Придерживаясь за опорные столбы нар, я выбрался в проход, посидел немного, потряхивая головой и приходя в себя, и побрёл дальше. Бок разболелся невыносимо, он уже не просто пульсировал, а стремился к маленькому ядерному самоподрыву, плюс к нему добавились ломота в затылке и общая заторможенность. Если дело и дальше так пойдёт, до утра я не доживу. И тогда рухнет главная заповедь Загона, утверждающая, что жизнь человека — вещь непререкаемая. Или этот Дряхлый имел ввиду только свою жизнь и жизни таких же положенцев, как он?

Столовую я нашёл случайно. Вход в неё был прикрыт дополнительным рядом нар, стоящих перпендикулярно остальным. Нары были двухъярусные и шире обычных, видимо, ВИП-зона местного значения. Сторона, обращённая к общим рядам, была заколочена досками, и поначалу я принял их за искусственную перегородку. Кто-то выкрикнул имя, названное мутноглазым, я повернул на голос и увидел более широкий и чистый проход. Слева открывался зал с длинными обеденными столами, а прямо стояла конторка — грубо сколоченный стол и табурет, на котором сидел настолько жирный мужик, что оставалось удивляться, почему табурет под ним до сих пор не сложился. К стене приткнулся электрический самокат.

Староста сосредоточенно водил пальцем по экрану планшета. За жирными щеками глаз не разглядеть, подбородок ложился на грудь прыщавым наслоением, зелёная майка настолько плотно обхватывала плечи, что растянулись нити на швах.

— Привет. Ты Ровшан?

Толстяк нехотя процедил.

— Ну?

— Я из новой партии. Мне бы место и поесть. Поможешь?

Староста облизнул пухлые губы, продолжая протирать пальцем экран.

— Кхе… И чё, бегом можно?

— Сам решай. Я первый день на вашей кухне, не знаю, кому бегом можно, кому шагом. Одному посоветовал, так он мне проездной под нижнюю полку выписал.

Я потёр подбородок.

Ровшан наконец-то взглянул на меня.

— С кем ты так неосторожно?

— Кажется, Костыль. Послал меня к какому-то Ковролину для интимных переговоров, я послал в ответ.

— Костыля? — в голосе Ровшана промелькнуло уважение. — Однако, смельчак. С Костылём никто так не разговаривает. Он хоть и медлительный, но если дотянется, приложит от души. А Ковролин обычный глагол. Держит под собой проституток и нюхачом приторговывает. У них с Костылём постоянные тёрки. Недолюбливают друг друга.

— Если у них такая нелюбовь, зачем меня в свои дела впутывать?

— Местная традиция. Ковролин только на мальчиков заглядывается, вот к нему и посылают.

— Вроде как на три буквы?

— Ага, вроде.

Замечательно, у них тёрки, а я крайний. Зато теперь более-менее расклад ясен, буду осторожней.

— Так что насчёт места?

— Цены, стало быть, такие, — староста сложил руки на животе. — Место на третьем ярусе — двадцать статов в неделю. Тут два минуса: слишком высоко и жарко. Четвёртый год обещают дополнительную вытяжку установить, но всё никак не сподобятся. Устал уже с ними ругаться. На втором ярусе — пятьдесят. Это потому что нары сдвоенные. Выход на обе стороны получается, хошь туда, хошь сюда спускайся, и прохожие внезапно на тебя из прохода не валятся. Эти места в основном семейные берут, ну и говнюки при бабках вроде Ковролина. Нижний ярус — десять статов. Тут сам должен догадаться, все радости общежития и внезапных встреч в одном пакете, поэтому скидка. Усвоил?

Замечательно. С бесплатной ночлежкой я поторопился. Она получается ох какая платная. Дряхлов говорил, что за сотрудничество Контора платит от десяти до трёхсот статов в день. Неуверен, что мне сразу начнут платить по верхней ставке, так что коммуналка получается кусачая.

— У меня нет статов. Не заработал ещё.

— Не беда. В случае неплатёжеспособности Загон предоставляет пятьдесят статов беспроцентного кредита каждому жителю. Ты, главное, от сотрудничества не отказывайся, и Контора тебя оплатой не обидит. В моём блоке две с половиной тысячи шконок, из них две сотни пустуют. Есть людишки, которые вдвоём и втроём шконку снимают, экономят. Могу к ним подселить. Но вариант не из лучших. Это уже конченные нюхачи, у которых следующая остановка — яма. Тебе куда больше хочется?

