Вижу перед собой игрушечные весы и россыпь мелких предметов: пуговицы, кубики, граненые карандаши. Но все обозначало не то, чем являлось: фантазия рисовала из пуговиц печенье, кубики становились пирожными, а толстые карандаши палками колбасы. Магазин открывался, и любой покупатель – будь им соседский мальчик или пучеглазая кукла – выбрав товар, расплачивался игровой валютой.
Деньгами становились использованные билетики или просто обрывки газеты. И вдруг в моей кассе появились ценные купюры, «миллионы»! Это были раскрашенные аляповато-алыми знаменами повестки, приглашающие граждан СССР на выборы. «Миллионы» долго оставались в обращении, а когда я подросла и перестала играть в магазин, то сложила слегка потрепанные бумажки в коробку с другими моими сокровищами. Изредка вынимала и рассматривала их: на каждой повестке напечатаны красными цифрами даты выборов, а на обороте – вписанные фиолетовыми чернилами – фамилии взрослых жильцов нашей коммунальной квартиры. Так вышло, что вся «валюта» осела в моей кассе.
Но пролетели годы, позади школа, и своим чередом настали новые выборы. Вновь в моих руках алеющее знаменами приглашение на участок для голосования – теперь оно адресовалась лично мне, подтверждало мою взрослость. Радостное волнение охватило меня: голосую впервые!
Когда шла второй раз, губы уже кривила скептическая улыбка: девяносто девять целых и девяносто девять сотых – эти цифры голосов, поданных «за», появятся завтра на страницах газет – всегда! И вопрос – «почему так» – повисал без ответа. Третий раз пригласительная повестка и вовсе вызвала раздражение. Все предрешено: на одно место намечен один кандидат, и его утвердят, даже если я не пойду на выборы. Скомканная бумажка полетела в мусорную корзину.
Прошло немало лет, изменился уклад жизни, и возник новый порядок выборов. Шла отчаянная борьба за каждое депутатское кресло. Изменилась и форма привлечения избирателей. Вместо полупрозрачных, бьющих в глаза красным цветом повесток в канун выборов в почтовые ящики забрасывались новомодные рекламки: глянцевые и многоцветные листовки с фотографиями разных кандидатов. Выборы проходили на альтернативной основе! Я уносила в квартиру еще диковинный флаер, внимательно читала программы политиков, рассматривала незнакомые лица на снимках. Кого выбрать? Я морщила лоб, как в игре в магазин, когда держала в руках заветный «миллион»! Сегодня, отдавая свой голос за кандидата, надеялась получить товар высшего качества – правду и справедливость! Была уверена: демократические выборы – это всерьез, не может желанная цель вдруг обернуться ненужными пуговицами из магазина моего детства.
Однако вмешалась инфляция: ценность моего голоса начала стремительно падать. Несколько лет назад мне отвесили бы за него килограмм правды, сегодня вполовину меньше. А недавно вышла из квартиры и распсиховалась, что дворники жилкомсервиса не убирают подъезд. Представьте: спускаюсь по лестнице, из подвала привычно тянет духом канализации, а площадка у почтовых ящиков засыпана бумажным мусором! И красочные флаеры с обещаниями кандидатов тоже валяются на бетонном полу – неряшливые жильцы побросали. Глянула на отглаженные фотошопом, наизусть выученные по телевизору лица: почти на всех отпечатались черные следы рельефных подошв. Даже детям в игры такие грязные бумажки не пригодны – стопроцентная инфляция!
Посмотрела на стену и вдруг увидела на афишке, приклеенной скотчем, свежий образ. Хотя тоже смутно показался знакомым, но откуда? Размноженное простым ксероксом фото мужчины средних лет: взгляд направлен на меня: подернут дымкой забот, но честный. Вспомнила! Он же из соседнего подъезда! Встречала его во дворе с черным догом – и всегда с щеткой и совочком – за питомцем убирал. И зачастило сердце, подстегнутое надеждой, что курс выборных бумаг снова поползет вверх, и снова вырастет в цене мой голос!
