До рассвета было еще далеко, когда ксендз Якс услышал стук в дверь. Неужели кто-то все же заметил белый цветок на черном гравии и понял, откуда он? Но нет, это внезапно кто-то тяжко занемог — надо ехать соборовать. Якс слышал, как Ядвига справляется, не на мотоцикле ли приехали за ксендзом, а то кое-кому приходит такое в голову, приезжают ночью на мотоцикле, будто Якс мальчишка какой, а дароносица — коробка с сигаретами, будто за фельдшером посланы, а не за священником.

Увидев, что ксендз уже одет, Ядвига удивилась, стало быть, не слышала, как он пришел ночью; она помогла ему открыть дверь ризницы, подсадила в бричку. Возница гнал коня что есть мочи, ксендз крепко держался за поручень, чтобы не вылететь с сиденья, но не протестовал, зная, что спешить надо, — смерть не всегда дожидается священника со святыми дарами.

Когда Якс вошел в комнату в новом кирпичном доме, больной был уже не больной, а покойник; он лежал на застеленной кровати — руки сложены на груди, четки между пальцами, — рядом коптила толстая восковая свеча. Заплаканная вдова стояла на коленях у кровати и даже не поднялась при виде ксендза, он тоже встал на колени и громко произнес: «Вечный покой». Дети на другой кровати разревелись, и возница, видимо брат покойного, стал их успокаивать. Затарахтел мотоцикл, появился с чемоданчиком врач из городка, заспанный и нечесаный, он подошел к постели и взял покойника за запястье.

— Водка в нем загорелась, — сказал возница, хотя его не спрашивали, — дым из глотки так и валил.

Действительно, сквозь запах растопленного воска на Якса пахнуло перегаром, а врач сказал:

— Глупости. Как это водка загорелась?

И Якс подумал, что вот ведь на мотоцикле, а тоже не поспел: смерть ни священника, ни лекаря не ждет.

— Давно умер? — вырвалось у Якса.

— С час назад.

— Значит, и вы не успели, — сказал врач Яксу. — Оба мы опоздали.

— Похороны бы заказать надобно, — сказал возница, глядя на ксендза. Практичный человек: прямо к делу, без лишних слов.

— Зайдите ко мне в приход, не тут же, при детях, договариваться, — сказал Якс, потом наклонился к вдове, тронул ее плечо: — Не плачь, сестра. Господь ведает, что творит.

Он еще раз поглядел на покойника: может быть, тот успел покаяться в грехах? Да, наверняка успел, теперь только молитва может ему помочь. Всю обратную дорогу ксендз молился за душу усопшего и не заметил даже, как начал моросить мелкий дождик; лишь вылезая из брички, он почувствовал, что лицо и руки у него мокрые.

Светало, когда он заснул, и Ядвиге пришлось долго будить его к службе.

— Да уж не заболели ли вы, преподобный отец, упаси боже?

— А что?

Она не ответила, только выразительно глянула на часы. Ксендз Якс последовал за ее взглядом и убедился, что проспал. Такого прежде с ним не случалось. Что бы это могло значить? Старость? Болезнь или другая какая беда? Беспокойство и страх овладели им, чувство было такое, будто он забыл о чем-то важном, но о чем именно, о чем? Может быть, спросить Ядвигу? Но она уже ушла к себе, рассердилась, что ли? Ксендз Якс подошел к окну, сильно толкнул его, оно распахнулось настежь. В уши сразу ворвался веселый ребячий гомон. Он взглянул на дорогу и увидел ораву мальчишек, один из них несся верхом на кропиле, как ведьма на помеле.

— На Лысую гору! Хо-хо, на Лысую гору! — орал мальчишка и гарцевал будто на коньке-горбунке.

У Якса потемнело в глазах, он оперся о подоконник, чтобы не упасть.

— Ясь! Я-а-ась! — закричал он.

Парнишка остановился, уронил кропило, торчавшее между ног, и сдернул шапку.

— Побойся бога, мальчик, отдай мне это, отдай.

— Это? — удивился парнишка.

— Да, да.

Парнишка пожал плечами, поднял кропило и отряхнул с него грязь.

— Я не знал, что это вам нужно, видит бог, не знал.

— Нужно, — тихо сказал ксендз и тут же крикнул во весь голос: — Нужно! Конечно же, нужно!

