Однако, сюжетная линия сонета построена по направляющей между двумя обращениями, которые в структуре сонета являются опорными точками риторических фигур сгруппированных и прикреплённых к оси между этими двумя опорными точками.

«The forward violet thus did I chide:

Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,

If not from my love's breath, the purple pride

Which on thy soft cheek for complexion dwells?» (99, 1-4).

«Препровождающий фиалковый, поэтому упрекнул Я:

Сладкий вор, откуда ты украл твою сладость, что благоухала,

Если не от моей любви пурпурной гордыни дыхания (алкая),

Что на твоих нежных щеках в лица оттенках обитало (исчезая)?» (99, 1-4).

Итак, имеющий хоть малую толику воображения читатель, прочитав эти четыре строки закроет глаза и мысленно представит себя в эпицентре необычайно бурной придворной жизни в королевских апартаментах средневековой Англии!

Именно эту картину, имел ввиду поэт, когда писал строки сонета 99, совершенно «непонятного», как могло показаться на первый взгляд извечно суетящегося и опаздывающего исследователя.

В строках 1-4, повествующий бард использовал риторический вопрос, на котором построена структура всего сонета, в конечном счёте остальные строки связаны самим риторически вопросом заданным автором. С основного риторического вопроса начинается сюжетная линия, основанную на обобщающем аллегорическом образе одного из эпизодов придворной жизни.

Но читатель может легко различить, что в строках 1-2 бард обратился к придворной молодой фрейлине, которая как-бы «препровождает» или сопровождает в покои высочайшей особы: «Препровождающий фиалковый, поэтому упрекнул Я: сладкий вор, откуда ты украл твою сладость, что благоухала».

— Но к кому обратился поэт в первой строке сонета 99?

Итак, аллегорическим литературным символом «препровождающий фиалковый», повествующий обозначил юную фрейлину, по-видимому, одетую в платье с преобладанием оттенков фиалкового цвета или цвет её глаз. Содержание строки 2, явно отвлекает от определения пола «препровождающего», так как речь идёт о ком-то или чём-то мужского рода: «Сладкий вор, откуда ты украл твою сладость, что благоухала».

Этот приём является «отвлекающим» элементом «эзопова языка», где строки 3-4, дают конкретные намёки о ком идёт речь. В строках 3-4, повествующий бард, используя язык литературных символов говорит об украденной сладости его «любви пурпурной гордыни дыхания», которое могло принадлежать только одной персоне, это адресату последовательности «Прекрасная молодёжь юному Саутгемптону: «Если не от моей любви пурпурной гордыни дыхания (алкая), что на твоих нежных щеках в лица оттенках обитало (исчезая)?».

— Но как каким образом украденная сладость «пурпурная гордыни» дыхания стала обитать на «нежных щеках в лица оттенках» у «препровождающего фиалкового»?

Совершенно, верно, только с помощью поцелуев в щеку и губы, так как «препровождающий фиалковый» — это тайная любовница юного Саутгемптона, молодая особа, которая была любимой фрейлиной королевы. Для понимания хочу перевести фокус внимания читателя в раздел хронологии событий и фактов.

Кратка справка.

Генри Ризли, 3-й граф Саутгемптон в 1596 году подал прошение королеве о разрешении участвовать в экспедиции в Кадис, однако ему было в этом отказано. Но в следующем, 1597 году, заручившись поддержкой Государственного секретаря сэра Роберта Сесила (сына своего бывшего опекуна), добился разрешения на участие в экспедиции на Азорские острова. В 1598 году получил разрешение королевы в течение двух лет путешествовать по Европе и отправился в Париж вместе со свитой сэра Роберта Сесила, отправленного, как представителя посольства к Генриху IV во Францию.

