Еще до обеда успела приехать в редакцию и отдала статью редактору. Он бегло прочитал, одобрительно кивая, лишь заметил в конце чтения, что материал желательно в машинописном виде представлять. Однако принял и так. Вскоре моя статья почти без правки появилась в номере. И, что стало полной неожиданностью, через неделю ее перепечатали в центральной прессе! Жизнь маргинальных слоев только-только открывалась благополучным горожанам, и тема имела успех.

Я решила, что за успешным дебютом последует столь же успешное развитие журналистской карьеры и смотрела в будущее с оптимизмом! Ан нет. Первый репортаж оказался сродни удачно забитому голу с одиннадцатиметровой отметки. Синицын заявил, что дал мне адрес ночлежного фонда в виде исключения, что устроил мне экзамен, и я его выдержала: пишу я неплохо. Но попутно просветил о различиях между мною и штатными журналистами. Только штатных журналистов направляют на разные мероприятия, в учреждения или аккредитуют на пресс-конференции. А мой удел, быть свободным репортером, самой искать темы и события.

Редактор потратил на эту лекцию минут пять, а в заключение, взглянув на меня с хитроватым прищуром, спросил:

– Вы знаете, какое главное качество для репортера?

Я напрягла шею, продолжая держать ее вполоборота к редактору.

– Главное для журналиста – это умение открывать дверь ногой!

Едва заметно я качнула головой: для меня это недоступное искусство. Однако мысли забегали, и я, проявив инициативу, предложила ему сразу две темы. Сказала, что могу написать о гимназии, где училась дочка, ведь гимназии открылись совсем недавно, и мало кто знал, чем они отличаются от обычной школы. И еще предложила сделать о танцевальном кружке, где дочь занималась вечерами. Синицын отмел оба варианта с ходу:

– Нужно вскрывать язвы общества, а вы предлагаете благодатные оазисы. Подойдите к делу креативно. Проникайте в учреждения с черного хода, если в главные двери не пускают. Проявляйте инициативу!

Затем Синицын дал указание секретарше, сидящей в соседней комнате, выписать мне временное удостоверение корреспондента. Его напечатали на стандартном листе писчей бумаги с логотипом газеты сверху, приклеили мою фотокарточку и шлепнули на нее круглую печать. Для удобства пользования мне пришлось сложить эту бумаженцию в восемь раз – лишь мое фото да несколько букв текста оставались на виду.

Напоследок я поинтересовалась, когда мне можно получить гонорар за мой репортаж о бомжах, и мне пообещали его выплатить в следующем месяце.

И гонорар получу не скоро, и мужу на работе зарплату задерживали – положение с деньгами становилось все катастрофичнее. Факты, вскрывающие «язвы общества», находила с трудом.

Однажды в государственной еще столовой, куда я по случаю заглянула, мне попалась на глаза бабушка, собирающая объедки со столиков. Конкретно помочь ей деньгами не могла: самой едва хватило на стакан чаю да тощенький пирожок. Но я побеседовала с ней. Она жаловалась на маленькую пенсию, говорила, что живет одна, что соседи на кухню не пускают. Все это я описала в статье, которую редактор сократил до крошечной маленькой заметки. Еще несколько раз подсматривала сценки в общественных местах: нищие в подземном переходе, попрошайки в метро. Эти наблюдения попадали в раздел информационного калейдоскопа и платили за них гроши.

Поэтому я уже сожалела, что отказалась работать рекламным агентом, упустила свой шанс – ведь мне гарантировали заказы и нормальный заработок. Если бы я знала, что от журналиста требуется еще больше нагловатой инициативы, чем от агента, то не сбежала бы так поспешно из рекламной газетки «Всем привет!». А вновь обращаться было неловко, да и места все, полагала, заняты.

Положение становилось безвыходным. И по утрам, проводив своих в школу и на работу, я снова слонялась по комнате в тягостном безделье. И однажды, будто мое раскаяние было где-то услышано, в моей комнате снова зазвонил телефон!

