— Ну и не надо знать, — сказала Рано, — главное, тебя избавили от страданий. — И добавила: — Кому верить-то? Говорят, не слушайте мулл и ишанов, а они лечат от душевных травм без уколов, без таблеток. Если и мне придется заболеть, поеду к тому мулле.
— Дай тебе бог не болеть, Рано!
— Конечно, — кивнула она, — я просто так сказала, чтобы проявить солидарность с тобой. Мои родители отъявленные безбожники, может, потому мать и злая, они слушать не захотят о мулле!
Прошла первая неделя сентября. Бледность сошла с лица Гузаль, и хола думала, что мулла, слава аллаху, не обманул ее, постарался в лечении, ведь Гузаль постепенно входит в норму, по меньшей мере, не угнетена мыслями, как последние четыре месяца. Может, перестанет наконец мучиться сознанием своей неполноценности, мало ли таких живет на свете, не пропадет и она. Ей так хотелось, чтобы это было именно так. Тогда и младший, как подрастет, не будет изводить ее. Хола с ужасом ждала, когда подрастет Хабиб и будет задаваться теми же вопросами, что и Гузаль. И уже заранее предполагала, что не переживет этого, умрет от разрыва сердца, от боли за сына. В школу хола провожала дочь с опаской, как бы вновь не сломалась, но дни шли, Гузаль оставалась ровной и спокойной. Зебо-хола была на седьмом небе от счастья и мысленно повторяла, что, едва только закончится уборочная кампания, она отвезет мулле Акбергену овцу.
В первый день следующей недели в школу прибыли медики из района для профосмотра учеников. Такие мероприятия проводились в каждой школе два раза в год, и ученики уже с первого класса привыкли к ним. Родители тоже были заинтересованы, чтобы дети не остались вне обследований. Знали, что опытные врачи посоветуют как лечить, если дети больны, могут обнаружить скрытые недуги и заблаговременно принять меры. Дети же привыкли, что им одновременно делают прививки и предупредительные уколы от тифов. Чем старше дети, тем более разнообразными и тщательными становились обследования, девочек же с седьмого класса обязательно проверяли гинекологи.
Осмотр продолжался весь день, а к вечеру в кабинете директора был организован ужин для гостей, куда были приглашены и все классные руководители. За ужином главный врач поликлиники подвел итоги работы врачей. Он назвал фамилии девочек и мальчиков, которых необходимо немедленно отправить в райбольницу, потом вручил местному врачу список тех, за кем нужен надлежащий надзор, посоветовал, что нужно делать, чтобы не отрывать детей от учебы.
— Ну, а подробности изложат специалисты, — сказал он в заключение.
Педиатр, лор, хирург, терапевт, рентгенолог и глазник листали свои тетради, говорили о том, что обнаружили. Одних просили направить для всестороннего обследования, Других — госпитализировать, за третьими — установить наблюдение. Попутно назвали фамилии учеников, которых нужно освободить от сбора хлопка. Последней выступала гинеколог, женщина средних лет.
— Две девушки, — произнесла она с досадой, — поспешили узнать мужчин за время каникул. — Учителя, как один, затаили дыханье. Никогда еще в этой школе такого не слышали. — Одна Ханифа Бегимова из десятого «а». Сама призналась, что ее родители в курсе случившегося; оказывается, жених ее приезжал на побывку, ну и… Говорит, что вернется весной и они сыграют свадьбу. Я попросила бы классного руководителя встретиться с ее матерью и узнать, правду ли говорит девушка. Предупреждаю, что Ханифа вполне созрела в половом отношении, так что никаких патологических изменений я не нашла. К счастью, она не беременна, поэтому прошу мое сообщение держать в тайне, чтобы не травмировать и ее, и родителей. Вторая — Гузаль Менгнарова из девятого класса. Ни на один свой вопрос я не получила вразумительного ответа, показалось, что она не знает, когда и с кем это у нее случилось. Но такого не бывает в природе, просто она скрытна очень. У нее тоже особых изменений в организме нет. Я попросила бы никаких слухов и сплетен не распространять. Я с ней очень серьезно поговорила, предупредила, к чему это может привести, думаю, достаточно этого. Девушка очень впечатлительная, и если мы сумеем сохранить ее тайну, уверена, никаких неожиданных и нежелательных эксцессов не произойдет.
