— Даю тебе полчаса на сборы, Изабелла, — перебила я, добавив в голос твердости урожденной повелительницы, чьих приказов нельзя ослушаться, нельзя проигнорировать. Твердости жесткой, непреклонной, о которой я успела позабыть за эти годы. — Ты получила, что хотела, поэтому укладывай вещи, бери свою наемницу и убирайся прочь. Более я не желаю видеть ни тебя, ни твоих слуг в моем доме. Ты достаточно попользовалась моим гостеприимством и испытывала мое терпение.

— О, какие речи, Ваше высочество, — тем не менее, Изабелла поднялась, расправила юбки. — Что же, не смею и дальше злоупотреблять твоим радушием. Только, — девушка наклонилась ко мне, продолжила шепотом на самое ухо, — я не все еще получила, — выпрямилась, развернулась и удалилась.

Кора проводила миниатюрную фигурку злым взглядом и потянулась ко мне, коснулась моей руки жестом ободряющим, сочувствующим.

— Все в порядке? — спросила обеспокоенно. — С тобой все хорошо?

— Да, хорошо.

Изабелла наконец-то покидает нас. Вечером вернется Мартен, и я смогу поговорить с Джеймсом. А потом я напишу Герарду, разузнаю у него о судьбе Айянны и, если боги будут нам благоволить, если все сложится удачно, подруга приедет ко мне. Я помогу ей, поддержу, что бы ни произошло в ее жизни. Что бы ни толкнуло ее на этот путь, я не отвернусь от Айянны.

И все обязательно будет хорошо.

Как я и велела, Изабелла и ее спутница собрались и покинули наш дом в течение получаса. Я не вышла проводить незваную гостью, лишь попросила господина Рутилио лично проследить за отбыванием молодых дам и сообщить мне, когда за ними закроется дверь заднего входа.

Знаю, я сама наивна не хуже молоденькой девушки, ребенка почти, только-только покинувшей детскую. Я росла в мире, покое и уюте, в уединении загородных дворцов моего отца, в окружении людей, относившихся ко мне с почтением, но без униженного раболепства, без заискивающей лести. Обо мне, маленькой принцессе, заботились, берегли, одаривали сдержанной любовью и радостью. Я почти не видела ни простых жителей Шиана, ни придворных вельмож, ни мужчин независимо от их статуса. Меня, Айянну и еще нескольких девочек благородного рода, из высоких домов Шиана, что составляли тогда мою свиту, учили всему необходимому наравне, не выделяя кого-то одного среди прочих, дабы каждая из нас помнила — все мы равны пред ликами богов. Я знала, каков мой долг, каким будет мое будущее, и не оспаривала ни решений отца, ни воли Серебряной. Лишь однажды мне пришлось делать выбор, лишь однажды в жизни моей разошлись решение отца и воля богини. Как бы ни было тяжело, как бы ни было страшно, я выбрала Серебряную, последовала за тем, кого она предназначила мне, за мечтой, за надеждой.

За счастьем.

Я приняла последствия, пусть сердце и разрывалось от мысли, что я не только никогда больше не увижу родных и Шиана, но что они, может статься, отвернулись от мятежной своей дочери, забыли о ней, как стараются забыть об изгнанниках и изменниках, предавших интересы семьи или страны.

Несмотря ни на что, мне жаль Изабеллу. Да, я наивна, возможно, податлива и мягка чрезмерно, возможно, мною слишком легко воспользоваться, слишком просто управлять, однако я вижу за маской дамы опытной, искушенной испуганную, загнанную в угол девушку не старше меня годами. Ей тяжело, ее не готовили к роли принцессы и королевы, ее убивают измены и холодность Александра, неприятны и непонятны причины отчуждения Герарда, пугает давление со стороны братства и ответственность перед королевством и короной. Когда-то она верила в любовь и чувства возлюбленного, верила, что вдвоем они сумеют все преодолеть. Вынесла тяготы навязанного королем замужества, добилась своего, получила награду — вышла замуж за любимого — и узнала, что тут-то заканчиваются лишь сказки да баллады, жизнь же продолжается, диктуя собственные законы. И действительность, суровая, неприглядная, год за годом ломает хрупкую девушку. Ей проще быть такой — то плакать, то смеяться, то грубить, то источать яд подобно ламии, — чем оставаться прежней, солнечной, влюбленной безоговорочно. Не умеет она больше ничего другого, кроме как вертеть мужчинами с помощью соблазнительной своей красоты да ощетиниваться при малейшем признаке угрозы. Изабелла получила не один жестокий урок и научилась выживать в условиях порочного афаллийского двора, защищаться единственным способом, который кажется ей удобным, надежным, надела доспехи, спрятав за сталью вызывающего поведения истинные чувства и желания. Поняла, что более ни чувства ее, ни желания не имеют значения.

