Или другая тяжелейшая болезнь — отеки мозга — одна из самых распространенных причин смерти при черепно-мозговых травмах, а это половина всех несчастных случаев. От нее люди умирают в реанимациях, несмотря на блестящую хирургию, на самое современное лечение. И вдруг чудо: больные с отеками мозга вскоре после вливания "Перфторана" приходят в себя, отмечают необыкновенную ясность сознания, резкое улучшение самочувствия. Это была победа над болезнью почти неизлечимой. Таких удачных применений не одно, не два — сотни. В Киевском институте нейрохирургии, в Днепропетровской клинике, в Москве: в госпитале имени Бурденко, в Институте трансплантологии и искусственных органов, в Центре детской хирургии, в Институте имени Вишневского, где "Перфторан" позволил хирургам вести многочасовые операции на сухом отключенном сердце.
Эти результаты клинических испытаний осенью 1985 года были доложены в Пущино на двух ученых советах.
Я был в Институте биофизики, читал стенограммы всех выступлений. Врачи, съехавшиеся в те дни в Пущино, были единодушны: препарат остро необходим в клинической практике. В нем нуждаются все клиники страны, служба скорой помощи, реанимационные отделения. Врачи не знали, что судьба голубой крови была уже решена без них в высоких инстанциях.
В июле 1985 года, когда в клиниках завершались испытания препарата, когда на сборке в Институте биофизики стояло уже опытное производство, с вводом которого все клиники Москвы смогли бы уже через год удовлетворить свои потребности в "искусственной крови", в Минздрав СССР пришло письмо, где было сказано, что у "компетентных органов" имеются материалы, свидетельствующие об отрицательном действии на организм человека перфторированных углеродов, входящих в состав эмульсии "Перфторана".
Можно понять растерянность бывшего министра здравоохранения Буренкова, на имя которого пришло это письмо. Результаты испытания "Перфторана" блестящие, врачи требуют его производства, а тут какие-то страшноватые материалы, пахнущие чуть ли не уголовщиной. Но делать нечего, и отправляется в Пущино комиссия Минздрава СССР. Вскоре она выносит заключение: «Комиссия, созданная Минздравом СССР, установила… экспериментальные исследования препарата "Перфторан" проведены не в полном объеме — недостаточно изучено канцерогенное, мутагенное, тератогенное и эмбриотоксическое действие препарата, его влияние на иммунную систему организма…»
На этом основании в октябре 1985 года приказом по Министерству здравоохранения СССР за № 1380, подписанным заместителем министра Сафоновым, клинические испытания "Перфторана" были прекращены, остановлено его производство.
Что тут можно сказать? Я узнавал: к январю 1984 года, перед тем как было дано разрешение Фармкомитета на клинические испытания, в лаборатории Белоярцева было сделано более четырех тысяч экспериментов, и все требуемые Фармкомитетом исследования были выполнены. Но к октябрю 1985 года, когда клинические испытания уже завершились в клиниках, внезапно произошло изменение правил Фармкомитета. По новому уставу для большинства лекарств, разрешаемых к испытаниям, нужно было иметь подробные данные по канцерогенности, тератогенности, эмбриотоксии. Ранее этого не требовалось. Так что Белоярцев никаких инструкций тут не нарушал, все было сделано как надо, и качество препарата Минздрав в те дни не ставил под сомнение. Просто надо было соблюсти новую, может быть, и необходимую формальность. Соблюли. На это потребовалось три года. И сегодня все исследования, перечисленные в приказе, выполнены. Из всех учреждений, делавших дополнительную экспертизу, пришли хорошие отзывы о препарате. Так что все сомнения "компетентных органов" относительно безопасности "Перфтора-на" сегодня естественным образом отпали. Безопасность "искусственной крови" доказана. И что же?