Книга перемен: мои петербургские адреса
1. В круге ближнем
Я стала самостоятельно выходить на улицу лет с шести. К тому времени я знала, что живу в Ленинграде, а также запомнила свой адрес: Средняя ПодЪяческая улица, дом 5, квартира 7. Ныне филологи спорят о написании улицы: «Ъ» или «Ь» перед буквой «я»? Недавно я прошлась вдоль всех пятнадцати домов, разглядывая номерные знаки над входными арками, и обнаружила, что спорят уже не только филологи, но и сами знаки. Установленные в разное время, они оспаривают и орфографию – на обновленных в последние годы номерных знаках в названии улицы чаще красуется знак мягкий.
Единоборство букв мистическим образом связано и с окружающей средой. Твердокаменный, искривленный булыжник – им мостилась улица во времена моего детства – уступил место ровному, но подверженному атмосферным воздействиям асфальту – это покрытие может и трескаться на морозе, и плавиться от жары. И что заметила с удивлением: с течением времени угловатые черты моего характера – целеустремленность, граничащая с упрямством, перепады настроения или нетерпимость к людским недостаткам – сглаживались одновременно с характером мостовой под ногами. Мое поведение стало внешне ровнее – подобно асфальту, зато и ранить меня теперь легче, чем прежде, когда укоризненные взгляды обтекали меня, как вода мелкие булыжники. Характер мой смягчился, будто впитал в себя тридцатую букву алфавита – «мягкий знак».
Я проследила сакральную взаимосвязь и других черт моей личности с изменениями материального мира и еще расскажу об этом, но чтобы вы поняли эти закономерности, мне придется описать топографию моей улицы.
Средняя Подьяческая на плане города выглядит хордой – коротким отрезком, стягивающим петлю извилистого канала Грибоедова, петляющего среди улиц города – ныне Санкт-Петербурга. Чугунные решетки канала, составленные из тысячей колец, с двух сторон отсекают короткую улицу в пятнадцать домов. От угла до угла вы пройдете ее за пять минут.
Когда меня начали выпускать одну на прогулки, эти границы стали вешками моей свободы: с улицы ни на шаг! Однако порой я нарушала установленные старшими запреты. Но исследуя неведомое мне пространство за углом – теперь понимаю – я расширяла внутренний мир. И вот еще необъяснимый феномен: расположенные рядом учреждения меняли свои назначения, меняли вывески, синхронно отражая перемены в моей жизни. Мое взросление и моя судьба, с детства вписывались в Книгу Перемен – это древнее изобретение китайцев.
На ПодЪяческой с твердым знаком, мощеной крепкими булыжниками, редко появлялись автомобили, и дети безбоязненно играли на проезжей части. Одной из игр была игра «обмен домиками», где домиками становились круглые чугунные крышки над люками, во множестве скрывающимися под мостовой. Люков для игры всегда определялось на один меньше, чем было играющих. И пока дети обменивались «жилплощадь». Прочны ли были крышки над люками? На моих глазах ни одна не перевернулась, не провалилась, однако внезапная смерть от болезни вырвала из наших рядов подружку-третьеклассницу, символически увлекла ее под землю, в пустоту люка. Сегодняшний опыт, увы, подтверждает: не всем детям доведется стать взрослыми. И еще: «Если хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах».
И снова возвращаюсь на набережную канала. Его берега, как и других водных артерий города, одеты в гранит, а сама набережная высоко приподнята над поверхностью воды. Зимой вода слегка подмерзает, но лед тонок и слаб, ведь его подмывают теплые сточные воды. И тут для детей тоже таилась опасность. Неодолимым искушением становилось желание проверить прочность буроватой наледи, куда можно было шагнуть с нижней ступени каменной лестницы, сбегающей с набережной. Мы с подружкой нерешительно замерли у кромки. Она оказалась смелее: всего лишь держалась за мою руку, ступая на рыхлый лед. Он треснул, крошась, и нога девочки потеряла опору. Но мгновением раньше, едва подружка качнулась, я дернула ее руку на себя. Мы обе благополучно шлепнулись на каменную площадку, но не в ледяную воду. Снова нас спас ангел-хранитель.
