Сад был террасным, он знал об этом, окаймленный оливковыми деревьями, в горшках стояли камелии, гардении, гибискусы, а теплый ночной воздух был напоен ароматом жасмина.

Теперь он мог слышать пианино, странную, навязчивую пьесу. На короткое мгновение он остановился как вкопанный. Константин остановился, полуобернувшись, его лицо не выражало никаких эмоций, и Морган снова двинулся вперед.

Они поднялись по ступенькам на виллу. Это было большое, просторное, одноэтажное здание, построенное из местного камня, с выкрашенными в зеленый цвет ставнями и пантильной крышей. Бугенвиллея в изобилии росла повсюду.

Там была двойная дверь из окованного железом дуба. Константин открыл ее без церемоний и провел внутрь. Внутренний зал, казалось, соединял две части дома вместе и был погружен в темноту. Слабый свет проникал через открытую дверь в дальнем конце, откуда отчетливо доносилась музыка. Константин направился к нему, жестом пригласил Моргана внутрь, положил свою сумку и вышел, не сказав ни слова, закрыв за собой входную дверь.

— Входите, мистер Льюис, — позвал Микали.

Морган вошел в комнату. Она была очень длинной, обставленной в строгом стиле, с выкрашенными в белый цвет стенами, полом из полированного кирпича, весело пылающим огнем в камине и Микали в концертном зале Bluthner concert grand.

— Сними пальто, пожалуйста.

Морган бросил свой плащ на ближайший стул и медленно двинулся вперед, как человек во сне, в горле пересохло, дыхание перехватило. Музыка, казалось, затронула самую суть его существа.

— Вы знаете эту пьесу, мистер Льюис?

— Да, — хрипло сказал Морган. Он называется «Пасторство» Габриэля Гровлеза».

Микали удалось изобразить удивление. «Человек со вкусом и проницательностью».

— Не совсем, — сказал Морган. «Так получилось, что это была одна из пьес, которую моя дочь должна была выучить для получения аттестата по фортепиано пятого класса в Королевском музыкальном колледже».

«Да, я сожалел об этом», — сказал Микали. — Я действительно пытался не заметить ее, полковник.

Морган уже не удивлялся ничему. Он сказал: «Да, я могу себе это представить. Когда вы убили Стефанакиса в Париже, вы оставили в живых шофера, горничную в отеле Hilton в Берлине и снова шофера в Рио, когда вы убили генерала Фалькао. Кем ты себя возомнил — Богом?»

«Правила игры. Они не были целью.»

— Игра? — переспросил Морган. «И что это будет за игра?»

«Ты должен знать. Ты играл в нее достаточно долго. Самая захватывающая игра в мире, на кону которой ваша собственная жизнь. Можете ли вы честно рассказать мне о чем-нибудь еще, что вы когда-либо делали, что дало бы такой же эффект?»

— Ты сумасшедший, — сказал Морган.

Микали выглядел слегка удивленным. — Почему? Я делал то же самое в форме, и за это мне давали медали. Твоя собственная позиция в точности. Когда ты смотришь в зеркало, ты видишь меня.»

Музыка изменилась, теперь какой-то концерт или другой, полный жизни и силы.

Он сказал: «Самое интересное, что ты здесь сам по себе. Что случилось с DI5 и Специальным отделением?»

«Я хотел тебя для себя».

Музыка усилилась до крещендо, когда Морган пошел вперед, разминая руки. Микали сказал: «Тебе это нравится? Это четвертый фортепианный концерт Прокофьева си-бемоль мажор для левой руки».

Его правая рука поднялась над крышкой пианино, держа «Вальтер», и Морган отклонился в сторону, когда пуля прочертила борозду в верхней части его левого плеча.

Он вырвал настольную лампу на кофейном столике из розетки, погрузив комнату в тень. «Вальтер» кашлянул снова, дважды, но Морган уже вылез через ближайшее французское окно. Он пробежал через террасу и прыгнул на десять футов в сад внизу, тяжело приземлившись.

Собака снова залаяла в коттедже, когда он бежал к краю обрыва, сквозь оливковые деревья, виляя из стороны в сторону. Микали, который без колебаний последовал за ним по террасе, последовал за ним.

