Петрик с любопытством смотрел на владение чернобородого пчеловода — здесь ему предстояло жить.

— Ну, вот и приехали! — объявил Кондратьев, когда лошадь остановилась возле большого дома под железной крышей.

Страховой агент

На заимке Дмитрия Гордеевича все было не как у алтайских пчеловодов. Кондратьевский дом совсем не походил на обычную деревенскую избу. В трех просторных комнатах, оклеенных обоями, жил с семьей хозяин, а в четвертой, самой светлой, была устроена лаборатория.

Здесь, возле окна, на письменном столе, заваленном бумагами и папками, стояли микроскоп и аптекарские весы. На стенах висели коллекции растений и насекомых, барометр и большой портрет в золоченой раме. В стеклянных шкафах, сверкая позолотой корешков, тесно жались друг к другу толстые книги в кожаных переплетах. В углу стоял закрытый шкаф — в нем хранились баночки с медом, и на каждой из них белела наклейка с надписью. Дмитрий Гордеевич объяснил Петрику:

— Это очень ценная коллекция, тут собран мед за последние сорок лет. Вот на этих полках мой, а тут доктора Вистениуса.

Петрик заметил, о чем бы ни начинал рассказывать Кондратьев, он обязательно вспоминал имя Вистениуса. Показывая огромный сад, сказал:

— Вот эти деревья мной посажены, а начиная отсюда, в ту сторону, все доктор Вистениус насадил. Здесь раньше голое место было, хоть шаром покати, ни одного куста не росло.

Петрик не поверил. Такой лес два человека насадили?! Обманывает пчеловод!

И дом, где жил Кондратьев, доктор Вистениус построил по своим чертежам, и диковинный колодец сам выкопал. Дмитрий Гордеевич говорил о докторе с великим почтением, а по утрам с его портрета любовно смахивал пыль, хотя ее и не было на толстом стекле.

Петрик с любопытством разглядывал необыкновенного доктора, умевшего сажать деревья, разводить пчел, копать колодцы. Он был снят в военном мундире, и борода у него была точно такая же, как у Кондратьева, квадратная, аккуратно подстриженная лопаточкой.

— Таких людей теперь нет! — уверенно говорил Дмитрий Гордеевич и показывал Петрику коллекции бабочек и растений, тоже собранных больше чем наполовину Вистениусом. — Всё, всё здесь от него начало имеет!

Восхищаясь своим учителем, Кондратьев скромно умалчивал о своей большой работе. А трудился он много, вероятно, не меньше, чем доктор Вистениус.

Три раза в день пчеловод измерял температуру воздуха и записывал в толстую книгу с надписью на переплете: «Календарь природы». Он следил, в какую сторону дует ветер, а если шел дождь — подсчитывал, сколько воды налилось в железную тарелку.

Вставал хозяин дома раньше всех, с петухами, и спешил на пасеку к своим легкокрылым труженицам. Он возился с пчелами до завтрака, а после, подкрепив силы, работал в саду. Дмитрий Гордеевич производил многочисленные опыты, стараясь вырастить в сибирском суровом климате южные растения. Петрика он запряг в работу с первого же дня, да так крепко, что тот сразу заскучал. Никогда ему не приходилось столько работать. Спина с непривычки болела, ноги ныли, руки отваливались.

Анна Васильевна, жена пчеловода, не выдержала:

— Ты что, лошадь нашел? Мальчонку совсем замучаешь! Надо возраст его не забывать!

— Ничего, ничего! — сердито огрызнулся Дмитрий Гордеевич. — Не суй свой нос, куда тебя не просят.

Кондратьев сам работал за троих, сила у него была удивительная. Низкорослый, худощавый, жилистый, он легко вскидывал на плечо пятипудовый мешок зерна и нес его, словно перышко. А землю перекапывал играючи, не зная никакой усталости.

Неделю пожил Петрик на Кондратьевской заимке и стал подумывать: не лучше ли тронуться в дальнейший путь? Правда, пчеловод не обижал и кормил его досыта, меду не жалел — ешь сколько влезет. Но после такой каторжной работы никакого меду не захочешь!

С каждым днем у Петрика крепло намерение покинуть Дмитрия Гордеевича, и он уже наметил день своего ухода. Но в самый канун произошло событие, изменившее все его планы.

Перед закатом солнца на заимку заявился страховой агент получить с Кондратьева просроченные платежи. Хозяин с гостем уединились в лаборатории для делового разговора, а Петрик в это время находился под открытым окном и случайно услышал окончание их беседы.

