— А люди где же? — спросил Симка, оглядываясь по сторонам.

— На Тихий Ключ ушли. Там теперь Маралиха будет.

— А ты почему здесь, дедушка?

— На карауле! Вас поджидал да мужиков. Может, скоро с войны вернутся.

Дедушка Панкрат рассказал ребятам подробности расправы над маралихинцами.

— И Софроновых повесили? — в ужасе закричал Боря.

— Повесили. На воротах. Вместе с Савватием Прохоровичем. А других у амбара застрелили с ружей.

По морщинистым щекам дедушки Панкрата катились слезы, а ребята сидели около него и растерянно смотрели на черные обгорелые бревна недавнего пожарища. Легкий ветерок раздувал сухой пепел, поднимая серые облака пыли и разнося острый запах гари. Три вороны поклевывали полусгоревшую курицу. В пухлой золе купались бойкие воробьи, отряхивая крылышки.

— Что же нам делать теперь, дедушка?

— Езжайте на Тихий Ключ. Дорогу-то найдешь, Симка?

— Найду.

Дедушка Панкрат снова пошел ковырять палочкой уголья, а ребята, вскочив на лошадей, тронулись в путь. Ехали они молча, в большой тревоге. Боря вспоминал добрую старуху Софрониху, веселых ее дочерей и никак не хотел поверить, что их уже нет в живых.

Симка хорошо знал тропинку, что вела к Тихому Ключу, и безошибочно добрался до маралихинцев, расположившихся табором на широкой лужайке. Здесь разоренные погорельцы начали вновь строиться и хозяйствовать.

Порфирий Семеныч насаживал топоры на приготовленные топорища, мастерил рукоятки к ухватам, кочергам, серпам. Молодые бабы занимались распиловкой бревен на доски. Единственная уцелевшая пила, попорченная огнем и плохо разведенная, с трудом брала еловую древесину. Но уставших пильщиков живо заменяли свежие, и работа подвигалась дружно. На зеленой лужайке уже ярко желтел высокий штабель свежих досок, приготовленных для возведения первого дома. Собранные в золе посиневшие гвозди выпрямлялись молотком на плоском камне и бережно складывались в ящик. На них любовно смотрел Порфирий Семеныч и говорил окружившим его ребятам:

— Ничего, не пропадем!

Осиротелый и чужой для всех, слонялся по табору Боря, не зная, к какому семейству пристать. В софроновском доме он был за сына, да и другие маралихинцы раньше хорошо относились к нему, особенно когда Аверьян Селифоныч разъяснил, что хотя сирота и другой веры, а греха нет от общения с ним. И Боря никогда не чувствовал себя чужаком в Маралихе. Все к нему относились приветливо. Но теперь, когда не оказалось Софроновых и старика-начетчика, мальчик ощутил непонятную перемену. Недружелюбными, косыми взглядами встретили его маралихинцы, а кто-то из-за спины женщины враждебно сказал:

— Иди прочь от нас! Из-за тебя солдаты Софроновых порешили.

— Почему из-за меня?

— Иди-иди, нечистый! Никто с тобой разговаривать не будет!

Почему обозлились мальчишки и взрослые, Боря не мог понять. Давно ли — всего несколько дней назад — эти самые люди были к нему ласковы. Старухи любовно гладили его по голове, старики называли сиротинушкой. Почему же сейчас все от него отворачиваются? Тоскливо стало на душе у мальчика. Скорей бы хоть вернулся старик Софронов или Геласий!

Вечером Боря случайно подслушал разговор маралихинцев, сидевших у костра, и все понял.

— Софронов от веры правильной отступил, вот и покарал нас господь! — говорил старик, подкладывая в костер сухие сучья.

— Когда привез Анкудин Степаныч этого парнишку из города, я тогда сразу же сказал, что добра теперь не жди... Так оно и получилось. Из-за него Софроновых солдаты повесили. Только из-за него.

— За один стол с собой посадил человека иной веры. Обмирщился!

— Все несчастье от мальчишки. Сказано в писании: не сообщайтесь с миром. Соблазн через него вошел в Маралиху, отсюда и гибель наша.

— Было мне видение, — сказал Порфирий Семеныч, — из лесу старец вышел и на белок перстом указал. А по небу жук летел, а только голова у него не жучья, а младенца мужеского пола... Я так думаю, знак это.

