***

Всеволод Алёнович собирался предложить Вареньке сбежать в заснеженный парк на прогулку, непривычному к пристальному вниманию дознавателю было неуютно под обстрелом любопытных, оценивающих и придирчивых глаз. Да и зимнюю розу, сокровенный подарок невесте, лучше всего вручать на улице, мороз и снег подарят цветку дивную прелесть и благоуханный аромат. Зеркальщик уже наклонился к невесте, собираясь предложить ей эпатировать общество лёгким нарушением правил, когда зеркало на стене засияло и запульсировало.

«Чёрт, как же не вовремя!» - мысленно выругался Всеволод, скрывая досаду и огорчение под привычной маской невозмутимости.

Алексей Петрович на правах хозяина дома подошёл к зеркалу, начертал знак приёма, и в гладкой поверхности явился облик донельзя смущённого Аркадия Акакиевича. При виде пышного собрания мужчина смутился ещё больше, нервно сглотнул и, виновато кося глазом в сторону Зеркальщика, нарочито бодрым тоном провозгласил, приветственно поклонившись:

- Крепкого здоровья хозяину с хозяйкой, их семейству и всем гостям. С праздником Вас, Алексей Петрович, событие у Вас нынче радостное.

- Да, дочка средняя, Варенька, обручилась с этим вот добрым молодцем, - Алексей Петрович выразительно кивнул в сторону Всеволода Алёновича, коий пытливо смотрел на своё смущённое начальство.

Аркадий Акакиевич растянул губы в улыбке:

- Мои поздравления барышне. Лучшего жениха она во всём городе не смогла бы сыскать. Да что там, таких, как Всеволод Алёнович, и по всей стране не более десятка наберётся, муж верный, отважный и в служебных делах ревностный!

- Аркадий Акакиевич, что стряслось-то? – негромко спросил «верный и отважный», коий к начальственной похвале относился скорее как к сладкой отраве, нежели благости.

- Ревизор приехал Зеркальщиков проверять, тебя к себе кличет, - не стал ходить вокруг да около Аркадий Акакиевич, не великий, чего уж там греха таить, дипломат и любезник. Да и то, право слово, чай, не в дипломатическом корпусе служит!

Всеволод Алёнович построжел, замкнулся, точно зеркальный защитный купол опустил, отгородившись ото всех.

- Когда требует явиться?

Аркадий Акакиевич вздохнул, развёл руками:

- Большое начальство ждать не любит.

Зеркальщик звонко щёлкнул каблуками, круто развернулся к Алексею Петровичу, коротко, по-военному поклонился:

- Прошу меня простить, Алексей Петрович, мне пора. Служба.

Варенька шагнула было вперёд, готовая следовать за своим женихом хоть на край земли, хоть за её пределы, но дознаватель покачал головой:

- Нет, Варвара Алексеевна, Вам лучше остаться здесь.

- Но почему?!

Как Варенька ни старалась, а скрыть обиду не удалось, голос выдал. Серые глаза Всеволода потеплели, уголки губ дёрнулись, обозначая улыбку:

- Потому что отныне и навеки Вы, Варвара Алексеевна, самый дорогой для меня человек. А святыни чужим людям не показывают.

Ещё раз коротко поклонившись, Всеволод привычно шагнул в зеркало, которое переместило его в роскошный помпезный зал дворянского собрания, коий использовали лишь для очень и очень именитых гостей. Навстречу Зеркальщику из глубокого кресла вскочил, словно под ним адово пламя возгорелось, Аркадий Акакиевич. Только излишняя порывистость движений и выдавала волнение, лицом почтенный дознаватель владел великолепно.

- Всеволод Алёнович, - Аркадий Акакиевич пожал Зеркальщику руку, - поздравляю Вас с обручением.

- Благодарю, - Всеволод коротко поклонился. От улыбки воздержался, чай, не на светском приёме встретились, можно излишней любезностью и манкировать.

- Прошу простить, что вызвал Вас в столь знаменательный день… - Аркадий Акакиевич замялся, непривычный к извинениям. Ему, как человеку, наделённому властью, более пристало распекать, а не ошибки признавать.

- Я был бы Вам весьма обязан, если бы Вы перешли непосредственно к делу.

Почтенный дознаватель огляделся по сторонам, прошептал заговорщически, словно бы страшную государственную тайну открывал:

- Дознаватель приехал из самой столицы. По поводу обнаруженного Вами Зеркальщика незарегистрированного.

