И, развернувшись ко мне, складывает руки на груди и присаживается на треснутую столешницу.

И, хотя вогнать меня в краску, если честно, у него получилось, я лишь слегка меняю позу и отчаянно стараюсь не терять боевого настроя.

«Хоть бы ты провалился!» — повторяю про себя, но вслух отрезаю:

— А ты не смотри!

— Да мне как-то… но вот мамка твоя, похоже, и без этого ревнует.

— Что? — возмущаюсь я. — Моя мама ревнует? Кого? Тебя?

Уже выпалив жуткую глупость, я мгновенно о ней сожалею, ожидая, что собеседник не упустит такую прекрасную возможность поглумиться. Но Валентин реагирует на удивление спокойно.

— Витька, а не меня, — даже не усмехнувшись, поправляет он. — К тебе.

— Почему она должна его ко мне ревновать? — спрашиваю я, немного ободрённая не сильно язвительным тоном. (Я ожидала чего-то вроде: «Ну, ты тупа-а-а-я», но на этот раз Валентин был неожиданно снисходителен.)

— Может, потому что ты моложе её в два раза? — блуждая по мне взглядом, размышляет он. — И как минимум в сотню раз красивей.

— Моя мама… — от возмущения, или смущения, я не сразу нахожусь с ответом. — Она очень красивая, ясно?

— Но ты же не будешь спорить, что ты намного круче?..

Наконец он останавливает взгляд на моих глазах, и я, мне кажется, снова краснею и нервничаю от того, что, как всегда, доставляю ему удовольствие загонять меня в тупик… Или от того, что у меня не хватает ума или дерзости из этого тупика выбраться…

— Бред! — вскочив, восклицаю я. — Моя мама круче меня, ясно?! И красивей! И ревновать ко мне дядю Витю у неё нет абсолютно никакого повода…

— Правда? — Валентин подходит почти вплотную. — Ты считаешь, что сорокалетней женщине не стоит переживать, когда её двадцатипятилетний любовник остаётся один на один с её семнадцатилетней дочерью?.. красавицей с идеальными пропорциями и тонкой девичьей талией?.. с нежной бархатной кожей, к которой так и тянет прикоснуться губами?..

— Только извращенец!.. — Я смахиваю его руку, подкравшуюся слишком близко к моей шее и щеке. — Только извращенец, ненормальный может заглядываться на дочь своей невесты! И моей маме, чтоб ты знал, совсем не сорок лет!..

— Совсем? — усмехается он. — А сколько? — Отступив-таки на более безопасное расстояние, пренебрежительно вздыхает. — Тридцать девять с половинкой?.. Брось, ты сама прекрасно понимаешь, что такой, как ты, она уже никогда не будет. Время безжалостно к женщинам.

Я киплю от злости, и безумно хочется отвесить этому гаду пощёчину, но что-то останавливает меня, возможно даже то, в чём я самой себе давно боюсь признаться… Да, моя мама, похоже, действительно боится, что её ненаглядный Витенька...

Сколько раз я замечала, как она буквально буравит нас взглядами, когда мы, например, вместе ужинаем. Или, опять же, почему она всё время старается сделать так, чтобы я не приходила со школы раньше, чем она с работы, когда Витя дома?..

Но, боже мой, разве я хоть в чём-то виновата! Разве я давала для подозрений хоть единый повод! Да если маме не нравятся мои юбки, я хоть паранджу на себя нацеплю! Лишь бы только ей было спокойно… Да меня же тошнит даже от мысли о нас с дядей Витей!..

— Моя мама — красивая, самодостаточная и полностью уверенная в себе женщина, — цежу я сквозь зубы. — И не надо говорить про неё… такое.

— Ну не надо и не надо! — неожиданно соглашается Валентин. — Конечно, тебе лучше знать свою маму. Я просто сделал из того, что видел, свои… кое-какие… небольшие такие… выводы. Не факт, что правильные, так что извини!

И, улыбнувшись мне так, что на душе становится ещё гадливее, он уходит.

Глава 18

*Он*

— Я тебе ща в морду дам, тварь ты бессердечная!!!

— Верни денежку, Тёмочка, сынооок!..

Очередной дождливый понедельник. Я у Севы дома, топчу грязными кедами такие же полы прихожей. Обычно мы встречаемся во дворе, но у Севы опять что-то с телефоном, и мне пришлось зайти и в который раз стать свидетелем не слишком приятной сцены.

— Гони, грю, рубь! Иначе, ща на ремни тебя п-порежу! — ревёт Севин отец.

— Не трогай его! — влезает матушка. — Ууу, изверг! Артёмушка, миленький, нам за квартиру платить надо!

— Коммуналку я сам заплачу. И продуктов сам куплю. И только попробуйте здесь ещё что-нибудь тронуть!

— Да как ты разг-гавариваешь, щенок, с родителями!..

Со стороны Севиной комнаты слышится грохот, и я газую туда вместе с Севой усмирять разбушевавшегося родителя. И, хотя тёть Таня отважно вступается за мужа-собутыльника, справляемся мы с этим легко.

По дороге до Пыточной пытаюсь привести друга в форму. Судя по тремору пальцев (Сева курит), ему нужна разрядка до того, как мы осчастливим своим присутствием заскучавших МариВанн.

— Что на этот раз?

— Туфли.

— Туфли? Ты носишь женские туфли?

— Для танцев! — Севе не до шуток. — Да блин!..

Вцепившись в башку, он падает на корточки посреди однополосной дороги, на съезде на главную, так что успокаивать его мне приходится, постоянно озираясь.

— Блин, братишка!.. Туфли! Грёбаные бальные туфли! Как они вообще их продать умудрились?! Кому, блин?! Просто — кому?! Кому они, блин, нафик, вообще могли понадобиться?!

— Ну так, Сев… — рассеянно бормочу я. — Всякие фетишисты ж встречаются… — И, вовремя заметив вылезшую из-за угла дома тачку, сигнализирую водиле, чтоб потерпел слегка с выездом. — Кто-то, может, стринги женские тырит, а кого-то штырит от запаха мужицких потников…

Сева шмыгает носом, утирается так и не выронившей сигарету здоровой рукой, глубоко затягивается и с дрожащим хрипом усмехается:

— Да они ж новые совсем были… Я их, может, раз и надел всего…

**

За неделю наши боевые ранения почти зажили. Серо-жёлтые пятна в пол-лица, остатки от бланшей, удачно скрыл Натахин тональник. И только губа у Севы по-прежнему кровоточит. Сева врёт, что это я его смешу. Хотя на самом деле это дело рук, вернее губ, Петровны.

Теперь я называю её вампиршей, поскольку Севиной кровью она уже не только в переносном смысле питается.

— Ну вот, как-то так… — Вампирша заканчивает с моим «мейк-апом» и, отступив на шаг, как ценитель перед картиной, попадает в объятия к подпирающему копчиком хрупкую штукатурку Севе.

Так как на первый урок всё равно опоздали, мы отсиживаемся в мужской раздевалке, куда и вызвали «гримёра» с миссией превратить наши лица во что-то приятное глазу и хотя бы отдалённо вписывающееся в школьные правила.

— Красавчик! — подытоживает она. — Все твои прыщи наконец замазала!

— Не все, — дебильничаю я. — Самый главный пропустила. Король всех прыщей.

— Это что, — смеётся она, — нос?

— Нет, не нос. Ниже.

— Ниже? Кадык?

— Нет, не кадык.

— Ещё ниже?..

Иногда мне по кайфу нарочно смущать Натаху. Так она становится женственней, что бывает с ней редко, и даже начинает мне нравиться.

Поправка — как человек…

Сева никогда не ревнует, поскольку уверен, что я ни за что всерьёз не буду подкатывать к любой его девушке. Будь то Петровна, либо та, с которой он замутит, поссорившись с первой, на один вечер. Либо даже мифическая, гипотетическая, хоть нано— долей вероятная, но всё-таки его девушка…

Сева точно знает, что к Новенькой я больше не подойду.

И спокойно зажимает Натаху, ведь у него в запасе ещё вагон времени.

Я издевательски-медленно, чуть ли не по миллиметру, приподнимаю перед невольными зрителями край любимого джемпера.

— Ух ты! — восторженно пищит Натаха, рдея ярче него на фоне своих пергидрольных локонов. — Тём, он раздевается?.. Тём, он раздевается! Это нормально вообще? Алекс, ты реально решил продемонстрировать мне свой… прыщ?.. А если я не хочу на него смотреть?.. Да не хочу я на него смотреть! Не нужен мне твой прыщ, всё, расслабься!.. И стриптиза тут нам на не надо!.. Бляха муха, Свирид!.. — выругавшись, как сапожник, она ошеломлённо затихает. — Где это ты так приложился?.. Это, это… кто так тебя? Это что, тогда в караоке?..