Точно так зять наркома Луначарского изящнейше доруливал до своего дома, — а уж там просто выпадал на руки дочери сподвижника Ленина.
Многие основательные труды написаны на этот счет людьми из ГАИ, милиции, чекистами, оборонцами. О немедленном протрезвлении, вхождении в разум, пробуждении и активности даже при тяжких недомоганиях — когда подступает большая беда, тем паче — смертельный бой. Но не просыпаются для боя обдриставшиеся сонные тетери Борзого-Бабкина. Разве уж кто-то вяло отплюнется из АСГ-17 (автоматический гранатомет станковый. Должно быть, это есть гарнировочное сведение об оружии, почерпнутое Маканиным из статей независимого военного обозревателя Фельгенгауэра.)
Здесь хорошо еще, что архистратиг Маканин не определяет, что оно есть, подразделение Борзого-Бабкина: отделение, взвод, рота, батальон? Потому как с отрядом свирепого полковника Дубравкина, затеявшего разоблачить вора-майора Жилина, у Маканина выходит дежурная смехотворность: "Дубравкин разделил своих на два отряда, менее батальона каждый. По полсотни солдат, совсем ничего". Хорошо, что "полсотня" — это менее "батальона", а не дивизии.
И он бы доканал майора Жилина, огнедышащий Дубравкин, да только солдаты пригнали к нему на следствие ватагу боевиков, НЕ СНИМАЯ С НИХ ПРИ ЭТОМ ОРУЖИЯ. (Конечно, в России есть любые отраслевые идиоты. Но чтобы такие?) И один "чич", естественно, исполосовывает Дубравкина автоматными очередями.
Однако, каюк ли пришел майору Гусарцеву, торгующему опорками? Нет, должно быть, не чужд рыбалки сочинитель Маканин и лавливал он рыбу угря. И ведь какая угорь изощренная рыба! Брось его в траву хоть за сто метров от берега — черт-те каким чувством определяет угорь, в какой стороне водоем, и угрем же скользит туда. Так и майор Гусарцев, сперва-то вместе с Горным Ахметом расстрелянный доходягой Аликом. Волшебным образом оклемывается он, и "по долинам и по взгорьям", "голова повязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве" — пластуном ползет в сторону спасительной Ханкалы. И в любом бы другом романе не дополз, а у Маканина до главного госпиталя в Ханкале — доползает!!!
Но чего ждать от изворотливых и всепроникающих "чичей"? МНОЖЕСТВОМ ПЕРСОН ОНИ ПРОНИКАЮТ И В ХАНКАЛУ! Злонамеренные, желая отомстить за Горного Ахмета, они исхитряются аж до прослушивания мобильных телефонов в гарнизоне. И майор Жилин, тревожась за судьбу своего воровского подельника, замечает, что и ВОКРУГ ЗДАНИЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО ГОСПИТАЛЯ В ХАНКАЛЕ ОТИРАЮТСЯ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЕ ГОРБОНОСИКИ. Разве не умора? Здесь омерзение охватывает автора данного эссэ, госпитального старожила смолоду. Еще мальчишечкой, с руками по локотки в крови, ассистировал я на линии Маннергейма своей второй маме Жене возле раненных морпехов.
А в 1955 году старлей Савельев мне приказал:
— Дуй к Никеше. От него к Марии Дымченко.
Нет, не на неупорядоченную половую связь или что-то героизменное нацеливал меня офицер войск тяги. А надлежало мне у Никеши, старшины со склада ПФС (пищевое и фуражное снабжение) бросить в кузов четыре мешка перловки — и тогда уж к Марии Дымченко. Которая не есть гуцульская хуторская давалка, а Герой социалистического труда и знатная свекловодиха. Ввиду чего по её имени и назван знаменитый самогон. Флягу которого и надлежало обменять на перловку.
Позвольте, да как же за ворота КПП был выпущен грузовик? Причем — только с рядовым солдатом за рулем? Без положенного по уставу сопровождающего, обязательно старшего по званию?
Да чего там, Сашка, спецпорученец в грузовике за рулем, и всего он удалится на полчаса, накоротке, на междуделках. Опять же известно: старлей Савельев — не жмот, отцедит надлежащее из той фляги и караулу с КПП, и прочим.
Однако, два хутора еще не наработали нужный литраж самогона, пришлось гнать на третий.