Я без всяких ожиданий сняла трубку и услышала в ней властный и возбужденный голос Марианны, директора рекламного издания. Будто и не прошло полтора месяца после моего поспешного бегства из агентства, будто она знала, что я сижу на мели и буду рада любой работе.

– Галина! Вы сейчас свободны? – сразу после приветствия спросила она. – Срочно приезжайте в офис, возьмете расходники и прочую мутотень и сразу к заказчику: делать интервью. Журналистская работа, то, что вы хотели!

Я пообещала приехать через два часа, определив себе час на сборы и час на дорогу.

Сияющие оазисы благополучия

Слякотная зима в городе медленно преображалась в худосочную весну. На тротуарах лежало серое месиво из растаявшего снега, но асфальт уже был расчерчен ручейками, бегущими от водосточных труб. Торопясь в рекламный офис, я перепрыгивала ручейки, будто школьница через рисованные мелом классики. И солнце уже пригревало так заметно, что я шла, расстегнув куртку.

И снова громоздкое здание бывшего советского учреждения. Быстро оформляю пропуск в офис рекламной газетки «Всем привет!», поднимаюсь на третий этаж. Марианна встретила меня приветливо, ни о чем не спросила, а сразу же вручила бланки, штампы и квитанции, необходимые для оформления рекламы. И уже готово для меня еще одно журналистское удостоверение. Твердые красные корочки частного издания выглядят солиднее, чем помятый листок от государственной газеты. Запись подтверждала, что я – менеджер по рекламе и специальный корреспондент издания «Всем привет!».

Выходя из офиса, столкнулась на площадке лестницы с редактором Синицыным. Поздоровались. Опять на его лацкане белела крошка, быть может, от печенья. Теперь, чувствуя себя более независимой, я мимоходом указала полусогнутым пальцем:

– У вас пылинка к пиджаку пристала.

Он, равнодушно смахнул ее, и спросил тоже с доверительной простотой, кивнув головой на дверь рекламного агентства:

– Рыба ищет, где глубже, да?!

Мы спускались рядом один пролет, и я задала ему свой вопрос:

– А почему мой гонорар за последнюю заметку не включили в ведомость?

– Я в курсе, получите в следующем месяце.

На следующей площадке он свернул в коридор и побежал по своим делам, а я заторопилась к выходу.

Когда ехала в метро, продолжала мысленный диалог с Синицыным, укорившем меня в прагматичности. Ну да, устала я от грязи и сомнительных сенсаций, надоело рыскать по городу в поисках негативной мелочевки. Притом, и выплаты задерживают. Переключусь на рекламные статьи, эту тоже достойная работа, ведь людям нужна информация о товарах и услугах.

Адрес, куда я направлялась, отложился в памяти еще в тот день, когда полтора месяца назад я обдумывала судьбу своего ваучера. Та самая финансовая компания: «Наш фонд – самый надежный сейф для ваших ваучеров! Обеспечите себя и будущее своих детей». Свою личную проблему с чеками я до сей поры не решила, зато теперь ехала в качестве корреспондента рекламного издания, чтобы взять интервью у руководства Фонда. И в этом совпадении я тоже увидела Божий промысел, хотя всегда находилась на позициях материализма, мистикой не увлекалась.

Офис компании располагался на одном из этажей научно-исследовательского института и выгодно отличался свежестью интерьера от остальной части здания. Та половина коридора, что находилась в ведении фонда, была обновлена евроремонтом: светлые стены и полы, остропахнущие свежим лаком двери. Однако, входя, я ненароком задела плечом косяк двери, вытерев об него куртку. Но секретарша помогла мне быстренько оттереть его, после чего проводила к директору.

В кабинете за большим и почти пустым письменным столом, сидел элегантный молодой человек, в безупречном костюме, белой рубашке, галстуке – мода стричь волосы почти наголо еще казалась диковинкой, потому что ассоциировалась с заключенными советской поры. Однако крутой открытый лоб мог принадлежать и Сократу, а глаза хозяина кабинета светились умом и проницательностью. Это был сам директор фонда, и фамилию он имел «говорящую» – Копейкин. Пока секретарша готовила нам кофе, он подарил мне блокнот и авторучку с фирменным логотипом.