Я собралась спросить, с чего началась деятельность фирмы, но Копейкин прервал меня. Сказал, что времени у него в обрез, поэтому он сам изложит всё необходимое, а я должна буду вставить вопросы в его монолог позже. Интервью должно быть по форме, но не по сути. Это заявление меня слегка обескуражило, и стало новым опытом в журналистике, в рекламном ее варианте.
Краткая лекция крутолобого директора расширила мой финансовый кругозор. Я включила диктофон, но при этом ловила каждое слово Копейкина – услышанное казалось мне полезным и в личном плане. Мне открылось, что одни фирмы элементарно предлагали только финансово-информационные услуги; другие, без всякого риска для себя, играли средствами граждан – брокерские конторы; а третьи тупо аккумулировали приватизационные чеки… На этом месте он слегка скривил губы, воздержавшись от дальнейших комментариев.
Оптимальным в рассказе директора вырисовывался лишь Фонд, где я сейчас находилась. Копейкин подчеркнул, что у них – инвестиционно-финансовая компания. То есть, они, собирая деньги и ваучеры у граждан, вкладывают их в акции динамично развивающихся предприятий. Рискуют не только средствами вкладчика, но и своим благополучием. Сведения об учредителях Фонда тоже вызывали почтение: трое, включая и самого Копейкина, – кандидаты физ. – мат. наук из того самого НИИ, что доживало последние дни на верхних этажах этого здания. И ответил, собственно, на мой первый вопрос, рассказав, как поначалу они с друзьями организовали технический кооператив, а впоследствии переключились на работу с акциями. Под конец беседы директор предъявил мне лицензионное разрешение на деятельность компании.
Затем я побеседовала с посетителями, стоявшими в очереди в коридоре. Фонд рекламировал себя уже несколько месяцев, и самые первые вкладчики, приобретя акции, уже успели получить какие-то дивиденды.
И в заключение визита я сама обменяла предусмотрительно захваченные из дома приватизационные чеки своей семьи на красивые, с водяными знаками, акции перспективного сибирского предприятия.
Мой гонорар за это интервью, как и рекламную площадь, финансовая компания оплатила авансом в тот же день. Оплата шла «налом», так что выходила я из центра с толстой пачкой денег в сумочке на ремешке, висевшей на шее под курткой. Поэтому, несмотря на жаркую погоду, пришлось застегнуться на все пуговицы. Мой процент, гонорар за будущее интервью, был впятеро больше, чем я получила за статью о бомжах в городской газете. Я отвезла деньги в офис, передала их своим хозяевам, прикинув про себя, что таких денег хватило бы на недельную оплату сотрудников целой лаборатории. Вскоре вышло мое рекламное интервью с броским заголовком: «Сегодня акционер – завтра миллионер». И сама я с надеждой смотрела в будущее, пристроив так удачно свои ваучеры, и радовалась текущему дню, давшему мне такой потрясающий заработок.
Дома снова занялась курткой, решила, что пора снять с нее ватин, но зато пришила большой внутренний карман с застежкой-молнией для казенных денег.
Но вскоре стало ясно, что крупный заказ – это редкость. Моей рутинной обязанностью было просто собирать рекламно-информационный материал. Я моталась за копейки из конца в конец огромного города, изнуряя себя в душном, битком набитом людьми, метро и выстуженных салонах наземного транспорта. Отдельные заказчики запросто «кидали»: вызвав агента и поговорив со мной о ценах на услугу, отказывались от рекламы. Тогда я вовсе оставалась ни с чем. А большинство рекламодателей оформляли малые блоки газетной площади, размером с два пальца. Реклама дешевая, и мой процент куцый.
Поэтому я не разрывала отношений и с «Городскими новостями», отражая в статьях для них свои впечатления о жизни города. И было в моих метаниях с черных клеток поля журналистки на стерильно белые что-то противоестественное. Черное поле, поле белое – туда и обратно. И не удавалось совместить все стороны жизни воедино – или сама жизнь становилась такой несовмещаемой.
Поиски золотой середины
Летом пришлось купить жилетку в секонд-хенде, чтобы безопасно перевозить деньги. Я надевала ее на платья, и чувствовала себя и бодро, и легко. Лицо и открытые части тела покрылись темноватым, как у сельских жителей, загаром, хотя я проводила время не в поле, а бегала по запыленным городским улицам. Других изменений в моей жизни не происходило.