— Нельзя ему в Маралихе оставаться. Еще новую беду накличет. Пока нет Софронова, надо его, старики, отправить прочь.

— Надо, надо! — загудели голоса вокруг костра.

Уехали Симка с Аверей назад в горы, сказать, чтобы ребята скотину на Тихий Ключ гнали, а Боря остался в таборе ожидать решения своей участи. Собрались старики на совет и поручили Порфирию Семенычу отвезти Борю на Бухтарму и сдать в православную деревню добрым людям. Если в сыновья не примут, даровому работнику в каждом доме обрадуются.

— Ладно. Я ему найду место, — сказал Порфирий Семеныч и стал собираться в дорогу.

На другой день старик оседлал коня, велел Боре сесть позади себя и тронулся в путь. Облегченно вздохнули маралихинцы, когда двое на лошади скрылись в лесу. Теперь не было греха и соблазна. Человек иной веры покинул их среду. Он никогда не вернется назад и не принесет с собой несчастья.

Опоздали

Когда закатилось солнце и всадники спустились в долину, Аверьян Селифоныч сказал:

— Теперь, можно сказать, приехали. Вон на эту сопочку поднимемся — и Маралиха наша откроется, как на ладони!

Начетчик торопился домой и погонял коня.

— Н-но! Милая!

Бодро взбежал конь по заросшей тропинке на Круглую Сопку и остановился, тяжело раздувая вспотевшие бока. Подъехали мальчики взглянуть на Маралиху и тоже остановили лошадей. Подшутил, должно быть, старик над ними! Никакой деревни под сопкой не было. Перевели они глаза на Аверьяна Селифоныча и увидели: крупные слезы струились из глаз начетчика и тонули в курчавой бороде.

— Не отставай! — глухим голосом крикнул Аверьян Селифоныч и захлестал коня.

Через полчаса подъехали всадники к пепелищу и долго смотрели на черные головешки.

Аверьян Селифоныч разыскал место, где стояла его изба, слез с коня и задумчиво поворошил палкой золу. Петрик и Володя уныло переглянулись. В Маралихе случился пожар, и деревня сгорела дотла.

— Селифоныч! — вдруг раздался старческий голос.

— Никак, Панкрат?

— Я, Селифоныч.

Сухой старичок, прихрамывая, ковылял к начетчику, опираясь на палочку.

— Что случилось, Панкрат?

— Каратели сожгли... Гусары... Девятнадцать ден назад приехали, кого поубивали, кого подавили на веревке, а потом деревню подпалили. Савватия Прохорыча повесили. Что тут творилось только. Что творилось!

И у дедушки Панкрата потекли слезы.

— Проклятые! Слуги антихриста! — завопил Аверьян Селифоныч, воздев руки к небу. — Будьте вы прокляты. Будьте вы прокляты!

И эхо отозвалось в горах:

— Аты... Аты...

А мальчики стояли, понурив головы, и боялись спросить дедушку Панкрата о Бориной судьбе...

* * *

Аверьян Селифоныч, узнав подробности Бориного изгнания, пришел в ярость и, собрав паству, долго отчитывал ее за богопротивное дело. Маралихинцы были смущены, но догонять Порфирия Семеныча было поздно. Со дня на день он должен вернуться назад.

С нетерпением ожидали братья его прибытия, чтобы узнать, в какую деревню старик отвез Борю. Но дни проходили за днями, а Порфирий Семеныч не возвращался. Вот уже две недели прошло, а о старике ни слуху ни духу. И только на исходе третьей недели маралихинцы в лесу нашли труп Порфирия Семеныча, убитого выстрелом в затылок. Кто убил и почему, можно было только догадаться: какой-нибудь гусар из разбитого карательного отряда, скрывавшийся в тайге, польстился на коня.

Но куда делся Боря? Вряд ли гусар взял его с собой. На что он ему нужен? Ясно, Боря остался один в тайге и заблудился. Заблудился и умер голодной смертью. А может быть, его съели звери?

По Володиным щекам заструились слезы. Петрик кусал губы, чтобы не расплакаться. Ему вдруг стало отчетливо ясно, что Боря погиб, и искать его дальше бесполезно. Теперь приходилось думать о своей собственной судьбе. Дело шло к осени, а зимой с Тихого Ключа выбраться очень трудно.

— Нам надо теперь ехать домой! — сказал Петрик. — Больше здесь делать нечего. Борю с того света не воротишь.