Я стал каждый день регулярно приходить на этот милый пляж, пытаясь как-нибудь развлечь загорающих здесь мужчин. Я предлагал им различные гимнастические упражнения, всякие забавы и игры на свежем воздухе, но все мои усилия были напрасны. На пляже по-прежнему господствовало непонятное мне безразличие и ничем не объяснимая всеобщая инертность.

В конце недели моего постоянного посещения этого пляжа я обнаружил совершенно неожиданное оживление и даже движение среди загорающих. Настроение особенно улучшилось, когда на горизонте показался небольшой вездеход, быстро приближающийся к пляжу. Из машины вышли какие-то люди, один из них стал вписывать в большой лист бумаги фамилии всех присутствующих. Вскоре в списке оказалась и моя фамилия. Признаюсь, я удивился такому скрупулезному учету отдыхающих, но представляете себе всю меру моего изумления, когда один из прибывших открыл переносную кассу и стал одаривать деньгами всех нас, требуя взамен лишь, чтоб каждый расписался на бумаге рядом со своей фамилией.

Когда все мы уже расписались и вездеход умчался по кочкам, я, переполненный противоречивыми мыслями, спрятав в карман пачку банкнот, спросил одного из отдыхающих, который стоял поближе ко мне:

— Что-то я не могу понять! Оплата за загорание? Оплата за лежание на пляже? Что это за чудесный пляж?

Отдыхающий многозначительно постучал пальцем по лбу и сказал:

— Ты что, спятил? Какой пляж? Не видишь, что ли, мы здесь дорогу строим!..

Беда с фамилиями

«Номина сунт одиоза». Если перевести эту латинскую фразу по ее точному смыслу, она означает: не упоминай имен.

Как-то я написал острый фельетон об одном отщепенце, которому дал вымышленную фамилию Жлобистодольский.

Некоторое время спустя у меня в квартире выключили свет. Когда я отправился с оплаченным счетом в руках к руководителю районной приходной кассы, чтобы выяснить недоразумение, тот посмотрел на меня уничтожающе и сказал: «А я Жлобистодольский».

Зря я объяснял ему, что мне и в голову не приходило, что мог найтись живой человек с такой фамилией. Он с горькой улыбкой дал мне понять, что включение света в моей квартире потребует очень длительных формальностей.

В результате я вынужден был написать фельетон, в котором единственному положительному герою дал фамилию Жлобистодольский, намекнув, между прочим, что все остальные люди не стоят того, чтобы он подавал им руку.

На меня обиделись многие мои знакомые, но свет в моей квартире появился немедленно.

Опасаясь и в дальнейшем подобных инцидентов, я стал крайне осторожен. Работая над сатирическим портретом одного из ряда вон выходящих каналий, я наделил его самой неправдоподобной фамилией Бджиенчифолиславский и надеялся, что теперь-то сумею спать спокойно. Так оно и было, пока случай не привел меня к некоему дантисту в маленьком провинциальном городке.

Он взял ручку, чтобы заполнить анкету, но, когда я назвал свою фамилию, как-то странно посмотрел на меня, схватил меня, как железными клещами, и стал ввинчивать в зубы что-то стальное по направлению от челюсти к мозгу. Делал он это так прилежно и упорно, что я несколько раз терял сознание. Он приводил меня в чувство и начинал все сначала, приговаривая при этом: «А я Бджиенчифолиславский!..»

С тех пор я решил вообще не давать фамилий отрицательным персонажам своих фельетонов либо в крайнем случае называть их одной буквой: «А» или «Е».

Несмотря на эти крайние меры предосторожности, меня преследует тяжелое предчувствие, что я когда-нибудь окажусь на операционном столе у хирурга «А» или сяду в таксомотор шофера «Е». Не удивляйтесь, если после этого я перестану писать фельетоны!

Упрощенный разговор

Встретил я на Закспанских Крупувках знакомого. Разговорились.

— Когда вы приехали?

— Три дня назад.

— Надолго?

— На две недели. А вы?

— Приехал позавчера.

— Надолго?

— До конца месяца.

— Погода паршивая.

— Кажется, должна улучшиться.

— Надеюсь.

— Где остановились?

— В доме отдыха.

— А я частным образом.

— Прекрасно! Надо будет как-нибудь сходить в кафе.

— Охотно. Как-нибудь.

— Привет!

— Привет!..

Весь этот банальный и ненужный разговор мы вынуждены вести лишь из соображений вежливости, и наш знакомый вынужден разговаривать с нами по той же причине, хотя скорее всего не имеет к этому ни малейшего желания. Не лучше ли было бы в такой ситуации сократить беседу до минимума и не тратить время на переливание из пустого в порожнее!

Достигнуть этого мы можем очень просто, пронумеровав самые затрепанные вопросы и ответы.

Разговор со знакомым на Крупувках выглядел бы тогда примерно гак:

— Один? (Когда вы приехали?)

— Два. (Три дня назад.)

— Три? (Надолго?)

— Четыре. Пять? (На две недели. А вы?)

И так далее и тому подобное.

Несомненно, цифровые обозначения будут приняты всеми, кто уважает свое и чужое время.

Следует обратить внимание на то, что цифровой диалог может иметь еще и другое, маскировочное значение. Например, семейная сцена ревности при гостях во избежание сплетен и нездоровой сенсации будет облечена в следующую форму:

— Девятнадцать! Пятьдесят три! (Распутница! Ты опять с Капущиньским!)

— Сорок пять. (У тебя мания ревности.)

— Шестьдесят! Шестьдесят один! (Меня не обманешь! Я его убью!)

И так далее и тому подобное.

И еще одно преимущество.

Когда мы рассуждаем о некоторых западных политиках, у нас часто вырываются замечания, способные смутить присутствующих при сем женщин и детей. Чтобы избежать неприятностей, гораздо лучше обмениваться мыслями на этот счет без ненужной риторики, коротко и понятно:

— Двести семнадцать!

— Триста два! Триста три!

— Двадцать девять тысяч восемьсот пятьдесят три!!!

— И еще двадцать три сотни…

Мое путешествие на Марс

Однажды я отправился в Союз писателей, чтобы уплатить членские взносы, а там мне говорят:

— Мы приготовили вам сюрприз. Так как вы много лет являетесь примерным членом нашего союза и аккуратным плательщиком членских взносов, мы выдвинули вашу кандидатуру для полета на Марс в качестве первого добровольца. Желаем успеха и счастливой дороги туда и обратно!

Мне было неудобно отказаться. Я спросил только, могу ли я в этом случае заплатить членские взносы в союз после возвращения из путешествия.

Мне это не посоветовали.

Я собрал чемоданчик, положил туда пару запасных носков «эластик», электрическую бритву и два бутерброда с краковской колбасой.

Потом надел комбинезон и вошел в ракету. Я попросил только. чтобы меня запускали в небо не слишком быстро, так как хотел помахать рукой провожающим.

Должен признаться, что был момент, когда я почувствовал себя неважно. Кажется, это заболевание называется «боязнь высоты». Не знаю точно ее симптомов, во всяком случае, мне стало страшно. Я хотел даже выйти из ракеты, но было поздно.

Там мне очень понравилось. Я даже отправил на Землю почтовую открытку «Привет из космоса».

Ракета была еще совсем новая, амортизаторы у нее были жестковатые, и меня основательно трясло на ухабах Млечного Пути. Но когда я подложил под себя мою дорожную подушечку, тряска прекратилась.