Но заострим вопрос философски: стоит ли вообще давать отпор хаму? Может быть, есть смысл предложить вместо лозунга «Хамству — бой!» такие чуть-чуть более умеренные, как «Хамству — вежливость!» или «Хамству — терпимость!»? Возможно, хамы, встречая каждый раз благороднейшее к себе отношение, в конце концов устыдятся?
Ехала одна пожилая гражданка в электричке. Все было хорошо, только возьми она и взгромозди свои ноги в сапогах на ту же скамью, где сидела. И тут один совсем посторонний гражданин, даже с другой скамьи, спокойно и вежливо предложил ей убрать ноги.
— Ах, ты, рыло собачье! — в сердцах заявила она. И это было самое нежное из всего, что она ему сказала.
И поделом: нечего приставать к незнакомой женщине. Ведь лично его никто не трогал, никто не цеплялся, не лез в душу. Попутчики, встретившие этот инцидент гробовым молчанием, как бы подтвердили разумность такого довода.
…Что-то не в духе был водитель автобуса. Он то и дело так дергал машину, что пассажиры проявляли большую находчивость, чтобы не свалиться в одну общую кучу. И вот, надо же, нашелся и здесь доброхот, который пытался устыдить водителя проникновенными словами. Дескать, дети едут, старики…
Водитель, еще молодой, решительный мужчина с волевым лицом, показал, во что он ставит все эти рассуждения. Так дернул, что увещевавший лязгнул зубами и едва не перевернулся в воздухе. Кроме того, автобус защемил дверями ногу ни в чем не повинной женщине и протащил ее с пяток метров по асфальту.
И что же? А ничего. Автобус, конвульсивно дергаясь, двинулся дальше. И каждый из пассажиров, нервно уцепившись за поручни, тихо, про себя переживал случившееся.
…В чудесный сентябрьский день гр-ка Мокрякова стояла в очереди у магазина «Осень». И когда продавец положила на весы несколько гнилых помидоров, заявила протест. И даже попыталась снять их с весов. В ту же секунду эти помидоры, направленные снайперской рукой продавца, полетели ей прямо в лицо. Развивая атаку, продавец сокрушающим ударом тяжелой хозяйственной сумки повергла гражданку Мокрякову наземь.
Так на глазах ошеломленной очереди обыкновенное хамство переросло в злостное хулиганство.
— Граждане, помогите! — застонала поверженная. Удар был настолько сильным, что у нее треснула кость руки.
А гражданам все казалось лишь забавной сценкой.
…Женщина растерянно металась по улице от одного телефона-автомата к другому. Сломан! И этот сломан! И этот! Нужна «Скорая» к больному. В четвертой будке нога за ногу, плечом подпирая стенку, стоял долгогривый красавец с сигареткой.
Открыла дверь. «Молодой человек, ради бога, больной»… Отмахнулся, как от мухи, потянул к себе дверь: «Не мешан, хозяйка…» Попросила еще: «Голубчик… умоляю…» Вынул сигарету, посмотрел ей прямо в глаза, сказал насмешливо-ласково: «Ничего, потерпишь. Мне еще на полкопейки договорить осталось…»
Когда наконец он вышел — пальто нараспашку, в кривой улыбочке рот, — у нее вырвалось:
— Ну, как вам не стыдно? Ведь я же просила…
Снисходительно прищурился:
— Не волнуйся, мамаша. Дольше проживешь…
— Но это же хамство…
— За хамство не судят, — удаляясь, победно бросил он.
Вам, наверное, приходилось наблюдать, как четверо-пятеро дюжих молодцов-дружинников ведут в милицию замухрышку-хулигана. А хама никуда не ведут. Он, как правило, не вступает в конфликт с Уголовным кодексом. Разве что слегка пожурят на профсоюзном собрании или в стенной газете.
А не ведут хама под локотки именно потому, что слишком часто с ним приходится воевать один на один, без помощи и солидарности окружающих — тебя, меня, всех нас.
Хамство начинается там, где кончается уважение к человеку. И не к какому-то там абстрактному человеку, а к товарищу по работе, к соседу, продавца к покупателю, покупателя к продавцу, наконец, просто к тому, кто стоит рядом в бегущем автобусе.
Живуч, ох, живуч вирус хамства. Сколько на него пороху извели, а ему хоть бы что! Впрочем, нет. Подобно возбудителю гриппа, он тоже видоизменяется, приспосабливается к обстановке.
