— Я больше не буду, — всхлипывая, прошептал он.

А слезы, не переставая, текли по Володиным щекам, горькие, соленые слезы.

— Я не думал, что ты такая плакса, — с презрением сказал Петрик и ловко сплюнул сквозь зубы.

Этот плевок показался Володе особенно оскорбительным. Он вытер слезы кулаком и затих.

А Петрик больше ничего не сказал. Он хмурил брови, раздумывая, что же делать дальше. Петрик понимал, что в Омске придется прожить долго, и уже прикидывал, где найти пристанище.

Веревочка оборвалась

Детский эшелон №153/462 медленно двигался на восток. Целыми часами он задерживался на разъездах, пропускал пассажирские, воинские и товарные поезда. А в Уфе, в Бердяуше и в Златоусте на запасных путях эшелон простоял несколько дней.

В Златоусте прошел слух, будто дальше ребят не повезут. Но комендант станции заявил руководителям:

— У нас хлеб дорогой, и кормить вашу ораву уральское правительство не намерено. Есть приказ отправить эшелон в Ново-Николаевск.

Так, ради дешевого хлеба, Борю повезли в далекую Сибирь. Это было долгое, томительное путешествие, страшно измучившее ребят. Сибирское солнце, неожиданно оказавшееся горячее петроградского и башкирского, так накаливало за день крыши вагонов, что даже ночь не спасала от духоты. В эшелоне начались заболевания. В Петропавловске сняли с поезда трех девочек и увезли в больницу.

— Скорей бы Ново-Николаевск! Скорей бы приехать! — твердили в один голос ребята, измученные тяжелой дорогой, и только один Гришка Афанасьев не обольщал себя надеждами.

— А что нам в Ново-Николаевске, сладкого киселя наготовили, что ли? Мамаша нас там ожидает? Не торопитесь, лучше не будет!

В Омске над эшелоном разразилась неожиданная беда. Только перешел поезд иртышский мост и стал на запасный путь, к теплушкам явился комендант с золотыми погонами. Его сопровождали два офицера и военный врач.

— Возите всякое советское дерьмо, а раненые валяются под открытым небом! — кричал врач. — И после этого вы мне говорите, что у вас нет свободных вагонов!

— Эшелон имеет назначение в Ново-Николаевск, — сказал комендант.

— Все это ерунда! — вмешался офицер. — Интересы санитарного управления выше всяких назначений. По-моему, теплушки следует освободить для раненых и весь конфликт считать исчерпанным.

— Я не имею права этого делать без разрешения начальника военных сообщений. Эшелон идет за номером.

— Вот чудак! Да вы номер не меняйте. Перемените только пассажиров. Дело проще пареной репы! — посоветовал второй офицер.

Как дальше пошла беседа, ребята не слышали, но через несколько минут разнесся слух о срочной высадке из вагонов. Комендант приказал освободить теплушки в течение двадцати минут. Встревоженные воспитательницы побежали на вокзал.

— Оставьте детей в вагонах, пока не выяснится наша судьба и вопрос с помещением!

— Не могу. Состав занимает санитарное управление.

— Куда же нам деваться с детьми?

— А куда хотите!

Ребята поспешно высаживались из вагонов, а воспитательницы устроили собрание.

— Это произвол! Мы должны протестовать! — кричала возмущенная Шишечка. — Предлагаю принять резолюцию протеста и отправить делегацию в санитарное управление.

Резолюцию приняли единогласно, выбрали делегатов, и они поехали немедленно в город. Но результат от поездки и от митинга получился самый плачевный. Делегаты назад не вернулись. Вместо них приехали в зеленом военном автомобиле офицеры. Они распорядились отправить ребят на ночевку в барак, находившийся в двух верстах от вокзала.

— Ну что, не прав я был! — говорил Гришка. — Это еще цветочки, а ягодки будут впереди! Погодите, еще хватим горячего до слез!

Следующий день, однако, прошел благополучно. Детям привезли черного солдатского хлеба и дали кипятку. А вечером приехали новые воспитатели и принялись переписывать ребят.

