– А я желаю, чтобы она оставила свой террор и пропала вместе с золотой дочуркой, – усмехаюсь я, снимая маску, и отправляюсь в ванную комнату. – Как видишь, не всем желаниям суждено сбыться.

– Ваш ужин перенести на кухню? – неуверенно спрашивает Миринда.

– Упаси! Люблю есть одна: тогда никто и никак не посмеет своим внешним видом докучать мне и мешать овощам усваиваться. Ты слышала, что дурные компании пагубно сказываются на пищеварении? Мне кажется, поэтому я не чувствую насыщения в перерывы Академии – змея Ирис выпивает всю энергию.

– Значит, еду оставить в спальне? – уточняет служанка.

– Ты издеваешься? Это значит: убирайся и подумай над сказанным мной самостоятельно!

Захлопываю дверь, оставляя растерянное лицо по другую сторону, и направляюсь смыть с себя уличную грязь, окружившие город заводские выхлопы. Закрываю глаза – вода приятно бежит по лицу. Бумажное полотенце скатывается в сырых руках – на нём остаются черные отметины. Что это? Роняю полотенце в раковину и выставляю ладони перед лицом – чернила струятся по коже подобно выпирающим венам. Что это? Перевожу взгляд в зеркало и обратно на руки – смоляные нити пропадают. Да что это было?

Может, потому что…

Неважно.

Не думай об этом, Карамель, просто сделай завтра так, как полагается, как прописано в Своде Правил, как регулирует Новый Мир. Ступай. Ты знаешь причину ошибки.

Покидаю ванную и бегу на второй этаж. Родители – их голоса слышно – сидят на кухне, о чём-то беседуют. Правило «никаких разговоров о работе за столом» существует, но не действует. Мне тошно слушать о проблемах, которые валятся в Палате Социума на отцовские – и ещё десяток таких же уважающих северян – плечи по причине недалёкого ума южан и отсутствия здравого смысла у остроговцев.

Наконец, я у себя. В комнате. Она делится – условно – на спальную и рабочую зоны. Кровать, тумба и шкаф ближе к дверям, стол, кресло и экран ближе к окну. Сажусь на излюбленное рабочее место и включаю встроенный сенсор. Помощница оставила рекомендации по смене ценников, а дядя отправил картинку богомола. Смешно. Распаковываю ужин, оставленный в бумажном пакете, и смотрю на острый пик Здания Комитета Управляющих. Его видно всегда и отовсюду. А, может, это оно наблюдает за всеми? Окна в домах расположены только по направлению к Зданию, иные в новейших конструкциях и дизайнах отсутствуют, а в старых опечатаны и закрыты. Мы смотрим на Здание Комитета Управляющих или оно на нас?

Может, почитать Вестник? Нет! Пустая трата времени! Вестник тот же сплетник; толку от него горошина. Раздавленная.

Нахожу в списке контактов дядю (искать долго не приходится, ха) и жму вызов. Мгновение спустя дядя отвечает. На экране объявляется потный и плотный мужчина в сиреневой рубахе с платиновыми запонками.

– Карамель? – восклицает дядя. – Неужели жива, девочка? Самка богомола ещё не добралась до тебя?

Дядя называл мать самкой богомола, предвидя, что она откусит голову отцу. Ну и потому что у неё зелёный тренч и зелёные туфли. Однажды я спросила, отчего у дяди такая неприязнь…он сказал: «Тому две причины. Первая – мы более не близки с братом. Вторая откроется тебе с годами». Я ждала момента, когда откроется вторая.

– Как твои дела? – спрашиваю я.

– Как всегда. Лучше всех, девочка.

Дядя страшно улыбается. Зубы у него белые, ровные, острые – словно в любой момент готовые вонзиться в глотки конкурентов.

– И у тебя, – подытоживает дядя. – У Голдман иначе быть не может – по крайней мере на камеру. Поняла? Выше нос, девочка.

Делюсь, что видела рекламу нового рыбного завода.

– Как ты посмел конкурентам влезть в твою нишу?

– А кто сказал, что это конкуренты? – улыбается дядя. – Моя новая компания, Карамель, можешь поздравить. Просто под другим именем, ещё одним. Ну знаешь…чтобы людям казалось, будто они сами делают свой выбор, будто избранная ими торговая марка отличается от другой, хотя на самом деле всё штампуется на соседствующих заводах и выходит из-под крыла одного производителя.

