– A разве есть такой закон, чтоб хозяйских собак хватать? Сучечка моя собственная, товарищ!

– Ваша? – отвечает. – Очень приятно, что ваша. А почему же, гражданин, у вашей собачки нет на шее обязательного постановления окрисполкома? Без регистрации, сказать бы, собачка ваша?..

Достает из кармана свисток и сюр-р-р-р-р-р-р-р.

Ну а дальше как полагается.

– Тов. милиционер! Вот етой гражданин заявляет, что собака его. Значит, етой гражданин не выполняет распоряжение о беспризорно-собачьих шатаниях. Прошу составить протокол…

Конечно, пускай теперь хоть всех собак передушат на утильзаводе, я не вступлюсь. На такой характер, как у меня, никакой зарплаты на штрафы не хватит.

И кошек тоже видеть не могу. У моей соседки по квартире кошечка есть. Ундиночка называется. Серенькая такая, чистенькая кошечка и, понимаете, каждый день у моих дверей того… Верите, дня не пропустит. Конечно, если б на кого другого, поймал бы ту Ундиночку да об косяк потихоньку стукнул – и было б чисто у дверей. А я ж не могу – характер. Терпел я, терпел, но наконец не вытерпел. Зову как-то соседку и говорю:

– Гражданка, это ж невозможно. Вы ж прекрасно знаете, что я вашу Ундиночку не ударю и не убью. Так сжальтесь же. Каждый же день… – и пальцем на «вещественное доказательство» показываю.

А соседка мне:

– Я, – говорит, – товарищ, – вегетарианка и насиловать животное не буду… И дивно от вас, от интеллигента, такое слышать…

– Гражданка, я сам знаю, что я интеллигент, но вы только представьте, какой от тех кошек л'ориган?..

– Ну что ж, – говорит, – л'ориган или другой сорт, а Ундиночку я насиловать не буду…

– Не будете, – говорю, – так и я ж не буду, характер мой не позволяет руку на животное поднять, а тебя, гадюка, научу, как надо кошек к порядку приучать… – Да как выхватил у нее из рук Ундиночку, да как начал волтузить соседку той Ундиночкой и по голове, и по спине. Насилу квартиранты водою разлили… Теперь, конечно, суд. Может, еще и в бупре[6] придется сидеть. Ну что ж, и сяду. И посижу, а характер свой не сломаю. Не бил я сроду животных и не буду. А чтоб больше не страдать через свой жалостливый характер, решил я не любить животных. Пусть над ними другие издеваются. Хватит с меня и Ундиночки. Как вспомню, что двадцать пятого суд, так предлагай мне сейчас за три рубля целого слона – откажусь. Ей-богу, откажусь!

Рисунок Василя Чечвянского. (Журнал «Червоний перецъ», № 3 за 1927 год.)

Дорогие гости, – проговорил хозяин Иван Иванович Ковдя, поднося чарку, – прежде чем выпить, предлагаю сегодня за столом совсем не говорить по-украински и, вообще, про украинизацию. Имеем же мы, наконец, право хоть дома не вспоминать про угнетение наших общественных прав. Для этого я и плакат вывесил – обратите внимание…

Присутствующие увидели на стене написанный по-русски плакат «Разговаривать только на русском языке».

– Как общество относится к моему предложению?

– Согласен, согласен! Браво! Хорошо! – зазвенели радостные голоса.

– Ну и штукарь же Иван Иванович – всегда что-нибудь придумает и правильно. К черту ту украинизацию – она и на службе надоела… Все те прилагательные и словари…

Гости выпили по одной, по второй, по третьей. Начался разговор.

– Бываете в театре? – спрашивает Ивана Ивановича его соседка, молодая блондинка с накрашенными до отказу губами.

– Бываю. Был вот на «Сэди»[7] в «Березоли»[8]. Хорошая пьеса и играют хорошо! Ужвий, Крушельницкий… Вообще мне нравится.

– А в оперетке бываете?

