В этой жизни все проходит, потому что надо жить заботами, а они не оставляют времени на другое. Не стало Санамова, Муминов работал, как и прежде, только теперь иногда ему вместо Санамова позванивал Муллаев и интересовался делами. Тон Муллаева был властным, категоричным, не терпящим возражения. В этом смысле Санамов был мягче, хотя и настаивал в конце концов на своем.
Кончился тот год, начался следующий. Жизнь потекла размеренно, как и раньше. И вдруг, как снег на голову… Шестнадцатый пленум ЦК…
Нет, поначалу для Муминова, участника этого пленума в качестве члена ЦК, он не показался из ряда вон выходящим, потому что обсуждал обычный вопрос — о подборе и расстановке кадров. Этот вопрос для партийных организаций республики такой же привычный, как, скажем, о подготовке хлопкоуборочной техники к очередной страде. В докладе, пока без конкретных имен, утверждалось, что в республике вошел в практику подбор руководящих кадров по принципу землячества, повсюду процветало угодничество и лизоблюдство, что привело к нарушениям законности, припискам, коррупции и другим негативным явлениям. Как и все участники пленума, Муминов в душе одобрял доклад. И, как все руководители, он считал, что отраженное в докладе никакого отношения не имеет к нему лично и к «Маяку». Ну, а если и случались изредка «искажения отчетности» — так стали называть приписки — то кто застрахован от них?! Республика все-таки давала и хлопок, и мясо, и молоко, и все остальное!
Вернувшись домой, Муминов выступил на общем партийном собрании колхоза и рассказал о пленуме и его решениях, предупредил бригадиров и начальников севооборотных участков, заведующих фермами и механизаторов, что отныне всякие отклонения от норм будут строго наказываться, мол, надо писать то, что есть, без прикрас.
Последствия пленума стали ощущаться и в области, и в районе. Ушел на пенсию Абдиев, первого секретаря Каракамышского райкома партии сняли за «необеспечение руководства», и сейчас он работает бригадиром в соседнем совхозе.
На очередных выборах в Верховный Совет республики Муминова не избрали депутатом, а на очередном съезде Компартии — членом ЦК…
17
Наступила уже и новая пятилетка, а голова Муминова еще держалась, он был председателем, но уже чувствовал, что сгущаются над ним черные тучи.
«Маяк» трясли всякие комиссии: райком партии и народный контроль, профсоюз и рапо. У руководителя каждой комиссии в руках было письмо кого-либо из членов колхоза и оно служило поводом, чтобы неделями перепроверять уже трижды выявленные факты. Муминов уже и счет потерял этим комиссиям, не мог вспомнить, кому какое давал объяснение по тому или иному факту. Все перемешалось в голове. Но встречу и свою беседу с журналистом Мавляновым, который, оказывается, уже работал старшим инспектором областного комитета народного контроля, он помнит хорошо, точно это было вчера, хотя прошло порядочное время — около полугода.
Мавлянов приехал с группой специалистов — ревизоров и экономистов. Предъявил, как положено, документы, занял со своими людьми самую большую комнату в бухгалтерии колхоза. Он сразу же предупредил его:
— Мешать вашей работе, Тураб-ака, мы не собираемся, пожалуйста, занимайтесь ими, как всегда. Ну, а если возникнут какие-то вопросы, надеюсь, уделите нам время.
Муминов кивнул. И правда, Мавлянов почти не тревожил его. Только всего один раз свел его с главным экономистом, который, оказывается, все приписки колхоза сваливал на председателя. Когда корабль тонет, крысы разбегаются первыми. Муминов не удивился, что экономист стал крысой.
— В позапрошлом году, — сказал Мавлянов, открыв соответствующую страницу блокнота, — «Маяк» получил по пятьдесят три центнера зерна кукурузы на гектаре, а отчитался за семьдесят. То есть приписано по семнадцать центнеров. Он, — кивок в сторону экономиста, — утверждает, что приписка была совершена по вашему личному указанию. Правда?
