Оглядываясь в прошлое, Муминов видел, что в нем тоже проявились эти противоречивые качества. Ну, что бы ему стоило выложить свои расчеты перед Санамовым, убедить его, что колхоз неспособен в два-три года, даже за пятилетку, достичь рубежей, которые тот наметил. Не потому, что это невозможно теоретически, и практически, наверно, в небольших масштабах, невозможно потому, что задачи те требуют особой подготовки людей, перестройки их мышления. Каким бы ни был председатель передовым человеком, сам он все-таки бессилен выполнить предложенное. Оттого, что Санамов разговаривал с ним, дружески похлопывая по плечу, кажется, затмило разум, как слишком яркое солнце ослепляет глаза, и он внимал каждому его слову, воспринимая это как великую честь для себя. Помнится, он тогда еще подумал, что другие руководители хозяйств области, не менее известных, чем «Маяк», умрут от зависти к нему, Муминову. Он даже злорадно усмехнулся про себя, решив, что раз судьба дарит ему аргамака, то грешно было отказаться от него, не проскакать на нем оставшуюся часть пути с ветерком, в блеске телевизионных юпитеров и завистливых взглядов. соперников. В том, что каждый руководитель его ранга имеет соперников и недоброжелателей, он не сомневался. «Маяк» — огромный колхоз, народа в нем много живет. Сколько людей, столько и мнений. Это тоже аксиома. Он уже не раз слышал, что тот или иной его земляк в узком кругу высказывал критические оценки его методам работы, предлагал свои, если бы… Если бы да кабы, говорят, выросли бы грибы. Хорошо, что люди лишены этого «если бы», что вопрос, кому стоять у руля, решается не в чайхане или на полевом стане, а в сферах, недоступных им. Хорошо!..
— Гость очень высокого мнения о тебе, — сказал Нияз, провожавший Санамова в «Чайке» до границ района, — предложил мне вместе с тобой подготовить докладную записку на его имя и указать в ней все вопросы дальнейшего развития «Маяка», особенно строительства нового образцового поселка. По его замыслам, это должен быть поселок, который сочетал бы в себе мечту крестьянина о городском жилье и мечту горожанина о сельском подворье. Обещал прислать архитекторов и инженеров-проектировщиков, чтобы они на месте посмотрели все и разработали нужную документацию.
— Что-то не верится мне в такой поселок, — сказал Муминов тогда, — тут курятник построить и то не найдешь материалов, а целый кишлак, да и еще образцовый…
— Плохо ты знаешь Санамова, — сказал Нияз, — это человек слова. Если уж пообещал, в лепешку расшибется, выполнит! Да и… Слушай, что значит в масштабе республики твой «Маяк», а? Песчинка в море! Важно, чтобы ты теперь не подкачал, сам сдержал обещания. Действительно, он прав, в области должно быть несколько передовых хозяйств, на которые бы равнялись остальные. Иначе ведь можно всю жизнь топтаться на месте. А народ надо кормить, одевать, обувать. Тут, брат, высокая политика.
— Наобещал с три короба, — произнес Муминов, — теперь вот ломаю голову, как справиться со всем этим. Сейчас мы в общем-то неплохо бежим, не отстаем от других, даже на полкорпуса опережаем. И это нормально. Теперь же придется сделать рывок, да еще и три раза прыгнуть, как тот спортсмен, как его… Ну, вот — бежит, бежит, а затем за три прыжка метров пятнадцать берет. Как его называют?
— Не знаю, но такой спортсмен существует. Ну и что?
— Вот и «Маяк» должен так же прыгать. Это же невозможно.
