Вошёл мужчина в светлом костюме-тройке. На шее галстук, на обшлагах запонки, волосы зачёсаны на бок, прикрывая намечающуюся лысину. Глаза умные, вдумчивые, на щеках ямочки. Человек, привыкший улыбаться.

Коптич шепнул:

— Мозгоклюй.

За ним вошла ассистентка: полная дама в тяжёлом платье ниже колен, высоким воротником и старомодной сеткой прикрывающей волосы. Она держала у носа платок, морщилась и всячески демонстрировала свою брезгливость. За ней стоял Матрос, правая ладонь на рукояти пистолета.

Мозгоклюй сделал шаг вперёд, замер и несколько минут разглядывал нас. Увиденное ему не нравилось.

— Мне не хватает участников для завтрашнего шоу, — наконец заговорил он. Голос был мягкий, протяжный, идущий из глубины. Хорошо поставленный голос конферансье. — Это должны быть крепкие люди, способные побеждать. Кто боится и не способен вырвать удачу из лап дьявола, прошу, отойдите налево, остальные пусть встанут справа.

Левая сторона как один шагнула к нам. Пришлось вставать в два ряда. Мозгоклюй медленно двинулся вдоль строя и сразу указал на первых троих. Мы с Коптичем стояли почти в самом конце очереди, если и дальше так продолжиться, то в шоу нам не попасть.

Ассистентка семенила за шоуменом, не забывая придерживать платок у носа. Она бы и рада была сбежать, но Мозгоклюй периодически говорил, указывая на следующего кандидата:

— Элизабет, обратите внимание…

На что именно надо обращать внимание, не говорилось, но ассистентка послушно кивала, понимая босса с полуслова. На меня шоумен не посмотрел, а за Коптича зацепился взглядом.

— Этого тоже. Элизабет, здесь нужно что-нибудь не броское…

И пошёл дальше. Матрос ухватил меня за рубаху и вытянул верёд.

— Посмотрите, вот тоже неплохой экземпляр. Живучий, как кошка. Вчера еле ходил, а сегодня уже бегает. Завтра летать начнёт.

Мозгоклюй остановился. По лбу протянулись морщины, вмешательство в отбор начальника охраны он посчитал неуместным, но всё равно оглядел меня ещё раз.

— Слишком крупный, удобная цель для снайпера. Таких уже полный набор, — он бросил взгляд в конец строя, примеряясь к оставшимся. — Впрочем… какая разница. Берём. И хватит, пожалуй.

Он направился к выходу, в спину ему посыпались мольбы.

— Меня возьмите! Возьмите меня! Я сильный!

Их не слушали. Всех, кого отобрал Мозгоклюй, вывели из камеры. Хлопнула решётка, нас выстроили колонной и погнали сначала галереей, потом по коридору. Запах ямы отступал, дышать становилось легче. Возле ворот цеха остановились. Матрос подошёл к бронетранспортёру. Из люка показалась голова наводчика. Они переговорили, и только после этого Матрос махнул: идём. Выйти из фермы оказалось труднее, чем войти.

На рабочей площадке суетились фермеры в длинных чёрных халатах. Среди них были те, кого вывели сегодня утром из камеры. Возле штабеля с арматурой сверкала сварка. Я отвернулся, чтобы не наловить зайчиков[1], и усмехнулся: да я уже сам заяц.

Подъехал электромобиль с открытым верхом, формами похожий на Бьюик Центурион, с ржавыми пятнами на дверях и капоте. Мозгоклюй и Элизабет сели на заднее сиденье, водитель вывернул руль и покатил к воротам. Нас погнали следом. За воротами пошли вдоль путей мимо гружёного углём состава. На соседних путях стояли такие же. Ветер гонял между ними чёрную пыль, скручивал в тонкие нити и швырял за терриконы.

По левую сторону от платформы стоял состав из двух вагонов: пассажирского и теплушки. Нас загнали в теплушку, задвинули дверь. Послышался недовольный голос ассистентки Мозгоклюя:

— Когда же отправление?

Ответил Сурок.

— К пустырю подходит встречный со сборщиками. Ждите.

Значит, время к шести часам. Я потянулся к окошечку. Оно было под самым потолком, мне пришлось вставать на носочки, и даже тогда удалось увидеть только крышу Радия, кирпичную трубу на горизонте и крохотный кусочек неба.

Дверь приоткрылась, и на пол бросили несколько бутылок с водой. Коптич схватил одну, отвинтил крышку.

— Тёплая… Будешь? — протянул он бутылку мне.

