Возможно, не без чьей-то подачи следователь пришел к выводу — за этим что-то кроется. Дело о гибели Белоярцева, возбужденное по письму Иваницкого, неожиданно начало оборачиваться против самого Иваницкого.

И теперь уже ему приходилось бороться на два фронта.

Он написал письмо Шерхану с просьбой разрешить продолжить работу над препаратом.

Письмо осталось без ответа.

Написал бывшему министру здравоохранения:

"Прошу Вас дать указание выслать, по возможности скорее, заключение комиссии, созданной по Вашему приказу. В Институте до сик пор (письмо написано через полгода после завершения работы комиссии — авт.) заключения нет. Мы не располагаем данными об опасности использования и отрицательном воздействии на организм человека препарата или его компонентов. Если такие данные имеются в распоряжении Минздрава, то сотрудники Института готовы обсудить их и провести совместные эксперименты на различных биологических объектах.

В январе 1986 года на специальном рабочем совещании с участием различных специалистов и представителей министерства было принято и направлено в Минздрав письмо с просьбой разрешить клинические испытания препарата по жизненным показаниям, так как препарат показал высокую эффективность.

Какого-либо ответа на это письмо не было получено. Работы по программе планировались до 1990 года. Однако на текущую пятилетку программа не утверждена".

Письмо осталось без ответа.

Иваницкий — в президиум АН СССР:

"Как мне известно от следователя, в президиум АН поступило подготовленное им заключение по делу о самоубийстве проф. Ф.Ф. Бeлоярцева. Поскольку это дело открыто по моей просьбе и поскольку в заключении содержатся замечания в адрес Института, прошу дать мне возможность с ним ознакомиться".

Иваницкий — докладная записка в президиум Академии наук:

«Вся порученная нам работа по программе "Создание и выпуск нового класса газопереносящих сред" на 1981–1985 годы выполнена в полном объеме…

Мнение мое как коммуниста и члена АН остается неизменным — все, что произошло с этой работой, говорит о неблагополучной ситуации в нашей секции АН и служит плохим моральным уроком для тех, кто будет браться за рискованные темы, имеющие большое государственное значение».

В то время, когда Иваницкий писал эту докладную записку, он был болен. Во время его болезни состоялось заседание бюро Серпуховского горкома партии. В сообщении о нем говорилось:

"…Директор Института Г.Р. Иваницкий встал на путь изыскания мнимых доказательств в подтверждение своей неправильной позиции, на защиту нечистоплотных и скомпрометировавших себя лиц, используя для этого свою должность. Так, в ходе следствия по делу Ф.Ф. Белоярцева выяснилось, что директор стал защищать человека, совершившего хищения государственных средств, нарушившего принципы научной этики.

… Руководитель Института предпринял попытку ревизовать решение комиссии Минздрава СССР, дискредитировать ее членов с помощью средств массовой информации.

С его согласия грубо нарушались правила испытания новых лекарственных веществ, дезинформировались фармакологический комитет Минздрава, руководство АН о результатах исследований. Своими действиями он создавал нездоровую обстановку в коллективе. В Институте Иваницкий окружил себя угодниками, беспринципными людьми. Зато свидетели, давшие правдивые показания по делу Ф.Ф. Белоярцева, подверглись гонениям…"

Бюро ГК КПСС сочло невозможным пребывание Г.Р. Иваницкого в должности директора института и просило президиум АН освободить его от работы.

9

А через несколько дней в одной из центральных газет появилась статья "Заменитель чести", в которой работы по перфторуглеродам, проводившиеся в научном городке, объявлялись… фальсификацией!

Поначалу мне показалось, что писал человек наивный, ввсденый в заблуждение. Бросились в глаза прежде всего несуразности. "Некоторых больных, сразу после такого лечения, приходилось отправлять в реанимацию", — пишет журналист. О чем это? Препарат переливали именно в реанимации! И тогда, когда оказывались бессильными все традиционные методы! А если он про операции на открытом сердце, то все больные естественно попадают на несколько суток в реанимацию, таков уж закон всех кардиохирургических клиник.