— Держись, братва, вместе! — шепнул Гришка Большим Пальцам. — Дело пахнет разбивкой.

Большие Пальцы в свою очередь предупредили Рабочие Руки. Ребята жались друг к другу, но все же в один список не попали.

Прошла вторая ночь, а на третье утро часть детей покинула барак.

— Куда их? — заволновались ребята.

— В уездный город Тару, — объяснил новый воспитатель.

— А нас куда отправят, не знаете?

— Ваша группа намечена в Усть-Каменогорск. Есть такой город на Алтае.

Может быть, новый воспитатель был и неплохой человек, но уже одно то, что он пришел на смену Шишечке, заставило отнестись к нему с недоверием, а Боря невзлюбил его сразу. Мальчик с ненавистью смотрел на светлые усики воспитателя, на хрупкие стеклышки пенсне без оправы, на круглый живот, на короткие ноги и с грустью вспоминал розовое лицо Шишечки и ее теплую нежную ладонь.

К счастью, новый воспитатель не слишком надоедал ребятам своим присутствием. Он любил ходить по комиссионным магазинам и прицениваться к фотографическим аппаратам и биноклям. Вот и сегодня утром он ходил в город, а после обеда явился к ребятам в темно-сером офицерском плаще, купленном по случаю, и полосатой кепке с огромным козырьком. В руках он держал маленький театральный бинокль с перламутровой отделкой.

— Скорее, скорее! — заторопил он детвору в дорогу. — А то на пароход опоздаем. Наш черед ехать.

До пристани было далеко, верст пять, не меньше, но ребятам пришлось идти всю дорогу пешком. Вспомнили они свой весенний отъезд из Петрограда, детский дом имени Веры Слуцкой, два автомобиля — и тоскливо у всех сжалось сердце. Чужими, никому не нужными почувствовали они себя в сибирской столице.

На пристани, перед посадкой на пароход, воспитатель пересчитал ребят. Все были налицо.

— У меня не хулиганить! А то плохо будет! — предупредил он. — Я человек строгий.

Третий гудок проревел над рекой, и матросы убрали трап. Пассажиры столпились на борту. Капитан дал последние приказания в медный сверкающий рупор.

...А когда забурлила мутная вода под колесами и пароход медленно отошел от пристани, Боря не выдержал, всхлипнул и убежал с палубы.

НА КРАЙ СВЕТА

Гражданские дети

Около Народного дома висел на заборе громадный холщовый плакат. Черные, синие и красные буквы возвещали:

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

Распределительной комиссией

Усть-Каменогорской Земской Управы

сегодня в 2 часа дня в помещении Народного дома

БУДЕТ ПРОИЗВОДИТЬСЯ

РАЗДАЧА РАБОТОСПОСОБНЫХ,

ФИЗИЧЕСКИ ЗДОРОВЫХ ДЕТЕЙ,

потерявших родителей,

в возрасте от 12 до 15 лет,

на временное или постоянное воспитание

Лица, желающие взять сирот, должны иметь при себе справку, что они владеют в Усть-Каменогорском уезде недвижимой собственностью.

Перед плакатом толпились местные горожане, казаки с заречного поселка и крестьяне, приехавшие на воскресный базар.

— А говорят, это вовсе не сироты. Это военнопленные.

— Детишки-то? Малолетки?

— Хороши малолетки! С оружием в руках в бою забратые. Под Белебеем.

— Тогда большевики, выходит. Помощники красноармейцев.

— Говорят, коммунисты даже есть!

— Да мне такого и за мильен не надо!

— Брехня! Если мальчишка попадет покрепче, обязательно возьму. Хлеб убрать поможет.

— Это правильно. Здоровый парнишка себя всегда оправдает.

— А по мне, что коммунист, что не коммунист — все одно. Я беспартейный...

Мужики тушили цигарки, снимали картузы и через прохладный коридор входили в полутемный зрительный зал театра. Большинство скамеек было уже занято любопытными, собравшимися поглядеть на малолетних «большевиков», привезенных из Омска.

Раздача ребят была назначена на два часа, но уже к двенадцати в театре все места были заняты, и многие из пришедших стояли в проходах.