Феокритов, узнав, что наступил решительный момент, задрожал, заколебался, но на попятный не пошел. С полотняным зонтиком под мышкой Мирон Мироныч выскользнул во двор, к уборной, где уже дожидались его Петрик и Василий Иваныч.

— Я иду в авангарде с клещами, — сказал торжественно Синяк. — Я сниму проволоку. За мной следует юноша. Вы, Мирон Мироныч, идете в арьергарде. Кстати, бросьте свой зонтик. Он вас может погубить.

— Не могу! — дрожа, сказал Феокритов.

— Заце́питесь за проволоку!

— Не могу!

И тут, под покровом темной ночи, Мирон Мироныч открыл тайну полотняного зонтика.

— Может быть, мы все погибнем, может быть, меня убьют. Я поэтому хочу, чтобы вы знали, что это — зонтик Федора Михайловича! — торжественно сказал он, рассчитывая, что слова его потрясут спутников.

Но Синяк равнодушным и недовольным тоном спросил:

— Какого Федора Михайловича!

— Достоевского! Я расскажу вам необыкновенную историю, каким образом я сделался обладателем этой чудесной реликвии.

И Мирон Мироныч, совершенно забыв о предстоящем побеге, вздумал было начать свой рассказ о Достоевском, но Синяк поспешно сказал:

— После, после, Мирон Мироныч!

Погода благоприятствовала побегу. Редкие фонари не могли рассеять густую темноту осенней ночи. Беглецы прокрались незаметно к забору. Сделав передышку и прислушиваясь к напряженной тишине, Петрик вынул из досок ржавые гвозди.

— Василий Иваныч, готово!

Через секунду Синяк уже был за забором и, лежа на сырой земле, старался разглядеть, нет ли кого на дороге. Но кругом было тихо. Василий Иваныч пустил в ход клещи. Петрик отгибал перерезанную проволоку в стороны.

— Все! — шепнул Синяк и пролез в образовавшееся отверстие. — Рубикон перейден! Ползи за мной.

Они переползли дорогу и, добравшись до канавы, присели. По разработанному плану Петрику предстояло двигаться сразу же дальше, а Синяк должен был здесь дождаться Мирона Мироныча. В случае появления людей на дороге Василий Иванович обязан был предупредить Феокритова об опасности, щелкнув языком два раза.

Петрик пополз от канавы, путаясь в картофельной ботве. Таким порядком он должен был удалиться возможно дальше от лагеря, а потом мог подняться. Два раза мальчик делал передышку, садился на землю и прислушивался, не догоняет ли его Феокритов. Но кругом было тихо. Тусклые фонари лагеря едва-едва мигали вдалеке, и Петрик решил, что пора превратиться из ящерицы в человека. Он встал, отряхнул землю с колен и зашагал по перекопанному полю. Мальчик шел быстро, изредка останавливаясь и вглядываясь в темноту. Прошло четверть часа, не меньше. Очевидно, Феокритов тоже выбрался из лагеря и теперь, подобно Петрику, шагает в одном с ним направлении. Хорошо бы встретиться. Петрик остановился, внимательно прислушиваясь к шороху. Кто-то идет сзади? Так и есть. Свистнуть разве?

Не стоит рисковать...

Петрик шел долго, а может быть, это ему так показалось. Без часов трудно было определить, сколько прошло времени. На востоке небо начало чуть-чуть светлеть.

Встречная канава показывала, что картофельное поле кончилось. Ноги беглеца почувствовали крепкую утрамбованную дорогу.

Ночь еще боролась с рассветом, но алая лента на востоке разгоралась в яркое пламя. Сизый туман рассеивался над скошенным полем. Петрик увидел в левой стороне кустарник и круто свернул с дороги. Скоро он вышел к мелкому осиннику, тронутому осенней позолотой. В изнеможении беглец опустился на сырую траву и с наслаждением протянул усталые ноги.

Раздвинулись ветки кустов, и Петрик увидел огненную бородку Василия Иваныча.

— Не знаю, спасся ли Феокритов, — сказал Синяк. — Убежден, что он зацепился своим нелепым зонтиком за колючую проволоку и застрял.