– Были недавно с супругой на «Принцессе цирка». Ах! Татьяна Бах!..

– Я тоже была. Правда, прекрасно? Особенно балет. Я в восторге! Слава Богу, что хоть до оперетки не дошла та украинизация, а то ж понимаете…

– Они доберутся, будьте уверены… Будет и Татьяна Бах петь и танцевать украинским языком. Вот увидите.

– Товарищи! – послышалось с другого конца стола. – Мы ж договорились не говорить про украинизацию, а сам хозяин первый нарушает. Неужели нет другой темы для беседы? Иван Иванович, что вы…

– Миль пардон! Не буду! Извините! Степан Степанович, налейте всем, пожалуйста, да выпьем…

Все охотно выпили.

– А водка, знаете, ничего стала. Крепкая и недорогая, – говорит один из гостей. – И, знаете, совсем не жаль, что она украинизирована…

– А сколько там той украинизации? «Хлiбне вино» вместо «хлебное вино», – говорит Степан Степанович, пожилой человек с пузком и в очках. – И вообще, господа, я заметил, что в деле украинизации питья ориентироваться довольно легко: «вино» и будет вино, «коньяк» – коньяк, «пиво» – пиво, «спотикач» – спотыкач, «ром» – ром, «барзак» – барзак, «Абрау-Дюрсо» – Абрау-Дюрсо…

– И действительно, – радостно подхватывает хозяин Иван Иванович. – И если б в других областях было так легко, то, уверяю, мы б все имели первую категорию. А то выпить легко, а закусить не очень. С закускою уже без словаря не обойдешься. Да я, например. Почему у меня вторая категория. Спрашивают меня на экзамене, как будет по-украински котлета. Я говорю «каклета». И, верите, только за это дали вторую категорию.

– Хорошо, что вторую, а я так еле третьей разжился и то благодаря тому, что в комиссии мой зять был.

– Между прочим, кстати. Это ваш зять выступает правозащитником на процессе про убийство проститутки бухгалтером Кандибобер-Треста?

– Мой.

– Ну как, думаете, оправдают?

– Навряд… Пролетарский суд, знаете, это такой суд, что знаете…

– А интересно, на каком языке идет судебный процесс? Неужели на украинском?

– Ну, конечно, на украинском.

– Господа! А как будет по-украински «прения сторон»? Степан Степанович, вы ж по первой категории…

– А-а, ерунда, – довольно отвечает Степан Степанович. – Будет… будет… «прения бокiв»…

– Граждане! Опять начали про украинизацию! А плакат? А уговор? Давайте лучше за хозяйку выпьем. За ваше здоровье, Нина Сидоровна! Господа! Под украинскую колбаску! Да здравствует и нечего про украинизацию! Хватит! Яков Платонович, а вы почему не пьете?

– Не х-х-хочу!.. Не ж-ж-ж-желаю пить хлiбное вино!.. Ж-ж-ж-желаю по плакату… Ничего украинского, исключительно русское… Хватит… Хватит издеваться над моей личностью… Не ж-ж-желаю…

– Правильно, это я понимаю… Есть у человека принцип, и если б мы все так относились к делу, не было б украинизации, не было б измывательства. Эх-х-х! Беспринципияльный мы народ! Неорганизованный! Ну и «терпим тяжкие муки», как поется в песне.

– А и вправду, господа, давайте запоем. Хором! Ольга Ивановна, начинайте!

Минут через пять униженная украинизацией компания во все горла драла песню «Реве та стогне Днiпр широкий», а принципияльный Яков Платонович, сорвав со стены плакат, выводил на нем карандашом: ««Розбалакувать вiключно на росiйськой мовє».

Василь Губенко в отрочестве.

Микроб, который вызвал украинизацию. Рисунок Василя Чечвянского

В поле зрения 27 000 000

Ах! Уважаемые граждане союзных республик!

До чего хорошо, до чего ж радостно стало на свете жить!

И член ты профсоюза, и на собрания каждый день ходишь, и лозунги для тебя развешивают. Все для трудящихся!