Всеволод нахмурился, досадливо дёрнул щекой. Одно дело, когда просто проверяют уровень дара и наличие всевозможных отметок, в том числе и ограничивающих применение магии, и совсем другое, когда интересуются результатами непосредственно твоей службы. И дёрнул же чёрт напороться на этого мальчишку-подавальщика!

- Характеристику я Вам дал самую наилучшую, - Аркадий Акакиевич кашлянул, добавил неохотно, - про сиротство Ваше тоже упомянуть пришлось.

Шрам на щеке Всеволода побагровел, выдавая сдерживаемое напряжение. Тема семьи была для дознавателя неприятной и болезненной. Аркадий Акакиевич виновато развёл руками, мол, как смолчать, коли спрашивают.

- Ладно, сказали и сказали, - тряхнул головой Всеволод и одёрнул мундир. – Где проверяющий обосновался?

- В малом кабинете справа. Он ещё и не один, с ним племянник государя Императора пожаловал.

Всеволод чуть приметно дёрнул уголком рта. О женолюбии племянника государя Императора, Великого Князя Михаила Николаевича легенды ходили не только по столице, но и далеко за её пределами. Разумеется, чаще всего безутешные отцы и ревнивые мужья обретали успокоение своим душевным ранам за счёт государственной казны, вымещая злобу на провинившихся дочерях либо супругах, но случалось и так, что стремились покарать и самого обидчика. Конечно, бдительная охрана не давала чужим кулакам портить изящный облик Великого Князя, однако ради спокойствия душевного и прекращения слухов после очередного скандала Император самолично отправлял непутёвого племянника с какой-либо инспекцией. А дабы Михаил Николаевич занимался делами служебными, а не амурными, к нему в помощь и негласный контроль приставляли какого-нибудь надёжного человека, сведущего в той области, коя и подвергалась проверке. Вот и сейчас, после шумихи, поднявшейся вокруг соблазнения молоденькой фрейлины, да ещё и перед самым венчанием, государь Император отправил неуёмного (и неумного, как шептались злые языки) племянника проверять Зеркальщиков. Узнай-де, друг милый, что там творится, в этом древнем граде, долгое время бывшем столицей нашей великой Империи, да по возвращению всё обстоятельно обскажи. Михаил Николаевич зубами скрипнул, усами пушистыми шевельнул, но спорить поостерёгся. Это покойный государь, про коего бают, что он не умер, а в монахи подался, мог спустить и спускал неповиновение приказам, а нынешний суров, с ним не забалуешь. Как воззрится своими оловянными очами, враз все мысли из головы сгинут, кроме той, как бы штаны со страху не обмочить. Вот так и поехал Великий Князь, в магии не сведущий, а Зеркальщиков откровенно побаивающийся, проверять древний град, коий льстецы высокопарно величали Колыбелью Отечества. А дабы невежеством своим князь людей не смешил, приставили его к Ярославу Макаровичу, одно имя коего навевало беспокойство на самых благонадёжных чародеев по всей империи.

В бывшей столице Михаилу Николаевичу не понравилось. Град по сравнению с нынешней столицей и маловат, и тесноват, и простоват, даром, что после нашествия иноземного пятнадцатилетней давности едва ли не полностью восстанавливали. Дома купеческие широкие да основательные, без присущей привычным взору дворцам лёгкости и летучести, на окраинах, кои проезжать довелось, и вовсе домишки деревянные к остаткам древних защитных стен лепятся, точно осиные гнёзда. Конечно, почёт и уважение, с коими встречали градоправитель и все достойные мужи города, польстили, но Михаил Николаевич глупцом не был и прекрасно понимал, что лебезят-то не столько перед ним, сколько пред Ярославом Макаровичем. Даром, что чародей сей держался скромно, перед публикой не рисовался и вниманию к своей особе скорее досадовал, нежели радовался. И место для бесед с Зеркальщиками хотел выбрать самое простое, без изысков, да тут уж Великий Князь не стерпел, вспылил и заявил, что он в лисий лаз, в коем и одному человеку тесно, не полезет. Ярослав Макарович брови насупил, но согласился остаться в предложенном дорогим гостям зале дворянского собрания, правда забился в угол и ещё чего-то там, вроде заклятия отвода глаз, начародействовал. Михаил Николаевич заклятиями не интересовался, а потому и спрашивать не стал, расположился в уютном кресле, потребовал себе чашку самолучшего кофию и свежую газету. Часа через два Великий Князь заскучал, ещё через час проголодался, а Зеркальщики всё шли и шли, и не было им ни конца и ни края.