— Это не для вас, — возразил Муминов. В душе он одобрил желание секретаря парткома, но знал, что для того, чтобы обеспечить синхронность рывков человека с ломом и трактора, нужен опыт. Не только сила, но и умение. — Давайте аркан.
Принесли веревку, свитую, кажется, из стальной проволоки. Она была мокрой, видать, на морозе же одеревенела. Муминов привязал один конец к поясу, а другой сам же зацепил за трос. Снова перебрался на площадку, расстелил под ногами пальто, чтобы не поскользнуться.
— Вот что, — предупредил он остальных, — за арканы тяните в самом низу, а то не будет пользы. Пусть тракторист занимает место и включает скорость. Ну, раз-два, взяли! Раз-два, взяли!..
Сани стали медленно раскачиваться, и в один из моментов Муминов успел засунуть конец лома под полоз. Ноги его скользили, пальто скомкалось, но он не замечал этого. Стиснув зубы, он плечом поднимал второй конец лома, холодного, как лед. И полоз миллиметр за миллиметром сдвигался с камня. В тот момент, когда он должен был съехать совсем, тягач дернул сани, лом выскочил из-под полоза и Муминов потерял равновесие. Повис на аркане и трактор протащил его вместе с санями метра четыре, может, пять. Он несколько раз ударился о выступы кромки пропасти…
В больнице Муминов пробыл около месяца. Затем головные боли утихли, дело пошло на поправку. Одна мысль не давала ему покоя: что стало с людьми? Почему в тот день здоровые и ловкие ребята не вызвались сделать то, что начал он? Неужели так дорога жизнь?! Значит, думал он, что-то мы упускаем в воспитании людей, особенно, молодежи. Ведь, помнится, молодые тогда первыми заговорили о страхе. Вот и получается, что ради выгоды готовы броситься в огонь, забыть, что колхоз славен прежде всего своим хлопком, а не яблоками, что… пусть лучше отара сдохнет, чем он будет рисковать…
В марте предстояло провести отчетно-выборное собрание колхоза и Муминов, выйдя из больницы, написал заявление в райком партии. Его вызвали на заседание бюро.
— Дело вот в чем, товарищи, — начал Нияз. — Муминов считает, что его заявление вызвано тем, что определенная часть колхозного крестьянства слишком ретиво увлекается личными выгодами, что среди них все меньше и меньше остается людей, — извини меня, председатель, — которые бы сломя голову неслись к черту в пасть! А зачем это? Мы сегодня так вооружены техникой, так богаты наши хозяйства, что поступать вопреки логике нет смысла. Правильно решил тот парень, что не полез в пропасть. К слову, если бы он разбился, мы, бюро райкома, исключили бы тебя из партии и сняли с работы. Так вот, Муминов убежден в том, что люди становятся равнодушными, есть и его вина как руководителя и коммуниста. Значит, не смог воспитать их. А отсюда и вывод: не имею морального права быть председателем. Ясно?! Бред сивой кобылы! Если уж ты настоящий коммунист, сознающий и свою вину к тому же, то заявление — средство дезертировать с передовой линии. Иначе никак нельзя его расценивать. Бороться надо! Драться за каждого!
— Один в поле не воин, — сказал Муминов.
— Воин, если он с партийным билетом, — отрезал Гафуров. — Ты будешь нести свою ношу до тех пор, пока это нужно партии и народу. Предлагаю считать, что никакого заявления Муминов в райком не подавал…
После заседания бюро, возвращаясь домой, Муминов удивлялся тому, с какой легкостью Нияз разбил все его доводы. Действительно, он прав: где видано, чтобы коммунист уходил в кусты? Надо бороться до конца. До конца. И он забыл об этом заявлении, как о недоразумении, случившемся в его жизни по недомыслию, по политической незрелости. Ай да Нияз!..
А вскоре после этого в колхоз приехал член ЦК Санамов, занимающийся непосредственно сельским хозяйством. Колхоз к сорокалетию Советской Армии воздвиг монумент на площади у правления, широкую каменную стену, на которой были золотом высечены имена всех погибших членов колхоза в войне. В центре этой стены стояла скульптура женщины, печально склонившей голову, с цветком в руке. Предполагалось, что на открытие этого памятника и прибудет Санамов. В области уже установилось правило: почетного гостя обязательно встречать каким-либо новым строительным объектом. Домом ли счастья, клубом ли, заводом или фабрикой, на худой конец — детским садом или восьмилеткой. Такой же памятник в области был единственным, и его, по мнению первого секретаря обкома, ярого почитателя Санамова, должен был открыть только он.