Беглецы, отдыхая, лежали в кустах на траве, чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Василий Иваныч разулся, вынул стельку сапога и извлек несколько сторублевок. Поделившись деньгами с Петриком, Синяк попросил мальчика остричь его наголо и снять бороду. Предусмотрительный Василий Иваныч имел при себе ножницы. Человек, совершавший в своей жизни пятый побег, накопил полезный опыт.

Петрик превратился в парикмахера. Стричь волосы ему доставило большое удовольствие. Василий Иваныч то и дело говорил:

— При побеге с Акатуя меня стриг сам Канторович.

— Когда я бежал из нарымской ссылки, меня брила максималистка Варя Редькина.

Щеки Петрика пунцовели от гордости и счастья.

— Василий Иваныч, да не крутите головой. Я могу вас кольнуть.

Стрижка сделала Синяка неузнаваемым. Он сразу помолодел, даже как-то побелел, но красивее не стал. Если сказать правду, Петрик обезобразил Василия Иваныча вконец. Голова, подстриженная лестницей, походила на порченую дыню. Хорошо, не было под рукой зеркала и Синяк не видел, как он выглядел без шевелюры и бороды.

— Теперь мы отправимся в город, — намечал план действий Василий Иваныч, — туда, где побольше народу. В толпе всегда легче скрыться.

Такого прожженного конспиратора Петрик никогда еще не видел. Узнав, что на левом берегу Иртыша открылась ярмарка, Синяк решил переправиться на лодке через реку, чтобы замести следы и затеряться в густой толпе ярмарочных покупателей.

— Контрразведчики кинутся искать нас на пристань и на вокзал, а мы туда и носа не покажем! — торжествующе сказал он.

Казах-лодочник перевез беглецов через Иртыш вместе с бойкими торговками, и у одной из них Василий Иваныч ухитрился купить пудовый мешок с махоркой, курительную бумагу и оловянную кружечку. Явившись на ярмарку, бывший народоволец занял место среди мелких спекулянтов и открыл лихую торговлю табаком. Петрик сидел, скрестив ноги, рядом с ним и продавал курительную бумагу.

У мальчика упало сердце, когда к Синяку подошел милиционер. Но Василий Иваныч как ни в чем не бывало насыпал ему в кисет махорки и даже глазом не моргнул.

На ярмарке было очень шумно и весело. Слепые пели песни. Кто-то, прицениваясь к гармонике, играл плясовую. Чубатый казак отбивал каблуками чечетку. Ржали лошади. Протяжно кричали верблюды. Гоготали гуси. Переругивались торговки. Два босоногих казаха пронесли огромный плакат:

Приехал индусский факир

ТУНЕМО-НИГО

Идите смотреть факира!

Наш балаган на ярмарке!

Петрик не мог оторвать глаз от плаката.

— Тунемо-Ниго! Омский факир!

Торопясь и сбиваясь, он рассказал Синяку про фокусы с кроликом и волшебным сундуком.

— Василий Иваныч, — умоляюще закончил Петрик, — пойдемте смотреть факира! Вам он понравится.

Синяк согласился. Опытный конспиратор быстро сообразил, что в балагане еще удобнее скрываться. Там, очевидно, полумрак, и можно просидеть до вечера.

Перекинув полупустой мешок с махоркой за плечо, Василий Иваныч зашагал вслед за Петриком.

На плоской крыше дощатого сарая стоял мальчик в черном камзоле с большими красными помпонами и, надув щеки пузырем, протяжно трубил в серебряный длинный рожок.

— Сейчас начинаем! — закричал он, кончив трубить. — Идите смотреть факира Тунемо-Ниго!

За кассой сидела бледнолицая женщина. В ней Петрик узнал помощницу факира, выступавшую в омском театре. Синяк взял два билета и быстро прошел в балаган. Василий Иваныч высмотрел угол потемнее и шепнул:

— Сядем здесь!

Петрик жадными глазами смотрел на закрытую сцену, ожидая появления факира. Холщовый занавес раздвинулся только тогда, когда все места на скамейках были проданы и бледнолицая женщина пронесла за сцену кассу с деньгами.

Факира встретили дружными аплодисментами. Он поклонился и, вынув из корзинки мячики, начал жонглировать. Потом он глотал шпагу и ел горящую паклю. Петрик был в восторге.

— Рамка смерти! — объявил факир, и на сцене появился тот самый мальчик, что трубил на крыше балагана в длинный серебряный рожок.