Теперь было почти совсем темно, горизонт был испещрен оранжевым огнем, когда Морган добрался до края утесов и заколебался, понимая, что бежать больше некуда.

На мгновение он стал идеальным силуэтом на фоне оранжево-золотого вечернего неба, и Микали выстрелил, продолжая бежать. Морган вскрикнул, когда пуля отбросила его назад в космос, а затем он исчез.

Микали вгляделся во мрак внизу. Позади него послышались шаги, и появился Константин с дробовиком в одной руке и точечным фонарем в другой.

Микали взял у него лампу, включил ее и включил на темных водах, бурлящих среди скал.

— Мальчик в постели? — спросил он.

— Да, — кивнул старик.

— Хорошо. Доктор Райли прибудет первым рейсом на подводных крыльях из Афин утром. Она будет ждать тебя.»

Микали вернулся на террасу. Старик посмотрел на темные воды, перекрестился, затем повернулся и пошел обратно к коттеджу.

Примерно через час Жан Поль Девиль вошел в свою парижскую квартиру. Он был на ужине, ежегодном мероприятии, на котором присутствовали в основном коллеги по криминальной коллегии. Большинство остальных предпочли продолжить вечернее развлечение в заведении на Монмартре, часто посещаемом джентльменами среднего возраста в поисках развлечений. Девиллю удалось сбежать достаточно изящно.

Когда он снимал пальто, зазвонил телефон. Это был Микали. Он сказал: «Я пытаюсь уже час».

«Я был на ужине. Проблемы?»

«Появился наш валлийский друг. Знал обо мне все.»

«Боже милостивый. Как?»

— Не имею ни малейшего представления. Я установил, что be не передавал информацию дальше. Он слишком хотел заполучить меня для себя.»

— Ты позаботился о нем?

«Навсегда».

Девилл нахмурился, обдумывая это, затем принял решение. «Учитывая обстоятельства, я думаю, нам следует собраться вместе. Если я успею на самолет с завтраком в Афины, я смогу быть на Гидре к часу дня по вашему времени. Это будет нормально?»

— Отлично, — сказал Микали. «Кэтрин Райли прибывает утром, но об этом не беспокойся».

«Конечно, нет», — сказал Девилл. «Давайте сохраним все как можно более нормальным. Я буду видеть тебя.»

Микали налил себе еще бренди, подошел к столу и открыл папку Моргана. Он нашел фотографию и долго смотрел на темное, изуродованное лицо, затем взял ее вместе с остальными документами и бросил в огонь.

Он сел за пианино, размял пальцы и начал играть «Le Pastour» с огромным чувством и деликатностью.

Большую часть своих семидесяти двух лет Джордж Гика был рыбаком по профессии, живя на той же маленькой ферме, на которой он родился, высоко в сосновом лесу над домом Микали.

Все его четверо сыновей за эти годы по очереди эмигрировали в Америку, оставив ему только жену Марию, которая помогала ему управлять лодкой. Не то, чтобы это имело значение. Что бы он ни любил притворяться, она была такой же жесткой, как и он, в любой день недели и могла управлять лодкой так же хорошо.

Два раза в неделю, чтобы развлечься и немного подзаработать, они отправлялись ставить сети, как обычно, ночью, затем выключали свет и совершали четырехмильный переход через пролив к таверне на побережье Пелопоннеса, где принимали груз не облагаемых налогом сигарет, товар, на который был значительный спрос на Гидре.

На обратном пути, вернувшись к сетям, они продолжат ловить рыбу. Это всегда работало идеально до той ночи, когда Мария включила большие двойные натриевые лампы на носу лодки, свет которых привлекал рыбу, и вместо этого увидела протянутую к ней руку, а затем окровавленное лицо.

— Матерь Божья, морской дьявол! — воскликнул старый Джордж и занес весло, чтобы ударить.

Она оттолкнула его. — Назад, старый дурак. Разве ты не можешь отличить мужчину, когда видишь его? Помоги мне затащить его внутрь.»

Морган лежал на дне лодки, пока она осматривала его.

«В него стреляли», — сказал ее муж.

«Разве я не могу увидеть это сам? Дважды. Плоть разорвана на плече и здесь, в верхней части левой руки. Пуля прошла навылет.»