Запрет трехлетней давности по-прежнему остается в силе. Выпуск искусственной крови, в которой нуждаются все больницы и клиники страны, похоже, откладывается на неопределенный срок. Стоит в Пущино готовое опытное производство, способное уже сегодня снабжать медицину "искусственной кровью". Ждут врачи, готовые с ней работать. Все ждут. А между тем в реанимациях продолжает умирать люди, которых можно было бы спасать. И это в то время, когда донорской крови в клиниках хронически не хватает. Не хватает даже в мирное время, не говоря уже об огромной потребности в крови в экстремальных условиях войны или при авариях типа чернобыльской. И это после открытия вируса СПИД, когда многие страны начали ликвидировать созданные ранее банки донорской крови и ускорять разработку искусственной, когда в Японии, США, Швеции воспроизводят наши результаты трехлетней давности и двигаются дальше. Дошло до того, что одна из шведских фармакологических фирм объявила о своей готовности продавать в СССР свои компоненты для фторуглеродного заменителя крови. Продавать за большие деньги, за валюту. Неужели будем покупать то, что можем иметь сами и гораздо дешевле?
Но мало того, что запрещение трехлетней давности, стоившее нашей стране потери приоритета в работах по искусственной крови, по-прежнему остается в силе — недавно я узнал и другое: все дополнительные исследования, которые столь тщательно велись эти три года в разных медицинских НИИ страны, велись зря.
В том же самом новом уставе Фармкомитета, оказывается, было оговорено, что для препаратов, применяемых в реанимации по жизненным показаниям, проведение отдельных исследований по мутагенности, канцерогенности, эмбриотоксии не обязательно.
Просто уважаемые эксперты Минздрава три года назад "забыли" заглянуть в этот уточняющий пункт их же собственных правил.
Тут самое время будет взглянуть на проблему под другим углом зрения.
Посмотрим глазами бывшего замминистра Сафонова, подписавшего этот "исторический" приказ. Была своя логика и у него. Прежде всего подобная кровь (такого же назначения и класса) уже создавалась в нашей стране. Создавалась по ведомству Минздрава СССР в крупном Институте гематологии и переливания крови в Москве, и люди там собрались солидные, и было их намного больше, чем в лаборатории у Белоярцева, и тема эта с первого дня все пятнадцать лет стояла у них в плане. А Белоярцев, работавший по ведомству Академии наук СССР, свою "кровь" сделал и довел до клиники всего за пять лет. Таким образом, его лаборатория оказалась в положении "конкурирующей фирмы". Оказалась бельмом в глазу, внезапно, незапланированно.
Вот теперь поставьте себя в положение замминистра, у которого перед глазами вся медицинская отрасль, у которого голова пухнет от дел и который внезапно узнает, что "Перфукол" — так называлась искусственная эмульсия в Институте гематологии — оказался токсичным, давал тяжелые осложнения — все клиницисты были единодушны в своих оценках, отказывались испытывать такую "недоделанную" искусственную кровь. А ведь это препарат, выращенный, можно сказать, в оранжерее Минздрава, на него миллионы были потрачены, делали его специалисты — гематологи, делали пятнадцать лет. Как прикажете себя вести замминистру, если такой препарат оказался плох? Ответ один: скрепя сердце запретить на время его испытание, отправить на доработку. Так и сделали. Но в эти же самые дни препарат Белоярцева после удачных испытаний в клиниках был заявлен на соискание Государственной премии и успешно прошел отборочную комиссию.
Могли, это пережить разработчики "Перфукола"? Нет, не могли они этого пережить. Николай Иванович Афонин, начальник лаборатории в Институте гематологии, ведущий темы, лично написал письма в Комитет по Ленинским и Государственным премиям — требовал "включите и нас в список представленных к награде". Не включили. И тогда новое письмо — вице-президенту АН СССР Ю.А. Овчинникову. Юрий Анатольевич лично взялся восстановить "справедливость". И… фактически наложил вето на "Перфторан", написал резкую записку в Комитет по Ленинским и Государственным премиям. А вскоре тот же Овчинников по просьбе Минздрава сформировал первую комиссию, которая отправилась в Пущино за уликами.