Муминов задумался, вспоминая те дни, а главный экономист опередил его и произнес:
— Помните же, Тураб-ака, в тот день в колхоз должен был приехать товарищ Муллаев, посмотреть именно нашу кукурузу, потому что первый секретарь обкома расхвалил его. Да и по телевидению о ней рассказывали. Я зашел к вам с бумагами и сказал, сколько получилось зерна. А вы мне тогда и заметили с усмешкой: «Эх, Кудрат, забыл, что ли, как это делается, или перетрусил окончательно, а? Гость едет высокий, негоже его огорчать?!» Ну, я и…
— Не мог я этого сказать, — произнес Муминов, — потому что знал о Шестнадцатом пленуме. Если что и было по моему указанию, то — до этого пленума. Отсюда вытекает, что главный экономист взял ответственность на себя и исправил документы. Может, у него был и личный интерес, разве можно это доказать?!
— Да вы что, Тураб-ака, — возмутился экономист, — побойтесь бога, о каком личном интересе речь ведете?! Только ваш авторитет и авторитет колхоза двигали моей рукой прежде, а в данном конкретном случае я сделал так, как вы велели. Может, в суматохе подготовки к встрече высокого гостя забыли об этом, тогда другое дело, но ведь и я не сумасшедший, зачем мне лезть на рожон-то?! Газеты читаю, радио слушаю, телевизор смотрю, знаю, как строго за это взялись. Нет, раис-бобо, не съел я пока своего разума!
— Ладно, — сказал Мавлянов, — не будем спорить. Факт приписки налицо, и за это ответственность должен нести экономический отдел. Косвенно, конечно, и председатель. — Когда главный экономист вышел из кабинета, он спросил: — Тураб-ака, почему бы вам не уйти на пенсию? Мы получаем много писем из «Маяка», и в большинстве из них ставится этот вопрос.
— Уход должен быть по собственной воле, молодой человек, — ответил Муминов, — а не по письмам «телезрителей». Пусть закончится эта кампания проверок, тогда и подумаю о пенсии…
…Жизнь напоминает длинную нить, на которую нанизаны бусинки событий, больших и маленьких, запомнившихся и незначительных, которые и в памяти-то не остались даже тенью своей. Ночь размышлений Муминова подходила к концу, за окном едва заметно наступал рассвет. Где-то щелкнула цикада, сонно вскрикнул молодой петушок, боящийся пропустить рассвет, и замолк. Тихо щелкнула щеколда калитки. То вернулся зять Суван. Муминов слышал, как он чуть слышно открыл дверь в дом, на цыпочках прошел в свою комнату. Когда Муминов зашел к нему, тот уже разделся и собирался нырнуть под одеяло. Увидев его, присел на кровать.
— Вот что, дорогой зятек, — сказал Муминов, присев на стул. — До сих пор я молчал, не вмешиваясь в ваши семейные дела. У тебя с Норой есть ответственность перед сыновьями, и оба вы не забывайте об этом, особенно ты. Старший твой сын уже косится на тебя, а ведь он больше всех любил отца. Сорокалетие мужикам дается не навечно, оно проходит, как дым. Пожалуйста, не забывай об этом.
Суван сидел, насупившись. Ему было стыдно перед Муминовым. Он ни одного слова не произнес в ответ.
— Дай мне ключи от машины, — сказал Муминов, — хочу сам поутру съездить к чабанам на Бабатаг. К десяти часам вернусь. — Взяв ключи, он вышел из комнаты. Зашел к себе, надел пиджак…
Заглянул в комнату к внукам. Поправил одеяло на одном, положил голову второго на подушку, у третьего снял ногу, закинутую на брата. И только потом уехал. Рассвет уже близился, во всех концах кричали петухи, кое-где во дворах гремели ведрами хозяйки, мычали телята и коровы. Он проехал мимо дома Сайеры, который пока утопал в темноте. Когда «Волга» карабкалась по серпантинам горной дороги, взошло солнце.
Муминов побывал у чабанов, выпил с ними по касе свежего кислого молока, пиалу чая. Поговорил о делах, затем повернул обратно. На том самом месте, где давным-давно чуть было не сорвался в пропасть, он бросил машину вниз и пока летел, подумал, что отныне Суван станет вовремя являться домой, к детям… Машина ударилась о выступ скалы, перевернулась в воздухе. Муминов ударился головой о руль, сознание начало угасать…
ПОРАЖЕНИЕ ЗОРОАСТРА