– Не хочешь встретиться завтра? – предлагаю я. Слишком сумбурно. Неправильно. Пускай откажется.

– Нет, не хочу, Карамель, – роняет мужчина и наблюдает за моим резко переменившимся выражением лица. – Ничего не подумай, но мы уже договорились о встрече с твоим отцом. Он велел не привлекать тебя, а потому – если что – я ничего не рассказывал. Рабочие моменты, скука. Ску-ка! Как с твоей учёбой?

– Скука, – подхватываю я.

Дядя был единственным в семье Голдман, кто не занимал ни одну из Палат. Когда-то он входил в Палату Производства, но – опять же вышедшая из-под контроля – антиреклама сыграла с ним злую шутку (плюс жалоба отца сопутствовала): дядю отстранили. Несмотря на это жил он хорошо, основной доход шёл с рыбных фабрик. Был ещё какой-то сторонний источник, но о нём никто не рассказывал. Несправедливо! Разве мне недостаточно лет, чтобы быть посвящённой во все дела Голдман?

– Слышал, ты даёшь интервью на следующей неделе. Папка тобой гордится. И мать, хоть вида не подаёт.

– Непохоже от слова совсем.

– Они очень гордятся. Ты же Голдман – старшая дочь. Ты уважаема среди родственников по праву рождения. Семью не выбирают, Карамель, запомни это, но даже в будущем, когда ты выйдешь замуж и создашь свою семью, кровь в кисель не обратится, родство будет родством. Мы всегда придём на помощь. Я всегда приду.

– В тебе не сомневаюсь, дядя.

Его зовут Алмас Голдман и он абсолютно противоположен отцу. Начиная с внешности и заканчивая характером. В семье Голдман он вроде изгоя. Прогнанный из Палат, отдалившийся от управления. Но он северянин. Истинный. Кровный. Мыслями – идеален. Про Голдман, бывает, так говорят: мы довольствуемся любой рекламой, даже отрицательной. Главное правило – не портить имидж. Или в последний момент восстанавливать его. У дяди не получилось. Он наверняка думал, что я отвернусь от него подобно иным Голдман, но я убеждена, что особо умных и предприимчивых людей следует держаться – они не ошибаются, ошибаются вокруг них. Отец отзывался о дяде так: «не думай, что тебе известны его тёмные стороны – держись отстранённо, дочка, у каждого есть неявленная сторона луны». Какой была моя? А какая у отца? У матери? У сестры? У Ромео? У Ирис? Мне кажется, я открыта подобно распахнутой книге, мне кажется, я всем понятна. С одной стороны, это печально. С другой – правильно. Секретов быть не должно, секреты по природе своей деструктивны.

– До встречи, девочка. Увидимся в лучшее время, – смеётся дядя.

Прощаюсь и обрываю связь, с закравшейся на сердце тоской падаю поперёк кровати и размышляю: что я скажу в своём интервью на следующей недели, как обращусь к иным гражданам, какую мысль постараюсь донести? Что вообще следует сказать дочери влиятельнейшей семьи современности, отличнице Академии и примеру подростков Нового Мира (так обо мне говорят в Вестнике, Ирис рассказывала)? Что бы я сказала прямо сейчас? Наверное:

– Моя фамилия Голдман, и я жительница Северного района. Близится семнадцатый год, как я знакома с Новым Миром; вообразите, почти семнадцать лет я наблюдаю воочию, как он демонстрирует власть, незыблемую силу, порядок, статику и достаток. Районы исправно функционируют, Палаты и Суды работают на благо живущих в городе. Однако всё это было бы невозможно без управляющих – вас. Собирающихся каждый день в Здании Комитета Управляющих для решения множества вопросов, для направления городской деятельности. Без нас инфраструктура падёт, без нас – и наших идеальных взглядов и действий – не будет существовать идеальный град, выстроенный на граде, но того мы никогда не узнаем, ибо не позволим деструктивному проникнуть в умы людей, не позволим случиться Коллапсу вновь. Мы сами Создатели будущего, мы – творцы нашей судьбы. Благодаря нам город не только существует, но и процветает. Мы – Боги. Мы – Создатели.

«Мы ваши Создатели!» – вторит голос над головой: слова разверзают город, а слоги рассыпаются и налипают на дороги, что скрещиваются паутиной.