Накануне приезда Санамова в колхоз прибыла большая группа областных руководителей во главе с секретарем обкома по идеологии. Заведующий облкомхозом, например, обязан был позаботиться о колхозной гостинице, где по плану обкома должен остановиться на ночь гость. На площади, куда подъедет кортеж машин, гремят карнаи и сурнаи, артистки театра, переодетые в костюмы участников художественной самодеятельности, обязаны приветствовать высокого гостя танцами, песнями и счастливыми улыбками. Начальник УВД должен позаботиться о порядке, поскольку людей будет несколько тысяч. И Муминов не понимал, кого он должен принимать у себя — коммуниста или же аравийского короля. Но приказ нужно выполнять…
Все получилось так, как было задумано. После торжественной встречи и пышных речей памятник был открыт, к его подножью возложены венки, в том числе и от имени Санамова. Затем весь кортеж отправился в гостиницу, богато убранную и жарко натопленную. С Санамовым и первым секретарем обкома находился Муминов, а остальные направились в старую гостиницу, чтобы после трудов праведных перекусить, пропустить по рюмочке коньяка и, получив «спасибо» руководства, разъехаться по своим делам.
За трапезой, где секретарь обкома старался угадать малейшее желание гостя и угодить ему, Санамов расспрашивал председателя о делах, интересовался надоями и урожаями, доходами колхозников и школами. Муминов рассказывал обо всем, теряясь, отчего его голос немного вздрагивал. Тут секретарь обкома подсказал, что Муминов тоже ровесник Октября и фронтовик. Этим живо заинтересовался гость. Оказалось, что они одногодки, к тому же и Санамов участник войны.
— Вот вы сказали, что земли у вас тут плодородные, раис. Тогда почему бы не довести урожайность хлопка до сорока пяти-пятидесяти центнеров? Нужна помощь — пожалуйста, правительство республики выделит все, что необходимо. Нужно поднять продуктивность крупного рогатого скота, увеличить надои хотя бы до трех с половиною тысяч литров на корову. — Узнав, сколько миллионов рублей на счету колхоза, продолжил: — Почему бы не подумать о строительстве образцового кишлака. Материалами, строительной организацией мы поможем.
— Можно все сделать, — сказал Муминов, — если к тому же будет ваша помощь.
— Надо подготовить обязательства колхоза и опубликовать их в республиканских газетах, ЦК поддержит инициативу. И с богом, раис-бобо!
— Будет исполнено! Только вот… — Муминов замялся, но все же решился: — Три с половиной тысячи литров в этом году мы не сумеем дать, потому что, признаюсь, нужно решить с кормовой базой. Две восемьсот куда ни шло!
— Хорошо, — кивнул Санамов, — та цифра как вершина ваших планов на пятилетку, а эта — на первый год.
— Две восемьсот, — заметил секретарь обкома, — для нашей области тоже пока голубая мечта! Больше полутора тысяч в среднем не получается.
— Будет у вас с кого брать пример, начнут подтягиваться и остальные, — сказал Санамов. И спросил: — Председатель не депутат?
— Депутат областного Совета, — ответил Муминов.
— Возьмите на заметку, — сказал Санамов, — такие, как он, люди — гордость Узбекистана, поэтому они должны представлять народ в самых высших органах республики, в том числе и партийном.
11
С утверждением ученых, что человек есть вершина творчества природы, ее самая совершенная модель, Муминов теперь, когда его жизнь пошла по заключительному кругу, о длине которого никто ничего определенного сказать не сможет, выразил бы несогласие. Если уж человек — совершенство, то какого дьявола в нем совмещаются порой прямо противоположные, исключающие друг друга качества. Льстивость с гордостью, жадность с расточительностью, зависть с бескорыстием, жестокость с состраданием… Все противоречия, существующие в природе, присущи этому «царю» природы. Причем, часто сидят в одной, отдельно взятой личности и проявляются всякий раз, едва этой личности угрожает опасность. Может быть, именно такую концентрацию противоречий и называют ученые совершенством?.. Бедный гомо сапиенс!..