— Ясно, товарищи? — спросил директор и, получив утвердительные ответы, попросил остаться в кабинете классных руководителей девятого и десятого «а». Он проводил гостей и, вернувшись, обратился к ним: — Рохат Сулеймановна, и вы, Наргизахон, пожалуйста, я подчеркиваю, пожалуйста, держите в тайне все, что услышали здесь о девушках, ведите себя так, словно бы вам ничего не известно. Это очень важно, дорогие!
— По инструкции такие обязаны учиться в вечерней школе, — сказала Наргиза Юлдашевна.
— Где ее взять, — развел руками директор, — так что придется мириться. Думаю, что и девушки будут молчать, не такие уж они глупые, чтобы трещать об этом, даже самым близким подругам.
— А если слух все-таки распространится, — заметила Наргиза Юлдашевна, — ведь слышали-то все учителя, а кто может за них поручиться? Боюсь, тогда я и Рохат-апа станем козлами отпущения.
— Утром я переговорю со всеми, — пообещал директор, — но главную роль играете вы, классные руководители, от вашей реакции будет зависеть и все остальное…
— Дочка, тебе говорю, а ты, сноха, мотай на ус, — вспомнила пословицу Наргиза Юлдашевна, когда вышли из кабинета. — Директор предупреждал меня, зная, что я с недоверием отношусь к способностям Гузаль. К слову, опасения мои были обоснованными, чуяло мое сердце!
— Придется проглотить языки, Наргизахон, и молчать, молчать! — сказала Рохат Сулеймановна.
— Не могу представить, какой это юноша или мужчина позволил себе дотронуться до Гузаль, — произнесла Наргиза Юлдашевна, кивком согласившись с мнением спутницы. — Неужели она способна вызвать какие-то эмоции?!
— Я тоже подумала об этом, — сказала Рохат-апа, — однако факты говорят об обратном. Ладно, Наргизахон, помолчим с вами, зачем нам лишние хлопоты!..
Расставшись с ней, Наргиза Юлдашевна мысленно издевалась над Гузаль, мол, ящик ты чайный, кособокая, косозадая, а мужика соблазнила! Ну и ну! Вот в какую сторону хорошо работают твои куцые мозги. Может, и Рано ты уже успела научить кое-чему, а? И если она благополучно прошла нынешний осмотр, неизвестно, с чем придет к весеннему. Все, надо решительно положить всему этому конец. Я не позволю развратить свою дочь!.. И она, распалив себя таким образом, улучив момент, когда осталась наедине с дочерью, решительно произнесла:
— Рано, насколько мне помнится, ты обещала с Гузаль не дружить. Теперь вижу, что слова своего не держишь. Почему?
— Я же не знала, что она снова придет в школу, — ответила Рано. — И вообще, у меня нет оснований отвернуться от нее ни с того ни с сего. Как я потом буду выглядеть в собственных глазах, мама?! Я уже не маленькая, знаю, что такое совесть.
— Ничего ты не знаешь, — повысила голос мать. — Пока мы с тобой ездили, твоя милая подружка лишилась девственности, а врачи это обнаружили…
— Неправда! — крикнула Рано. — Это ты нарочно так говоришь, чтобы отвадить меня. Не верю я тебе.
— Не веришь? Я могу поклясться чем хочешь. Зачем медикам обманывать меня, директора, других членов педсовета, а?
— Как же я отойду от нее, мама? Не буду же демонстративно… что она подумает?! Не смогу я просто так.
— Что ты убиваешься, точно сердце из груди вырываешь?! Старайся не уединяться, будь с классом, надеюсь, сама поймет.
— Попробую…
Гузаль сразу почувствовала перемену в Рано, пыталась поговорить с ней откровенно, но та не давала ей такой возможности ни в поле, ни по пути домой. Дойдя до своей калитки, Рано, кивнув, уходила, Гузаль звала ее к себе, подруга каждый раз под тем или иным предлогом отказывалась. Гузаль сильно переживала и не могла понять, в чем дело.
И все-таки слухи о Гузаль расползлись по кишлаку. Правда, шепотом, но это дела не меняло, от нее отворачивались, как от прокаженной. Только подойдет к группе девушек, как они тут же расходились, сославшись на срочные дела. Слух коснулся и ушей Менгнара-тога. И он отправился к директору школы за разъяснениями. Наргиза Юлдашевна увидела его в окно и, поняв в чем дело, поспешила в кабинет директора.