Застучали колёса, скрипнули тормоза. С правой стороны к платформе подъезжал поезд. Снова послышался голос Сурка:

— Все целы?

Похоже, он так каждый поезд встречает. Я приготовился услышать ответ весёлого, но тот молчал, и Сурок снова спросил, только уже не так громко:

— Сколько?

— Четверых.

— Вот… — Сурок смачно выругался.

Сегодня вернулись с потерями. Гук с ними? Вчера он неплохо заработал, мог и не поехать. Не хотелось бы, чтобы с ним что-то случилось.

Засвистел паровоз — это уже наш — и вагон дёрнулся. Небо в окошке сдвинулось и медленно поползло назад. В теплушке не было предусмотрено ни нар, ни хотя бы лавок, поэтому я лёг прямо на пол и заложил руки за голову. Тело покачивалось в такт рывкам, и это вызывало умиротворение. Впервые с тех пор, как я увидел перед собой рожу Музыканта и осознал потерю семьи, в душе возникло умиротворение.

Коптич сидел рядом, прислонившись спиной к дощатой стенке. На окно наползла тень тоннеля. На несколько секунд стало темно, а потом на полу снова затрясся скошенный прямоугольник солнечного света.

— Долго ехать? — спросил я.

— А кто его знает? — буркнул дикарь. — Я как-то не очень привык в поездах кататься, всё больше пешком. Но вообще Развал большой город. Я однажды карту видел. Он тянется с юга на север. На юге Загон, на западе за полем крапивницы Полынник. Но туда нас не повезут. Шоу начинается на северной окраине. Старт в десять часов утра, и до десяти утра следующего дня надо добраться до первой контрольной точки. Но чем быстрее ты доберёшься, тем больше будет времени на отдых. Потом второй этап и третий.

— А если не доберусь до точки вовремя?

— На ногу зайцам крепят маячок с сорока граммами тротила и включают счётчик. Щёлкает он ровно двадцать четыре часа. Чтобы снять его, надо знать код, по-другому не получится. На контрольной точке счётчик обнуляют и устанавливают новый срок. Если не успеешь дойти или надумаешь сбежать, случится маленький взрыв. Убить он тебя не убьёт, но без ступни останешься. Зрители очень любят, когда происходит отрыв ноги в прямом эфире. Кровища, вопли. Рейтинги зашкаливают. А потом ждут, когда на этого сапёра выходят твари и тоже в прямом эфире начинают поедать. Вокруг коптеры летают, снимают всё в мельчайших подробностях, — Коптич приложился к бутылке, обтёр губы. — Мозгоклюй свою работу хорошо делает, поэтому и живёт в особой зоне, а не в жилом блоке.

— Ты откуда такие подробности про Мозгоклюя знаешь? Ты же не загонщик, ты дикарь, — спросил рыжеволосый парень.

— Новости смотрю по видеочату. Мы может для вас и дикари, хотя я бы поспорил ху из ху, да только новости и у нас показывают. Мозгоклюй ваш лет пять назад был обычным шлаком, какой-то режиссер провинциального театра. Помыкался он с вашим гнилым сотрудничеством годик, да и отправил Конторе деловое предложение о развитии телевещания в конкретном регионе. Теперь Контора права на показы его шоу продаёт. И все покупают. Мозгоклюй извилинами шевелить умеет, нашёл, чем души человеческие расковырять.

— Ты фанат его что ли? Я вот таких подробностей не знал.

— Ага, фанатею так, что даже в Смертную яму попросился, чтобы в шоу поучаствовать.

— Не в десять, а в девять, — проговорили из другого угла.

Я присмотрелся. Мужчина лет сорока в серой рубашке и джинсах. Явно не из наших. И не дикарь, потому что на левом запястье был виден штрих-код.

— Ты о чём сейчас?

— Шоу начинают снимать в девять утра. Работают сразу три съёмочные группы, одна на старте, две на контрольных точках. В десять начало показа. Никто не будет давать такое в прямом эфире. Необходимо время, чтобы выбрать лучшие кадры и смонтировать.

— Ты режиссёр?

— Редактор. Два года работал в команде Мозгоклюя.

— Ого, вон как… А в яму за что попал?

Мужчина сдвинул брови.

— Лизке нагрубил. Противная она и наглая, как бульдог. Я её так и назвал — бульдожина. Разозлился, перенервничал. А она злопамятная и Мозгоклюем вертит, как флюгером. Это он с виду грозный, а на самом деле она его вот так за яйца держит, — он продемонстрировал, как она это делает. — Вот он меня и спровадил в яму на радость ей. А сегодня специально выбрал, чтобы я шоу с изнанки увидел.