— Идемте в лагерь, маралихинцы пришли. Может быть, про Борю что-либо узнаем.

Петрик и Володя кинулись за Пирожниковым. Они спустились к речке, где расположились биваком партизаны.

— Где у вас командир отряда? — спросил Пирожников.

— Портянки стирать на речку пошел...

— В какую сторону?

— А кто его знает. Вон туда, кажись...

— А ты сам, друг, из Маралихи будешь?

— Из Маралихи! — ответил партизан.

— Послушай, — сказал Пирожников. — Нам нужно Софронова найти...

— Это какого? У нас Софроновых полдеревни. Я тоже Софронов.

— Нам надо Геласия! — сказал Володя. — Геласия Софронова. Не знаете?

— Ну, как не знать. Он тут. Да вон он коня чистит.

— Ну, ладно. Мы тогда к нему! — сказал Пирожников, а Володя первый побежал к высоченному бородатому мужику.

— Вы Геласий Софронов из Маралихи?

— Я самый!

— Вы в больнице лежали в Усть-Каменогорске с нашим братом?

Лицо бородатого великана расплылось в удивленной улыбке.

— Да нешто вы братаны Борюка?

— Он — родной, я — двоюродный! — ответил Петрик.

— Как же, рассказывал он мне! Володимир, говорит, есть брат у меня. Вот обрадуется-то! Уж поминал он вас, поминал! Только и разговору было!

Великан с изумлением оглядывал мальчиков. Пирожников, молча наблюдавший сцену встречи Геласия с ребятами, вмешался в разговор:

— В Маралиху сейчас дорога отрезана? Кругом стоят каратели?

— Стоят, — покрутил головой Геласий. — Ох, и много же их!

— Другой дороги нет?

— Дорога-то есть, конечно, через Листвяжий хребет, тропинками, но трудно проехать.

— Мы верхом ездить умеем! — сообщил Володя. — Это ничего.

— Ты наших дорог не знаешь! — усмехнулся великан и положил огромную ладонь на Володино плечо.

До поздней ночи пробыли ребята с маралихинцами. Этот вечер показался Володе самым счастливым в его жизни. Ему казалось, что Боря теперь уже найден.

Боевой поход

Тревожные звуки набата в несколько минут подняли Медведку на ноги. Бойцы щелкали затворами ружей, понукали лошадей и торопливо скакали к церкви, где уже выстраивались приехавшие из лагеря мелкие отряды партизан.

Посередине церковной площади стояла телега, на ней широкая, перевернутая вверх дном бочка. С этой трибуны Артемий Иванович наблюдал, как собиралось его войско. Стройными рядами выстраивалась конница в правильный четырехугольник. Всадники подравнивали коней. Пики бойцов шевелились подобно высоким стеблям травы. Около телеги Петрик и Володя увидели товарища Антона, но Пирожникова на площади не было.

— Сми-р-р-р-но! — по-военному скомандовал Артемий Иванович, да так оглушительно, что на другом конце деревни, вероятно, слышен был его голос.

Тихо на площади. Только звякнуло где-то стремя о стремя да проржал чей-то неспокойный конь.

— Командиры! Подводи отряды ближе для митинга!

Стройные ряды партизанской конницы сломались, и всадники двинулись к телеге с бочкой. На ней, рядом с Артемием Ивановичем, выросла коренастая фигура товарища Антона.

— Товарищи! — загрохотал густой голос начальника штаба. — Колчаковцы пошли в наступление. (Партизанские пики колыхнулись, и послышался нестройный гул голосов). Положение серьезное! Но панике места быть не должно. Раньше утра враги не придут в Медведку. До утра мы успеем отправить в горы наших раненых и обоз. За Медведку драться не будем. Нам предстоит другая задача: соединиться с отрядом Лицеванова.

Товарищ Антон сделал передышку.

— Сейчас нет, товарищи, лишнего времени, чтобы тратить его на разговоры. Перед выступлением в боевой поход я хочу сказать только одно: бейтесь до последнего патрона! Помните: враг беспощаден и пленных не берет...

Митинг закончился, и прямо с площади отряды покидали Медведку.

— Значит, отсюда все уходят? — спросил с беспокойством Володя. — А как же мы?

— Мы тоже пойдем!

— А Боря?

Петрик не знал, что ответить.

— Я так и знал, что снова будет задержка! — голос Володи дрогнул.