Статья была написана подчеркнуто с издевкой, предвзято.

Вот читаю: "…наслышан был, что Генрих Романович… привык к похвалам, к успеху и критику не приемлет". Дальше — прямая речь, цитируется сам Иваницкий: "Мы его создали (имеется в виду препарат). А если в клиниках наплутовали, накрутили — так обращайтесь с претензиями в Минздрав!" Каждый человек говорит своими словами, ТАК Иваницкий сказать не мог, это не его слова. Он сказал иначе: "О результатах клинических испытаний Вам лучше поговорить с клиницистами, они компетентнее". Дальше читаю: "Нет, нашим разговором Г. Иваницкий не обескуражен, держится спокойно, никаких сомнений. Подумаешь, бумажки не так заполнили. Главное — двинули науку вперед, а уж все остальное — не наши печали. Лукавит, ох лукавит Генрих Романович!"

О Белоярцеве — тоже в нехорошем, разумеется, свете, в издевательском тоне. Прямая речь — автор статьи цитирует покойного Феликса. Как же так, ведь он не был с ним знаком, его голоса никогда не слышал! Ведь Феликс уже не может этого опровергнуть! А жена Феликса? А его дети, взрослый уже сын, работающий врачом! Каково им это читать! И рядом — пространные рассуждения о нравственности и морали, высокопарная патетика, Мы-то, пишущие, знаем: к этому прибегают тогда, когда по сути сказать нечего. А читающие как понимают? Те, кто просматривают газеты в метро, в автобусе? Берут, наверное, на веру такое: "нравственные законы не для них писаны. Если способен человек топтать мораль, действовать в обход нравственных норм, душа его чужда высоких помыслов и в основе лежит обыкновенный пошленький эгоизм". Это уже о клиницистах, о тех, кто испытывал препарат. Они названы в статье поименно — Герои Социалистического Труда, лауреаты Ленинских и Государственных премий, академики, профессора. Вот так — смело, невзирая на лица!

Да это же просто "врачи-убийцы", — такое впечатление должен вынести каждый далекий от проблемы читатель. Нечто подобное можно увидеть, подняв газетные подшивки конца сороковых — начала пятидесятых годов.

А вот вопрос в конце статьи: "А понес ли кто-нибудь наказание за самоуправство? Отдан под суд? Снят с поста? Нет, нет и нет".

А вот, наконец и то, ради чего все, по-видимому, писалось: «Кто спорит, "искусственная кровь" нужна, и работу над ней надо, несомненно, продолжать, но не любой ценой. Науку надо делать чистыми руками». Ну, рук Феликса уже не существует. Значит, препарат надо взять из оставшихся "нечистых" и передать в другие — "чистые"?

Кто был инициатором статьи в газете? Может быть, и сам Шерхан…

Госпиталь, где испытывался препарат, направил опровержение в редакцию уважаемого органа, но напечатано оно не было. Не было вообще никакого ответа. Не пришло ответа и на письмо Иваницкого.

Вот фрагмент одного из моих разговоров того времени с ним:

— Генрих Романович, как же препарат, как же производство?

В глазах его загорается огонек:

— Надо, конечно, бороться дальше. Ерунда какая-то: доказываешь очевидное и не можешь доказать. Кстати, меня через неделю вызывают на бюро горкома.

— Зачем?

— Наверное, будут говорить, что я занял неправильную позицию, настаивать, чтобы я признал ошибки. Но что делать, если я считаю, что позиция правильная? Буду стараться убедить…

Однако статья в газете сыграла роль. На бюро Серпуховского горкома Иваницкого исключили из партии.

Никто из работавших с препаратом не отдавал себе до конца отчета, с какой организованной и беспощадной злой волей столкнулись они. Знали, что такая воля существует, но не понимали, как продуманно она действует.