Мартен не вернулся ни днем, ни вечером. Кора, узнав, что придет Джеймс, сослалась на срочные и важные дела и вовсе ушла, не уточнив, куда и как надолго. Я же полна решимости побеседовать наконец с Джеймсом, расспросить его об оговорках и женитьбе. Я замужняя женщина, я чувствую, когда мужчина испытывает ко мне иной интерес, нежели обычное вежливое почтение, и уверена, что накануне во дворе Джеймс был готов поцеловать меня. Странно лишь, что все эти годы я ни разу не замечала со стороны Джеймса ничего подобного, ни разу не ощущала его желания. Я тщательно подготовилась к ужину, надев черное летящее платье и оставив волосы свободно распущенными.

Джеймс пришел к назначенному часу, поприветствовал меня с обычной вежливостью, осведомился об Изабелле. Мы ужинали вдвоем, обмениваясь пустыми, ничего не значащими фразами, улыбаясь друг другу заученными улыбками без капли тепла. Наконец я отпустила прислуживающих за столом слуг, не желая, чтобы нас слышал кто-то еще, и надеясь, что наедине мы оба сможем говорить открыто, без утайки. В столовой душно, хотя все окна распахнуты настежь и по ту их сторону легкий ветерок качал ветви цветущих кустов. Аромат жасмина сегодня особенно резок, настойчив, кружил голову.

— Что-то Мартен задерживается, — кажется, Джеймсу нравится начинать разговор с отвлеченной темы, словно в поисках отсрочки.

— Молю Серебряную, чтобы ничего не случилось.

— Не должно, — мужчина нахмурился в ответ скорее своим мыслям, нежели мне.

Я взяла бокал с вином, пригубила терпкий напиток. Надо было сказать, чтобы принесли охлажденное питье, легкое и нехмельное.

— Джеймс, я не совсем понимаю происходящего вокруг твоей женитьбы, — начала я и сделала еще глоток в глупой надежде столь бесхитростным способом набраться храбрости.

— Лайали, кто тебе рассказал о моих намерениях? — спросил Джеймс.

— Кора.

— Кора? Хм-м, тогда понятно.

— И что же именно тебе понятно?

— Полагаю, она действовала из лучших побуждений. Многие считали, что я уже давно должен был так поступить, но я не хотел торопиться. Надеялся, что, быть может, ты скажешь сама, когда будешь готова…

— Прости? — я не вполне понимаю, при чем тут Кора, кроме того, что поведала о его женитьбе, при чем тут другие и я сама.

И по телу прокатывается волна жара, вынудившая облизать пересохшие губы.

— Все в порядке?

— Да, все хорошо. Лишь жарко немного, — я поднялась со своего места и обошла стол, направляясь к окну. Джеймс встал мне навстречу, коснулся моей обнаженной руки, и я замерла.

Скульптурой застыла, чувствуя, как новая волна, сильнее, тяжелее прежней, накатывает и уходит, оставляя томительное, почти болезненное ощущение в низу живота. Как кожа едва ли не горит по-настоящему под пальцами Джеймса, как сладкий хмель желания туманит разум.

— Джеймс, — прошептала я и шагнула вплотную к мужчине.

Пальцы поднялись выше, до короткого рукава платья. Я смотрела в темные глаза и растворялась во тьме их, слышала сумасшедший стук наших сердец и не было музыки слаще, чувствовала мужчину пред собою каждой клеточкой тела, хотя он по-прежнему всего лишь держал меня за руку, и хотела только одного — принадлежать ему. Здесь. Сейчас. Иначе я умру. Сгорю в этом пожирающем изнутри пламени и развеюсь пеплом.

— Джеймс, — повторила я тихо и в голосе ясно прозвучала мольба.

И поцелуй ответом, жадный, уверенный, долгожданный. Джеймс обхватил мое лицо ладонями, и я обняла мужчину, прижалась без всякого стыда всем телом.