Точно так полковой и дивизионный футболы ошкурили с меня щенячьесть, напутствовав: ты теперь зверь. Зверь одинокий и матерый. И заступы ниоткуда не жди, защити и прокорми себя сам.

Вот так, рядовой-необученный, переведенный в транспортную роту, я выставил на стол угощение старшине Марухно, старшим с сержантам Гудзю, Шепенку и Тебелеву. И после пиршества и возлияний сказал барски сержант Шепенок:

— Теперь, салага, на ать-два, по-быстрому наведи на столе марафет.

— Братка, — сказал я сержанту, — это чего же: пили вместе, а прибираться мне одному?

И, видно, синхронистам-сержантам было это так привычно, так отработано на солдатах, что, не успев даже защититься приемом сайд-стэп, получил я в ухо и в глаз.

А как же мне наплевательски относиться к глазу, который впоследствии хвалили великие наши ювелиры Устьянцев и Ямалетдинов? А как же мне не дорожить ухом, в котором спустя пять лет отмечали абсолютный слух композиторы Никита Богословский, Мариан Коваль и Ян Френкель?

В Третьяковской галерее, ныне-то бесценное национальное достояние и творение гения (а еще по неостывшим оценкам соцреалистов — мерзость и живописное паскудство) сберегается картина Марка Шагала "Над городом". В многофигурной этой композиции один персонаж какает под забором, а два других парят над захолустным еврейским местечком.

К сожалению, в финале попойки у меня не укакался ни старшина Марухно, ни прочие. Но они летали, они парили над неубранной столешницей! То в одну сторону — старшие сержанты Гудзь и Шепенок, то навстречу им — сержант Тебелев и старшина Марухно.

На свете существует пять рас: белые черные, краснокожие и голубые (копты египетские). Сержантский состав советской армии — тоже были ребята не промах. Так что недели две я ходил образчиком шестой расы — лиловых. Но, поскольку вступал я в схватку за достоинство и правое дело — недомогаться мне стало сутки на третьи. Как в войну после боя с "пантерами" становилось больно лишь с наступившей тишиной наводчику тявкалки-сорокапятки, который — мац, мац! — обнаруживал, что кусок его брюшины уже полчаса висит в полутора метрах сзади на кусте орешника. Или как командиру торпедного катера Джону Фицджеральду Кеннеди, впоследствии президенту, который, после неравного боя с камикадзе, протяженнее суток, без спасжилета, на кокосовом ореха и с разбитым позвоночником удерживался на волнах океана — и больно ему стало на всю жизнь только после извлечения на борт эскадренного миноносца.

Ныне восплакивают руководительницы "Комитета солдатских матерей" о том, что возросло достоинство в призывниках, особенно верующих и воцерковленных, возросла непереносимость к унижениям, ограблениям со стороны офицеров и "дедов". От этого мальчики дезертируют, вешаются и стреляются на постах в карауле. И ни единого нету мальчика, который, чем вешаться ему самому, взял автомат и раскассировал в пух и прах обидчиков, благо в стране отменена смертная казнь, заменена на пожизненку.

В романе "Асан" есть такой мальчик, слезливый дубарь, полудурок и доходяга Алик. Удивительно, что знаток "правды войны" Маканин не придал Алику черты карающей десницы Божией. Потому как, едва взвидит Алик прогнившего российского офицера, получающего из рук "чича" пачку денег — палец доходяги непроизвольно ложится на спусковой крючок и он — пиф-паф! — истребляет ущербного офицера и взяткодателя "чича". Но не осмысленно, чтобы защитить свое достоинство и осветлить страну, а в некоей чумовой прострации совершает очистительную акцию Алик. НЕЧТО накатывает на него, и сперва оранжевый диск возникает перед глазами доходяги, затем диск разваливается на полыхающие клинья, а уж затем… Так что будто бы тени Зигмунда Фройда и Карла-Густава Юнга загогулинами о бессознательном осеняют Алика.

Таким вот образом Алик расстреливает сперва гадостного штабного майора Гусарцева, вошедшего в преступный сговор с полевым командиром Горным Ахметом.