Парнишка, видимо, испугался крика и припустил что есть духу, остальные сорванцы вместе с ним помчались к школе. Кропило осталось лежать на дороге.

Перевод Ю. Абызова.

Ян Копровский

СТАРИКИ

Старый почтальон Владислав Выкрота после долголетней службы на почте в Карпаче вышел на пенсию. Первый свободный от работы день показался ему чем-то необычным. До обеда он провалялся в постели, а встав, одевался долго, словно в замедленном темпе, глядя через окно на улицу, которая показалась ему какой-то чужой и неестественной. «Странно, — подумал он. — В эту пору я обычно обедаю, а сегодня еще и не завтракал».

Старый почтальон не имел ни жены, ни детей. Он был холостяком, привык к одиночеству и к тому, что все делал сам. В этом отношении сегодняшний день не отличался от предшествующих и все-таки был совершенно иным.

«Примерно в это время, — подумал Выкрота, взглянув на часы, — я подходил к Вильчей Порембе». Вильча Поремба издавна была его участком. Каждое утро он сортировал полученные письма, газеты и денежные переводы, укладывал их в сумку и шел в сторону Снежки. Дорога вела все время в гору, и поэтому пользоваться велосипедом было невозможно. Впрочем, и тропинки, особенно после дождя, не были к этому пригодны. Жители Вильчей Порембы ежедневно встречали Выкроту как долгожданного гостя. Приветствовали его уже издалека, сверля глазами пузатую сумку в надежде получить желанную весточку.

Дети выбегали ему навстречу и своими звонкими голосочками спрашивали: «А письмо плинес?» Старый почтальон улыбался, рылся в сумке, будто бы ища его, а затем отвечал: «Сегодня ничего нет, но завтра принесу обязательно».

На место Выкроты приняли молодого почтальона, почти мальчишку. «Интересно, как он справится», — подумал Выкрота.

Спустя неделю старому почтальону стало скучно дома. Он уже сделал все, что откладывал на свободные дни: тщательно убрал квартиру, вынес ненужные вещи на чердак, просмотрел небольшую, собираемую годами библиотеку, стряхнул с каждой книжки пыль, ответил на письма, проветрил одежду и починил пару истоптанных ботинок.

Не выдержав в конце концов, он решил пройтись за Карпач по своему обычному маршруту. День вставал солнечный. Сентябрь, как всегда здесь, выдался прекрасным, старые лиственные леса отливали вдали буро-золотистыми красками.

«Красота-то какая, — подумал Выкрота, — нигде, пожалуй, не найдешь места красивее этого». Где-то на полпути он остановился. Он всегда здесь останавливался, садился на большой камень, закуривал и отдыхал. Вскоре должен появиться и новый почтальон. Выкрота развлекал себя, пуская изо рта кольца дыма, которые быстро таяли в лучах солнца. Вокруг царила тишина. Здесь всегда было тихо, изредка встречались люди, спешащие в Карпач или возвращающиеся с покупками в Вильчу Порембу. Наконец вдали показался молодой почтальон. Он шел не спеша, сгибаясь под тяжестью толстой сумки. Старик не выдержал. Поднялся, а затем безотчетно побежал навстречу ему.

— Здравствуйте! — поприветствовал его молодой почтальон.

— Ну здравствуйте! — ответил ему Выкрота. Они остановились друг против друга.

— Пойдем, посидишь немного на камне, отдохнешь. Я всегда здесь отдыхал.

Уселись.

— Куришь? Могу угостить.

— Нет, не курю.

Старый почтальон смотрел молодому прямо в лицо.

— Ну и как идут дела?

— Спасибо. Справляюсь полегоньку.

— Работы много?

— Хватает, вы ж знаете.

Умолкли. Старик теперь рассматривал его сумку. Это же та самая, которая и ему служила. Спросил:

— Тяжелая?

— Можно выдержать.

— Дай попробую.

Молодой снял с плеча сумку. Старый надевал ее медленно, словно боялся уронить. Долго поправлял на спине, чтобы не мешала.

— Ну, я пойду, пожалуй, — сказал молодой почтальон, поднимаясь с камня.

— Подожди, что ты так спешишь.

Снова поправил сумку.

— Да, писем много. — Заглянул внутрь. — Вижу, начинаешь и посылки носить.