— Компания мне пока не требуется. Можно что-нибудь не дорогое и ближе к выходу?

— Без вопросов, — Ровшан ткнул в экран, вытаскивая на рабочий стол список свободных мест. — Номер тринадцать «А». Первый ярус, до выхода рукой подать. Не суеверный?

— Нет.

— Тогда с тебя десять статов. Давай запястье. Тебе штрих-код должны были нанести при осмотре. Это твой паспорт и кредитная карточка. Не потеряй.

Я протянул ему левую руку, он навёл планшет, отсканировал штрих-код и самодовольно хмыкнул:

— Ну всё, теперь это местечко у тебя никто не отнимет. О продлении не беспокойся, Контора сама спишет статы в конце недели. Если кто наедет, бывает такое, сразу ко мне. Разберёмся. И ещё тебе совет: пришей бирку с именем на карман. Это общее требование ко всем. Пару раз предупредят, потом на принудиловку отправят.

— Принудиловка — это что?

— Это, брат, геморрой высшего разряда. Лучше триппером переболеть, чем неделя принудиловки, — и пояснил. — Наказание в виде бесплатного сотрудничества.

— Понятно. А как насчёт поужинать?

— Это сюда, — кивнул Ровшан в сторону обеденного зала. — Меню у нас разнообразное, но шиковать не советую, бери комплексный обед. При твоих финансовых возможностях это самый доступный вариант. Всего-то три стата.

— А если кредит закончится, что делать?

— На ферме продлят, не волнуйся. Но лучше до этого не доводить, поэтому не ленись. Загон лентяев не любит.

Первое, на что я обратил внимание, заходя в обеденный зал, расписание работы. Столовая начинала обслуживание посетителей в пять утра и заканчивала в одиннадцать вечера. Планшет показывал четверть десятого. Большинство столов были свободны, лишь кое-где сидели припозднившиеся клиенты, да возле раздачи один стол оккупировала молчаливая компания.

Я взял чистый поднос, прошёл к стойке. Повариха посмотрела на меня устало и нехотя поднялась со стула.

— Чего тебе? Комплексный?

Я кивнул. Выбор был не богатый и не знакомый. В двух котлах исходило паром что-то зелёное, вроде бы суп и каша, рядом на подносе прикрытый целлофаном нарезанный хлеб. Кусочки до того тонкие, что сквозь них на свет смотреть можно. Дальше ещё два котла — с перловкой и щами, за ними пустые стаканы и титан, надеюсь, с чаем. Вот и весь выбор, хотя Ровшан обещал разнообразие.

Повариха щедро наложила в алюминиевую тарелку зелёной каши, в другую налила супу. Хлеб вниманием обошла, и кивнула на титан.

— Чаю сам нальёшь.

Да, я не обманулся, это действительно был чай. Не крепкий и не сладкий, но чай. И горячий.

— Можно два стакана?

— Чаю хоть обпейся, он бесплатный, за остальное три стата. Давай запястье.

— А хлеб?

Хлеба очень хотелось. Зелёная еда аппетита не вызывала; я принюхался к ней по-собачьи, запах кисловато-сладкий и вместе с тем едкий. А хлеб — он настоящий. Ржаной, с прожаренной корочкой. Каждая пора видна невооружённым глазом. Не хлеб — сказка.

— Хлеб — три стата. Расценки забыл или новенький?

— Из последней партии.

На лице поварихи отразилось сочувствие.

— Тяжко небось? Ну ничего, привыкнешь. Поначалу всем тяжко. Ты только от сотрудничества не отказывайся, иначе ох как…

Недоговорив, она покачала головой и вернулась к стулу.

Подхватив поднос, я прошёл к ближайшему свободному столу. Суп на вкус оказался так себе. Жидкий, как бульон. Ложка не понадобилась, я не съел его, а выпил. С кашей пришлось повозиться. Она прилипала к зубам, к дёснам и на вкус казалась подгоревшей. Ради эксперимента, я перевернул тарелку вверх дном, и содержимое не вывалилась.

— Эй, клетчатый, ты из новой партии что ли?

Из-за стола, за которым сидела молчаливая компания, поднялся здоровяк в коричневом.

— Да, сегодня прибыли.

— А тебе не объясняли, чем коричневая майка отличается от твоей чёрно-белой робы?