Отругиваясь и отбрехиваясь от прошедших горнило множества войн ветеранов, глубинный знаток баталий Маканин говорит о себе, что он есть "фирма, работающая ответственно". И — какая свадьба без баяна, какой театр военных действий без пердения? В разрезе "правды войны" пердят у Маканина как "чичи", так и российские воины, одержимые заднепроходным кашлем, даже "здоровяки сибиряки". Живые люди — многих наших воинов пробивает еще и "дрисня" (с утраченной Маканиным из этого слова буквой "т").

И, конечно, есть правда войны во фразе о солдате: "Его сапоги в гору не шли. Кирза скользила по траве". Исходя из этого, следует заключить: или нынешнее российское воинство передвигается — держа ноги колесом, на голенищах, или сапоги подбиты не извечной резиной, а кирзой.

Однако, это всё бантики, а чем приторговывает майор Гусарцев, что продает жуткому "чичу" Горному Ахмету? А он продает ему большую партию изношенных солдатских кирзачей, сапог б/у.

Дальше следует дичайшее, кричи караул, тягомотинное расписывание сделки. По назойливости это равно разве что телевизионным рекламам изделий фирмы "Бош". Хотя общеизвестно, что изделия этой некогда знаменитой фирмы вовсе не германские, а китайские, а все металлические детали проходили термическую обработку — помещенные за щеку или в задний проход температурящего от гриппа китайца.

Но что знает строчкоизвергатель Маканин о мусульманине, даже прежде лица поддерживающем в чистоте — ноги? Нет. не доводилось Маканину присутствовать хоть и при тысяче правоверных, без обуви совершающих намаз, а запаха — НИКАКОГО! А доводилось присутствовать при разувании всего-то российского взвода, даже отделения — нашей единственной в мире армии, носящей портянки?

И тут уж одно из двух: или Горный Ахмет есть записной идиот, покупающий для своих нукеров солдатские раздолбанные кирзачи б/у, или что-то не в порядке с Маканиным. Ибо чеченец никогда не будет наворачивать портянки, да ещё и влезать в чужой вонючий сапог третьего срока годности. Опять же — сам себя забыл Маканин, разродившись до этого фразой: "Кирза скользила по траве". Чеченец в горах не хочет скользить по траве. Он наденет только ичиги или чарыхи, мягкой подошвой охватывающие неровности лесной подстилки, скал и осыпей. Или обуется чеченец во что-то с рифленой и цеплястой подметкой: усиленные кроссовки, берцы, того лучше в спецназовские десантные "БП", ботинки прыжковые. А в них и подкрадется к опившемуся самогоном подразделению военачальника Борзого-Бабкина.

Но позвольте, романист — оттуда же в виноградарской республике самогон? НИКОГДА не гнали его в Чечено-Ингушетии. И разве уж бытовал тут коньячный спирт, тысячами декалитров похищаемый в системе "Грозвино", или виноградная чача. И, бывало, в заполуночный час на улице Советской, ныне разбомбленной, постучишь в известное окошко — и пожалуйста вам чача по самой гуманной цене, да ещё и спросит вдогон участливый вайнах:

— А чеснока? За без деньги!

Но полноте приставать к знатоку войны: самогон — и баста. Так что, подкравшись к спящим, хмельным и обдриставшимся воинам Борзого-Бабкина — истребляют не могущих проснуться и в бою солдат озверелые "чичи". Да, совершенно обратную, вразрез и всемирной экстремальной и военной психологии вывел Маканин породу военнослужащих.

И вот — какая же советская редакция без гэбиста? В соседнем с моим кабинете шесть пятилеток подряд сиживал патентованный гэбист.

В "Бравом солдате Швейке" укоризненно говорили сослуживцы поручику Дубу: "Пить вы не умеете, а пьете!" Точно так же в крокодильских знаменитейших пьянках (самое полноразмерное кладбище мог бы заполнить "Крокодил" сотрудниками, умершими от алкоголя!) участвовал в пьянках и этот гэбист. Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, тут и почерпнуть материал для отчетов на Лубянку. Но, хоть и на карачках подлезший к своему экспортному автомобилю "Волга" — становился как стеклышко трезвым чекист и машину вел филигранно. Даже без употребления пресловутых отрезвляющих гэбистских таблеток.