Впрочем, вскоре стало известно, что любовница Саутгемптона, фрейлина королевы и кузина графа Эссекса Элизабет Вернон, ждёт от него ребёнка. Граф тайно вернулся в Лондон на четыре дня, где в полной тайне поспешно заключил брак, но в ближайшее время об этом стало известно самой королеве.

Известие о тайной венчании Саутгемптона с Элизабет Вернон дошло до королевы очень быстро, что привело её в ярость, королева не могла терпеть, когда придворные аристократы и её фрейлины вступали в брак без её согласия. И тогда Елизавета потребовала, чтобы Саутгемптон снова вернулся в Лондон, чтобы наказать его. Саутгемптон пытался противиться, но неудачно, и в ноябре 1598 года прибыл в Лондон, где он был отлучён от двора и на неопределённое время заключён в тюрьму Флит, его молодая жена также провела некоторое время в заточении.

Именно, о «пурпурной гордыни» дыхание Саутгемптона на «нежных щеках» Элизабет Вернон «в лица оттенках обитало (исчезая)», что было написано в строках 3-4 сонета 99! И это были щеки кузины графа Эссекса — Элизабет Вернон, она же любимая фрейлина королевы Елизаветы. Пурпурный цвет в «елизаветинскую» эпоху, да и ранее, аллегорически использовался для обозначения особ королевских кровей, каковым и являлся молодой Саутгемптон, повествующий о нём, упомянул в строках 1-4 как-бы по касательной, «моей любви пурпурной гордыни дыхание».

Английское слово «complexion» строки 4 в сонете 99, как бывший в ходу оборот речи «елизаветинской» эпохи мог означать «оттенок лица или глаз»; более позднее слово «complexion» получило более распространённое применение, но только в тех случаях, когда для обозначения чего-либо начитался придаваться новый или другой оттенок происшедшего или какой стала ситуация после изменений.

Для обозначения изменений в том случае жизненной ситуации, когда что-то меняется какой-либо степени придавая: погоде, происходящим событиям, стечениям обстоятельств совершенно другой оттенок, отличающийся от предыдущего, согласно Большому английскому словарю Мюррея.

Например:

«The joke took on a rather serious complexion when the police became involved».

«Шутка приобрела довольно-таки серьёзный оттенок, когда в дело вмешалась полиция».

(Оксфордский Большой словарь в 12-ти томах изд. 1928 (Oxford English Dictionary, OED).

В сроке 3, повествования мной была заполнена конечная цезура словом деепричастием в скобках «алкая», которое обозначает «страстно желая», таким образом решив проблему рифмы строки.

В строке 4, также была заполнена конечная цезура строки словом деепричастием в скобках «исчезая», которое органически вписалось в строку, отразив во времени динамику поцелуя, дополнительно была решена проблема рифмы строки.

Строка 5, входит в одно предложение, поэтому её следует рассматривать отдельно, так как после предыдущего риторического вопроса строк 1-4, она является риторическим ответом на вопрос или положительным подтверждением строки 4, то есть заключительной части риторического вопроса.

«In my love's veins thou hast too grossly dyed» (99, 5).

«У моей любви венах ты также, чрезвычайно окрашенный» (99, 5).

В строке 5, речь идёт «пурпурном» цвете» гордыни юноши в его «дыхании» на «нежных щеках в лица оттенках» его возлюбленной, которое обитало, где поэт подтверждает, ибо от знает, будучи биологическим отцом юноши: «У моей любви венах ты тоже, чрезвычайно окрашенный». Предложение строки 5, было построено автором так, чтобы ввести в замешательство читателя, который не сразу смог понять, что бард хотел донести, обращаясь на «ты» к «пурпурному цвету» юноши. Оборот речи «grossly dyed», «чрезвычайно окрашенный» была широко распространённой в елизаветинскую эпоху, ибо вопрос «чистоты кровей» был необычайно актуальным особенно в условиях придворной жизни. В античной традиции стихосложения, такое подчёркивание контраста цвета представляет собой разновидность метафорической антитезы.