— Знаешь, что я тебе предлагаю, Тураб, — нахмурился Нияз, — если ты и дальше будешь с таким настроением, то тебе лучше уйти в тень. Подавай заявление в райком, рассмотрим положительно. Нам маловеры не нужны! ЦК берет твой колхоз под свою опеку, Санамов покровительствует тебе, а ты… расхныкался, как девица, которую за другого отдают. И потом… подумай о последствиях. Сам наобещал и теперь — в кусты. Санамов не любит таких. Разбежишься получше, так прыгнешь! И хватит об этом…
Феномен того года ни Муминов и никто другой объяснить не могут. На что старики, умудренные опытом, и то не видели на своем веку такого благоприятного во всех отношениях года. И воды, казалось бы, немного было, наоборот, все лето обком партии и райкомы призывали расходовать ее очень экономно, строго следили за этим, а двух директоров совхозов, на чьих полях обнаружили излишний сток в коллектор, сняли с работы, влепив каждому строгий выговор с занесением в учетную карточку. Хлопок получился отменным. «Маяк», например, без особого труда преодолел рубеж, намеченный на конец пятилетки — дал сырца пятнадцать тысяч тонн. Рис ли, пшеница ли, ячмень ли — все это давало двойной, а то и тройной урожай. Без приписки, между прочим. Причем, к октябрьским торжествам почти все сельхозработы, главное, хлопковая страда, были закончены. По итогам того года Муминова наградили орденом Ленина, многие колхозники, в том числе и Сайера, получили ордена и медали. Колхоз, вот уже четыре года выплачивавший за световой рабочий день около пяти рублей, тогда выдал по семь рублей. Это дало право председателю, отчитываясь за дела на заседании бюро обкома партии, сказать, что заработная плата колхозников только за один год возросла на сорок процентов…
В самом конце года, когда земля была уже распахана, сено свезено на места зимовок скота, когда в кишлаках начались свадьбы, в областном центре затеяли строительство ипподрома. Кому в голову пришла эта дикая идея, никто не знал, но стройка была объявлена народной, и каждый район прислал туда по тысяче-полторы человек. Оплату за работу производили из средств, что не были освоены строителями на других объектах. Муминов несколько раз ездил в область, чтобы посмотреть, хорошо ли устроены его люди, все ли у них есть. И всякий раз его удивляла масштабность стройки. Народу было, как муравьев, техники землеройной, как в кино. Всего, что требовалось, вплоть до дефицитного леса, было достаточно. Штаб стройки возглавлял первый заместитель председателя облисполкома, но первый секретарь обкома принимал личное участие в ежедневных вечерних планерках и сам намечал работы на следующий день. Он спешил к приезду Санамова завершить строительство, чтобы тот разрезал алую ленточку.
И такой день настал. Он совпал с днем начала работы областного курултая передовиков сельского хозяйства, где принимались обязательства на предстоящий год. Муминов с группой ударников колхоза выехал на курултай в пять утра. Еще было темно, в небе холодно поблескивали, кажется, съежившиеся от мороза и потому маленькие звезды, окрестные поля лежали под снежными одеялами. Придорожные шелковицы напоминали ощетинившихся дикобразов. Колхозники были одеты празднично, на груди поблескивали ордена и медали.
Курултай начался ровно в десять утра. А до этого целый час был уделен торжествам, связанным с открытием ипподрома. Когда, казалось, негде было яблоку упасть, — столько собралось народу, — подошел кортеж машин с черной «Чайкой» во главе. Из нее вышел Санамов и помахал рукой. Когда он, в окружении высших руководителей области и нескольких министров, приехавших с ним, чтобы на месте решить проблемы области, подошли к входу в ипподром, перетянутому широкой алой лентой, заиграли карнаи и сурнаи, забили дробь бубны. Девушки в легких шелковых платьицах начали танцевать. И музыка, и танцы, и восторженные возгласы в честь Санамова наполняли души праздничностью. Санамов разрезал ленточку, что-то сказал первому секретарю и тот кивнул головой в знак согласия, а затем жестом пригласил гостя осмотреть стройку. Муминов стоял в толпе собравшихся, когда его увидел Санамов и, встретившись с ним взглядом, пригласил в свиту.
Гость остался доволен ипподромом. Говорил о том, что теперь нужно приобрести хороших лошадей и готовить своих жокеев и наездников, мол, не все же время узбекам носиться за улаком, пора и современными видами конного спорта заняться. Помощник первого секретаря обкома записывал в блокнот каждое слово — указание Санамова. Муминов с ним перебросился всего лишь несколькими словами, спросил о здоровье и на вопрос: «Как у вас дела?» ответил бодро — «хорошо». Санамов пошутил, что надо бы «отлично», на что Муминов пообещал сделать это к следующему приезду гостя. На том и прекратился разговор. Но он, короткий, состоялся на глазах тысяч, в том числе и руководителей. И это было самым важным для Муминова.