Иной ласковый хам, преданно глядя в ваши светлые очи, так искусно проявит свое неуважение, что вы уйдете от него окрыленный и не сразу поймете, что стали жертвой хоть и умело замаскированного, но в общем-то обычного расхожего хамства.
Теперь оно предпочитает наносить меткие удары по окружающим, прикрываясь как щитом внешней респектабельностью, видимостью заботы о других. А в таком облачении это словно бы уже и не хамство, а добросовестное исполнение своих служебных обязанностей. Нечто вроде высокой культуры производства.
Напрасно кто-нибудь пытался бы получить лабораторным путем чистый вирус хамства — его не существует в природе. Зато с научной достоверностью установлено, что хамство как верный оруженосец сопутствует бескультурью, грубости, цинизму, обывательскому равнодушию, своекорыстию. И каким бы ни был хам — трезвым или пьяным, при исполнении служебных обязанностей или в часы досуга, при галстуке и шляпе или без оных, — сущность его одна…
Удивительный и ничем не объяснимый парадокс — работая в сфере, связанной с обслуживанием людей и получая за это зарплату, хам ухитряется всячески отравлять всем жизнь. Даже по долгу службы он не хочет проявлять ни такта, ни выдержки.
Нужна вам, к примеру, справка. Нужна позарез, сейчас же. А какой-то чинуша, охваченный административным восторгом, и слушать ничего не хочет — приемные часы окончатся через пять минут: «Приходите завтра!» Это старо как мир. Об этом уже писали миллион раз. Это даже неинтересно.
Ну, а каковы же все-таки выводы, спросит дотошный читатель, увлекшись темой нашего разговора, в чем загадка живучести этого зловредного вируса?
Генеалогия хама предельно проста. Хамским отродьем, ханыгами господа называли своих крепостных. Хам был синонимом лакея, слуги. И, соответственно, манеры у него были низкие, хамские. И потому способен он-де был на всякую грубую выходку и подлость.
Давно всех их как ветром сдуло с их пошлыми ужимками, враньем, сословной спесью, родовым кривляньем, бесцеремонностью и грубостью. А бывшие дети крепостных стали хозяевами жизни. И выросли у них дети, и у детей снова выросли дети. И называют они друг друга прекрасным словом «товарищ!» и манерами своими выше любого аристократа.
Хамство не поддается статистике — никто не подсчитывал и не может подсчитать, сколько зла оно приносит всем нам вместе и каждому в отдельности. Вот почему все вместе и каждый в отдельности мы должны бдительно следить, чтобы не цеплялся к нашим широко идущим ногам этот настоящий репей прошлого — барское неуважение к людям и лакейская гордость навыворот. Что же касается поучительных заметок и статей о правилах хорошего тона, то печатать их, разумеется, надо и впредь. Тем более, что против этого даже хамы не возражают…
НА ЯЗЫКЕ ВЫШИБАЛ
Фельетон
«Вернувшись из рейса, мы с друзьями решили отметить встречу в ресторане. На мне была юбка из джинсовой ткани, на ребятах — джинсы. Администратор с криком, бесцеремонно вытолкала нас из ресторана. Мне было очень стыдно». Ольга Белова, г. Владивосток.
Вспомним, была некогда такая малопочтенная, но внушавшая страх специальность — вышибала. Вышибалы не блистали красноречием и манерами, у них был один, хоть и примитивный, но выразительный способ обращения. Не понравился кто-то — он без лишних церемоний хватал клиента за шиворот, поворачивал к себе спиной и так поддавал ногой, что человек пролетал наподобие птицы некоторое расстояние, собственной головой широко открывал дверь и затем уверенно пересчитывал носом все имеющиеся в наличии ступени.
Казалось бы, канула в лету профессия вышибалы. Даже само это слово, по свидетельству словаря Ожегова, устарело. Ан нет. Встречаются и в наши дни их духовные воспреемники. Пусть не по должности, зато по убеждению, по способу мыслить и действовать. Нынешний вышибала в отличие от его предтечи отмечен даже печатью некоторой интеллигентности. Он не просто хватает оппонента за шиворот и с конструктивной целью поворачивает к себе спиной для придания с помощью энергичного пинка надлежащего ускорения, но любит подвести под свои действия теоретическую основу. Он стоит на страже. Как, скажем, в случае с О. Беловой, якобы общественной морали. А каким способом стоит — это уже мелочи, это не суть важно. Диапазон действий современного вышибалы широк и многогранен: от изысканно вежливого до прямолинейно грубого.