. Наш коллектив, честно говоря, недоволен крутой ломкой.

— И все так думают? — спросил Негмат.

— Откровенно — нет, но по закоулкам если…

— Чего ж тогда, дорогой Хамза-абы, выступая по радио, вы говорили совсем другое? Помнится, там было и это: «Коллектив нашего автохозяйства с большим воодушевлением воспринял решение Шестнадцатого пленума ЦК Компартии Узбекистана. Правильно, давно пора наводить порядок в республике… Наши отчеты должны быть честными, что сделали, за то и получили! Ко всему прочему, приписки наносят громадный нравственный ущерб…» Ну и все в таком роде в течение десяти минут. Там и «наша гордость» фигурировала. Хамид Раимов, помнится, тоже высказывался в этом духе. Теперь что, обратный ход?! Или ваше выступление было неискренним?

— При чем тут радио?! Корреспондент приехал, сам написал текст, а я прочитал только. И Раимову, кстати, он написал. Оказывается, там именно такие выступления нужны были, чтобы показать, как люди воодушевлены решениями пленума. Простые люди, имелось в виду.

— А вы лично воодушевлены или нет? — Негмат задавал вопросы в ироничном тоне, словно бы подшучивал над ним.

— Сначала мне казалось, что все правильно, а теперь, особенно после сегодняшней взбучки… может, поспешили мы, а? Надо было, как в других хозяйствах, присмотреться, оглянуться.

— Оглянуться? Насколько мне помнится, в решениях пленума такого пункта не было. Хамза-абы. И в решениях двадцать седьмого съезда партии тоже нет.

— Не было, — согласился Тухватуллин, — а люди-то бегут от нас. Значит, мы где-то допустили промах, неправильно истолковали решения пленума, слишком круто начали применять законодательство об укреплении дисциплины. Я теперь даже не знаю, как дальше быть. С одной стороны, вроде бы надо гнуть линию на перестройку и решительную борьбу с приписками, а с другой — план надо давать. Как, а?

— Только честно, — ответил на это Бегматов, — и никак иначе. А то, что бегут… рвачи бегут, именно работяги вкалывают. К сожаленью, среди первых оказались и коммунисты.

— Перестройку партия называет революционной мерой, товарищи, — произнес Негмат, — раз так, то и будем действовать по совести своей. Главное, не отступать от начатого, большинство нас поддерживает, а это уже кое-что.

— Не кое-что, а все, — сказал Бегматов. — Хочется ведь, чтоб побыстрее, черт возьми!

— Перестраивать умы никогда не было легкой задачей, — сказал Негмат, — дай бог, если мы в этой пятилетке приведем всех людей, особенно тех, кто ищет легкого хлеба, к мысли, что все-таки надо жить по совести. Что иначе жить нельзя.

— Жили же! — воскликнул Тухватуллин. — И вроде бы неплохо.

— Для кого — неплохо, абы?^[8] — сказал Негмат. — Нужно на этот вопрос сначала ответить. Честно ответить! Кто на нашей базе жил отлично? Директор, его подпевалы, верно?

— Да, — помявшись, ответил Тухватуллин. — Но ведь и другим перепадало?!

— В том и беда наша была, — сказал Негмат, — как-нибудь я вам расскажу.

— Вы уже говорили, Негмат Урунович, — съязвил председатель месткома, — Ташпулатову, помните?

— Помню, абы. Зря, что тогда никто не поддержал меня.

— Ха-ха! Чтобы он и нас сплавил, а? Хорошо, вы ушли в райком, а мы куда?..

Эта фраза вернула Негмата в минувшее, в те первые годы, когда он, окончив институт, попал на эту же автобазу…