Однажды я получила через рекламное агентство вызов в маленький частный театр – такие театрики тоже стали приметами нового времени. В отличие от дотируемых государством эти труппы находились на самоокупаемости, ютились в полуподвалах и нередко гастролировали по области, чтобы свести концы с концами.
Особой выгоды я от этого заказа не ожидала, догадываясь, что театр потянет, дай бог, мелкий рекламный блок. Мои предчувствия оправдались: самый дешевый вариант. Однако следом случился приятный сюрприз.
Заказывая мне рекламу, артистка и менеджер в одном лице – женщина средних лет со скорбными складками у губ – посетовала, как трудно мотаться по области. Но только гастроли позволяли театру держаться на плаву. Выступали они в санаториях и пансионатах. Оказывается, этим учреждениям государство выделяло средства на культурные мероприятия. И на следующий неделе артисты собирались посетить дом престарелых, расположенный в ближайшем пригороде. Во мне сразу навострил уши пройдоха-журналист, взращиваемый редактором «Городских новостей»! Я уже думала, как напишу репортаж о жизни обездоленных стариков.
Спросила у собеседницы, можно ли и мне поехать с ними.
Моя визави отвела взгляд и с сомнением в голосе произнесла:
– Даже не знаю. Это учреждение режимное, закрытое. Это не рядовой интернат, а Дом заслуженных ветеранов, туда всех подряд не пускают.
То, что речь шла об элитной богадельне, укротило мою буйную фантазию, однако не убавило желания попасть туда. Я сообщила, что являюсь корреспондентом не только рекламного, но и солидного городского издания. Тут же достала из сумки сложенное фантиком удостоверение городской газеты. Разгладила пальцем полосы-сгибы на тонком листе бумаги. Логотип известной газеты произвел на менеджера впечатление, и она позволила мне присоединиться к труппе, сказав, куда и когда следует прийти.
И вот я вместе с шестью актерами трясусь в стареньком, дребезжащем автобусе по колдобинам грунтового шоссе. Наконец сворачиваем в тупичок: нараспашку ворота среди железных прутьев ограды, за ними старая поросль запущенного сада, в глубине его двухэтажный старинный особняк. Это и есть таинственный закрытый объект – Дом заслуженных ветеранов.
Запыленный автобус остановился у разбитых временем ступеней особняка с колоннами, покрытыми разводами влажных пятен и отвалившейся штукатуркой. На каменное крыльцо тотчас вышел вальяжного вида доктор, в белоснежном халате и накрахмаленном колпаке: видимо, нас заметили в окно. Знакомая мне артистка шепотом пояснила, что это – главврач учреждения.
Артисты, громогласно переговариваясь, выбрались из автобуса, вытащили реквизит – несколько объемных ящиков и потянулись в сторону входа. Мужчины несли ящики, женщины шли почти налегке. Поравнявшись с главврачом, радостно приветствовали его, очевидно, приезжали сюда не впервые. Я проследовала с толпой, как-то особо не представляясь администратору учреждения. В вестибюле, умноженные отражением в зеркалах, мы производили впечатление значительной толпы. Главврач обогнал гостей и приветливым жестом пригласил артистов пройти на второй этаж. А я, краем глаза, заметив справа от входа фланирующих по коридору старушек, отделилась от труппы и свернула в их сторону.
Самая бойкая, увидев меня, приблизились. Узнав, что я журналист, затащила в свою комнату, где стояло четыре койки – на одной из них лежала с открытыми глазами древняя морщинистая старуха, три других кровати были гладко, без единой морщинки заправлены суконными одеялами. Активная обитательница зашептала мне на ухо, поглядывая на дверь, свои претензии к жизни здесь: нянька вымогает деньги за помывку, еда невкусная, сестры грубы. И, не стесняясь, лежащей старухи, уже в полный голос стала жаловаться на нее. Оказалось, что немощная соседка, вставая ночами в туалет, двигалась туда, толкая перед собой стул, вместо ходунков, чем будила остальных. Немощная старуха, когда я невольно повернулась в ее сторону, ласково улыбнулась мне, кажется, она не слышала жалоб соседки на себя.