Страховой агент, поглаживая пышную русую бороду, говорил тихим голосом:

— И кроме того, Дмитрий Гордеевич, есть у меня к вам еще одно дело. Просили передать лично в руки.

Пчеловод взял с недоумением конверт, повертел его в руках, разорвал и достал лист почтовой бумаги, исписанный крупным почерком.

— Доктору Вистениусу я обязан по гроб моей жизни, — сказал он, прочитав письмо. — Можно сказать, это мой благодетель. Просьбу его зятя я считаю для себя священным долгом выполнить, особенно и потому, что вы — человек гонимый. Мой дом — ваш дом, господин Батенин^[9].

— Благодарю вас, Дмитрий Гордеевич, только не называйте меня господином. Революция ликвидировала всех господ.

— Пожалуйста! — пожал плечами Кондратьев. — У меня тут будет вам спокойно. Местные власти сюда не заглядывают, знают, что я политикой не интересуюсь. Живите, сколько вам нужно будет. А если кто случайно приедет и увидит вас, тоже не страшно. Могу смело выдать за родственника своей жены.

— Думаю, этого совсем не потребуется, — тихим, спокойным голосом сказал гость. — Документ у меня надежный. Я на самом деле страховой агент. К тому же постараюсь пробыть у вас недолго. Мне важно оглядеться.

— Смотрите сами, Павел Петрович, как вам лучше. Меня вы ничуть не стесните.

На этом закончилась беседа, и пчеловод повел нового гостя в свой замечательный сад смотреть редкие для сибирского климата деревья.

Из подслушанного разговора Петрик понял, что Павел Петрович — таинственный человек. Кто-то его ищет, а он прячется от своих преследователей. «Он такой же, как Борис Петрович, — решил Петрик. — Большевик». Бегство с заимки было отложено на следующую ночь. Гость проснулся ни свет ни заря и вместе с пчеловодом уже был на пасеке.

Черноволосый бородач показывал русоволосому бородачу улей и рассказывал:

— Алтайские пчеловоды испокон века пчел в колодках разводили, других ульев не знали. Это мы с Федоровым смастерили вот такой, и с тех пор пошли рамочные в ход. А разница огромная. Он в три раза больше меду дает.

Страховой агент обошел пчелиный домик и произнес с уважением:

— Выходит, что вы еще и изобретатель, Дмитрий Гордеевич!

— Нет, я столяр. Заслуга, главным образом, моего ссыльного друга Федорова.

Петрик с любопытством разглядывал страхового агента. Он стоял рядом с пчеловодом и был на него удивительно похож. Такой же сухощавый и маленького роста.

Тут гость повернулся и заметил приблизившегося Петрика.

— Это что, ваш наследник, Дмитрий Гордеевич?

— Нет. Случайно приблудился паренек. Из Питера попал в наши края.

— Из Питера?

Страховой агент высоко поднял брови.

— Каким же чудом его сюда занесло?

— Братишка у него двоюродный пропал. Вот он на поиски с одним мальчуганом приехал.

— И вовсе не с мальчуганом, а с родным Бориным братом, — поправил Петрик.

А Кондратьев продолжал:

— Второй год по Сибири скитаются, да все зря, впустую. Это, конечно, понятно. Иголку в стоге сена проще бы найти.

Павел Петрович внимательно оглядел Петрика и ласково похлопал по плечу. Он, видимо, хотел что-то сказать ему, но не успел. Пчеловод его опередил.

— А ну, давай за дубом вчерашний кусок еще разик перекопай. Да так, чтобы земля мягче пуха получилась.

Петрик пошел работать в одну сторону, а Кондратьев увлек за собой страхового агента в другую.

Разговор у Батенина с Петриком состоялся вечером в беседке. Павел Петрович закурил трубочку и попросил:

— Ну, теперь расскажи мне про себя подробно. Все-все расскажи.

И Петрик стал очень подробно рассказывать, как пришло утром письмо в Киштовку с сообщением об уходе Бори из родительского дома, как вместе с Володей они отправились на поиски пропавшего брата. Батенин, не сводя с Петрика задумчивых глаз, молча слушал про Питер, Самару, Шаровку, Омск, Маралиху. Его очень заинтересовала деревянная артиллерия у партизан. А когда Петрик закончил свои воспоминания, Батенин покачал головой и сказал: