— Что так? — язвительно продолжает она. — Неужели не ты та избранная, которая однажды снимет чары с нашего заколдованного звезданутого мальчика?

— Что? — не поняв, переспрашиваю я.

— Да так, забей! Просто думала, раз уж видела тебя с ним как минимум дважды… В общем, да, забей. Значит, ты всё-таки не с ним была…

Она задумывается, проводит по мне снизу вверх оценивающим взглядом, а затем её неприятное лицо принимает прежнее холодное и хищное выражение.

— С Севастьяновым что у тебя? — спрашивает резко и, предвосхитив мою реакцию, додумывает что-то самостоятельно: — Только не включай мне здесь дурочку! Я знаю, что между вами что-то было. Говори, что было? Сосались? Или что-то ещё?

— Да ничего между нами не было! — начинаю заводиться я, но тут меня резко дёргают за волосы и больно прикладывают затылком о холодный кафель.

«Так вот почему здесь отваливается плитка!» — осеняет меня.

— Не нннадо врать мне! — в лицо мне рявкает Наташа. — Хотя ладно... — К счастью, вспышка её гнева гаснет так же быстро. — На исповедь я пока и не рассчитывала. Просто знай: увижу вас вместе, плохо будет всем. И на этот раз никакой Свиридов вам не поможет… Он мой, ясно? — напоследок добавляет она. — И я никому. Никогда. Его. Не отдам… До встречи, подруга! Свириду привет! Подари ему там от меня подорожник!..

Уже на ходу выкрикивая что-то и жутко виляя обтянутыми спортивными брюками бёдрами, она наконец-то скрывается в дверном проёме.

*Он*

— Ко-лум-барий… — Развалившийся в кресле Сева задумчиво проматывает ленту «Типичного Н-ска» «ВКонтакте». — Слышь, Алекс, а ты знал такое слово: «колумбарий»?

— Знал. Это такая типа штука, где прах хранят.

— Ага. Прикольное, правда? Вроде и красивое, сразу клумбы с цветами перед глазами представляются, а вроде и какое-то…

— Диссонасное? — подсказываю я.

— Чччего? — Он ищет чем бы швырнуться, но ничего подходящего под его свободной от моего смартфона рукой не оказывается, и она благополучно возвращается к наглаживанию блохастика. — Иди ты! дисонасное… Стрёмное просто... Слышь, а помнишь, мы хотели типа группу замутить?.. «Когда ты сломанный, но не сломленный», — сдерживая улыбку, зачитывает он строчку из какого-то нашего совместного «шыдевра», — помнишь, да? Ну и всё… надо было назвать её «Колумбарий».

— Так есть же уже «Крематорий», — сквозь полусон бормочу я. — Хотя… в целом, да… зачёт… жизнеутверждающее такое название.

— Как и наши красивые рожи на плакатах. — Сева с трудом сдерживает смешок.

Представляю эту картину — и мне тоже становится весело…

Говорят, бойся своих желаний. Так вот, в понедельник моё исполнилось, походу, с перебором. Вместе со мной выхватил и Сева, каким-то дьявольским промыслом нарисовавшийся в том же клубе, причём в компании Петровны, да ещё и оба в умат. Как и зачем они там вообще оказались, и почему вдвоём, я не выяснял до сих пор, если честно, уже не интересно даже, но теперь у нас с ним один огромный бланш на двоих, у него перебинтована рука, ведущая, кстати, левая, и, в добавок, при малейшем движении трескается губища.

— Ай, блин, не смейся! — зажевав выступившую на ней кровь, стонет он. — Ааа! Больно-то как!..

— Сам виноват, — брюзжу я, — не надо было у взрослых дяденек микрофоны отнимать.

По пьяни Сева часто творит дичь, но вырвать микрофон у орущего «Рюмку водки на столе» неандертальца даже для него было перебором. Особенно, если учесть тот факт, что сделал он это исключительно ради того, чтобы принародно признаться мне в чувствах.

Мне, мать его, даже не Петровне!..

Кароч, это не Сева со мной выхватил, а, походу, я с ним. И мой «счастливый» кепарик с цветочком остался не у дел.

— Алекс… Алекс! — страдалец тянет ко мне покалеченную конечность: — Обещай, что когда меня не станет, ты похоронишь меня в колумбарии!

— Да это не клумба с цветами, Сев!

— Да ну и что! Я хочу в колумбарий! Засунь меня в колумбарий, братишка, пожалуйста! Только колумбарий! Ну пожааалста, колумбааарий!!!

— Чёт ты рано на тот свет собрался, — усмехаюсь я.

А потом на миг отлипаю от кресла, чтобы отжать у истерички смартфон, и, заполучив его без боя, плюхаюсь обратно.

— Мы ещё на моря с тобой не дёрнули, — добавляю, улыбаясь над повисшей в гаражном смоге паузой.

— И с Женькой? — С Севы мгновенно слетает маска акрисульки погорелого театра.

Приходится конкретно оторваться от экрана, чтобы в полной мере заценить масштабы безответственности того, кто всего сутки назад полночи лобызался с Петровной.

— Я уже обещал ей, что мы вместе поедем... — умоляет он.

На что я решаю лучше промолчать. Погружаюсь в мессенджер и какое-то время просматриваю сообщения. Но вспомнив, наконец, что был здесь не один, осторожно поднимаю глаза.

Сева по-прежнему в кресле, его пальцы по-прежнему терзают блохастика… Только взгляд его при этом мне не нравится — он потух и упёрт в пустоту. А по раскрашенному, расквашенному лицу, теперь лишённому не только наигранных, но и всяких живых эмоций, ползут мокрые дорожки.

Глава 17

*Она*

В последнее время я заметила за мамой странность. Если раньше она практически никогда не срывалась с работы пораньше и, тем более, не прибегала в обеденный перерыв, то теперь стала часто так делать.

Сначала я не придавала этому значения. Потом стала думать, что мама переживает, что её молодой ненасытный жених может от неё загулять. Теперь я не знаю, что и думать…

«Надень юбку подлиннее, иначе в школе решат, что ты пришла туда не за знаниями».

«Не сиди так, это некрасиво».

«Погуляй лучше до моего прихода, Витя там спит».

Вот лишь несколько чуднЫх маминых фраз, на которые я бы, наверное, не обратила внимание, если бы не разговор, случившийся в пятницу вечером.

К нам снова припёрся Валентин. Кстати, в воскресенье он так и не провожал меня до дома. Как только Артём, которого я, к сожалению, в порыве эмоций довольно грубо отшила, скрылся из поля зрения, я так же невежливо распрощалась и с Валентином. Уж его компания мне была точно не нужна.

За всё то время, что мы с ним, как престарелые, прохаживались по станции, ничего ценного из него выпытать у меня так и не получилось. Ни — почему он расстался с Милкой. Ни — за каким чёртом он вообще с ней встречался. Ни — каким образом он вдруг стал моим потенциальным родственником… Ни-че-го! И поэтому общение с ним отныне не представляет для меня ни малейшей ценности. Более того — он мне практически противен!

Гнусный тип, по каким-то неведомым, одному ему, вероятно, понятным причинам вечно пытающийся мне насолить или выставить меня перед важными в моей жизни людьми не в самом лучшем свете…

А всё-таки, для чего он внедрился в нашу семью?..

Как раз это я и собиралась снова попытаться выяснить, когда мы, опять все вместе поужинав, разбрелись по местам… То есть, мама с Витей остались на кухне греметь тарелками, а нас с Валентином выпихнули в единственную в этой квартире комнату, так как, несмотря на «тонкие» намёки мамы, на сей раз выгуливать его я не собиралась.

Мне всё равно, кто там хочет уединиться. Мне вообще на всех и на всё теперь параллельно…

**

Сначала, ничего не спрашивая, я падаю на диван и впериваю выжидающий взгляд в проступающий под чёрной водолазкой хребет Валентина.

Застывший над старым трюмо, служащим мне больше в качестве письменного стола, чем по назначению, он долго и нудно молчит, пока наши взгляды не пересекаются в отражении заляпанного (на это мне тоже параллельно!), немытого зеркала.

Я вздрагиваю, обнаружив, что всё это время он за мной наблюдал.

По фарфоровому лицу Валентина ползёт косая ухмылка.

— У тебя трусы видно, — равнодушно бросает он.