— Раз война... Не можем мы здесь оставаться.

Петрик готов был рассердиться на брата. Сейчас не такое время, чтобы распускать нюни.

— Айда Бориса Петровича поищем. А то без нас уедут! — забеспокоился он.

Ребята побежали в отдел агитации, но Пирожникова здесь не нашли.

— Значит, он в штабе! — решил Петрик. — Айда!

Около штаба стояли оседланные кони. На крыльце сидел партизан с цигаркой в зубах. Ребята вошли в избу.

— Ну, Джелтыбай, понял, что надо? А? — спрашивал Артемий Иваныч молодого казаха.

— Понял! — широко улыбнулся казах, показывая ровные и белые, как сахар, зубы. — Все понял! Белый солдат пришел в плен к Избышеву вместе с пушкой!

— А ты, Турсун?

— Турсун тоже понял! — сказал второй казах, натягивая лисий малахай. — Вместе будем говорить, как надо. Мы тоже хитрый! Мы все знаем!

— Ну, тогда езжайте скорее. Время сейчас дорого! — проговорил Артемий Иваныч, провожая казахов до сеней.

Пирожников, заметив Петрика и Володю у порога, подошел к ним.

— На площади были? Значит, все знаете?

— Да, Борис Петрович.

— Что же мне теперь с вами делать? В обоз бы вас пристроить хорошо. Но только он в сторону от Маралихи пойдет.

— Нет, в обоз не надо!

— Мы с вами, Борис Петрович!

Пирожников повернулся к Избышеву:

— Артемий Иваныч, вот два хлопца в отряд просятся.

Избышев взглянул косо на ребят и отрезал:

— Не надо!

Володя и Петрик тревожно переглянулись. Но Пирожников подошел к начальнику штаба и что-то тихо стал ему рассказывать.

— Напрасно отказываешь, Артемий Иваныч, — сказал товарищ Антон. — Если ребята хотят воевать за свободу... почему не взять?

— Малолетки! Какие уж это партизаны! Совсем даже не подходяще.

— Ничего. Мокин, в обозе есть лишние лошади. Пусть дадут! — приказал товарищ Антон.

* * *

Партизанские отряды Лицеванова, окруженные многочисленным врагом, выбивались из последних сил. Без поддержки избышевцев им грозил разгром. Так сообщили Артемию Иванычу гонцы, пробравшиеся в Медведку и просившие немедленной помощи. Избышев хотел сразу же тронуться на подмогу своему собрату медвежьими тропами, через белки^[7], но товарищ Антон воспротивился. Эта военная операция требовала переброски семитысячного отряда через весь Алтай, за шестьсот с лишним верст, и казалась не только рискованной, но просто невыполнимой. Когда же колчаковцы зашли к партизанам в тыл, товарищ Антон выдвинул перед Избышевым свой план, предложив идти на выручку к Лицеванову не звериными тропами, а с боем пробиться проезжей дорогой, через район, занятый черными гусарами. Конечно, с обозом беженцев совершить эту операцию, требовавшую исключительной быстроты передвижения, было невозможно. Товарищ Антон посоветовал Избышеву раненых и беженцев отправить в сторону границы. В случае глубокого продвижения колчаковцев в горы обоз мог уйти в Китай и там спастись от преследования белых.

Хозяйственному Артемию Иванычу тяжело было расставаться с обозом, но он верил в военные способности своего начальника штаба и не возражал.

— Народу только шибко много потеряем, коли всю дорогу с боями пойдем, — сказал он, теребя бороду. — Народишко жаль.

— Много не потеряем, — ответил товарищ Антон. — Деревянные пужалки нам в походе большую службу сослужат. Теперь только узун-кулак пустить в горах надо умеючи, что артиллерия атамана Анненкова к нам в плен сдалась. А там все пойдет своим порядком.

И начальник штаба велел разыскать казахов. Так мальчики и встретили в штабе Джелтыбая и Турсуна.

...Избышевцы покидали Медведку. Боевой отряд, отправлявшийся на выручку Лицеванова, забрал деревянную артиллерию и тронулся на прорыв, а обоз, скрипя сотнями телег, двинулся другой дорогой.

— В случае чего, подавайтесь прямо в Китай, — наставлял Артемий Иваныч начальника обоза. — Китайцы в обиду вас не дадут. Те же мужики, только косоглазые, да вера у них другая. Потолкуйте с ними по душам. Ну, прощайте!