А войска НКВД по тем временам уже изрядно обескровили бандеровцев. Так что были у них недостачи как в стрелковом оружии, так и во взрывчатке. Потому на скорости километров под сорок загремел ГАЗ-63 в "волчью яму", любовно вырытую на дороге и прикрытую фашинами. В результате чего ноги солдата оказались чуточку отдельными от туловища, а во рту полностью устранилось то, что стоматологи называют жевательной мощностью. Плюс тяжелое сотрясение мозга. (Граждан, у которых данное эссэ вызывает неприязнь и отторжение, оснащаю убийственной репликой против автора: вот, вот, последствия этого сотрясения, судя по тексту эссэ, остались у Моралевича как есть незалеченными. Плюс простреленная за его словесные выкрутасы голова в канун его, автора, шестидесятилетия. Троих покушавшихся с традиционным удовольствием не нашли.)
Да, такая произошла потеря советской армии в живой силе и технике. Техника годна только на списание, а живую силу нельзя назвать и полуживой. И ничего не стоило бандеровцам добить солдата, за что была бы благодарна бандеровцам Советская власть, учитывая, во что потом превратится солдат и какие насочиняет мерзости. Однако, не добили, всего то забрав мешки с перловкой. Что избавило солдата от необходимости выдавать следствию старшину Никешу и старлея Савельева. Просто негодяй на вверенной ему колесной технике усвистел в самоволку. И теперь валяется полумертвый и, придя в сумеречное сознание, слушает волшебные ксилофонные звоны обмерзших веток пирамидальных тополей, касающихся под ветром друг друга.
И на много, много месяцев солдат угнездился потом в громадном окружном госпитале, город Львов. Может, по фантазмам писателя Маканина, и ловчились "чичи" добрать майора Гусарцева в главном ханкалинском госпитале, а вот во львовском не добрал бы солдата даже сам Степан Бандера.
А каждый город на Руси славен каким — либо уроженцем. И славен наш город Рыбинск выросшим в нём комсомольским вожаком Юриком Андроповым. Чью мемориальную доску из сыновних чекистских чувств недавно приляпал к главному чекистскому зданию В.Путин.
Да, славен тем Андропов, что стал впоследствии председателем КГБ, энергично лечил диссидентов психушками, стал и генсеком, главой государства. Славен он и тем, что, воцарившись, в отличие от санкт-ленинградского Путина, не перетащил на должности в Москву тьмы рыбинцев, что привело бы к исчезновению с российских карт малонаселенного Рыбинска. Славен Андропов и облавами на трудящихся по пляжам и кинотеатрам. А всё это нервная, надо сказать, работа. И, разнервничавшись, всегда повелевал Андропов везти себя к какой-либо водной артерии с проточной водой. Где сядет на камушке вроде известной Аленушки на васнецовской картине, посмотрит на струистость вод — тем нервы и успокоятся. Оно ведь издревле известно, что отмякают нервы у человека, глядящего на огонь и текущую воду.
И ведь как годна для укрепления нервов хоть и вялотекущая, но река Дунай, разделяющая некий город на Буду и Пешт. А что до огня — так именно большой огонь поручила КПСС возжечь в Будапеште и Венгрии лично Андропову, дабы в 1956 году подправить там пошатнувшиеся устои социализма.
И солдат Моралевич, отложив костыли, на клочке бумаги написал считалочку для дошколят, играющих в обознатушки-перепрятушки:
Аты-баты, шли солдаты,
Шли солдаты в Будапешт.
Аты-баты, что случилось?
Аты — баты — там мятеж!
Я люблю вас, бандеровцы, а равно и пристрастие советских воинов к самогону. Ведь, не помчись я по хуторам — я, Прикарпатского военного округа, рядовой Тысяча сто шестьдесят четвертого, корпусного, гвардейского, артиллерийского, пушечно-гаубичного, механизированного, кадрированного, трижды Краснознаменного, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого полка — я загремел бы в Венгрию на усмирения, где угро-финны и братья по Варшавскому договору наверняка мне свернули бы шею. А так, госпитальный старожил, уже соскочивший с костылей — я всего-то помогал медперсоналу в приемке и обслуге увечных, поступивших с театра военных действий.
Россия — уникальна. Здесь взламывают и обворовывают всё — кроме публичных библиотек. Но случись каким-либо отщепенцам покуситься на библиотеку — запросто отбились бы от них любой преклоннолетний сторож или юная библиотекарша. Отбились — чем? А пудовым романом всё того же В.Маканина "Андеграунд или Герой нашего времени".Здесь приванивающий от немытости бомж (он же и Герой нашего времени) раз за разом посещает в дурдоме своего братца, очевидного гения в живописи. Однако, как и в пятисотстраничном "Асане", наворачивая горы выцветших тысячесловий, Маканин всё никак не поведает взыскующему читателю: братец — гений от живописи? Он что, кубист, пуантилист, сюрреалист, абстракционист, беспредметник, пейзажист, маринист? Нет ответа. Гений — и всё тут.
