— Я понимаю это как деликатный намек: будь он трезвый или немного принявший?

— Да, пожалуй, именно так: будь он трезв или нет, — согласился Джонси, улыбаясь. — Вы хотите еще о чем-нибудь спросить?

— Нет, сейчас у меня такой необходимости нет. Пожалуй, пора начинать отрабатывать свое жалованье.

Джонси вышел в коридор вместе со мной, поясняя по ходу дела:

— Там, в глубине, расположено большое помещение для художников. Комната просторная, настоящий зал. Направо дверь, на которой написано: «Для мужчин», это тоже необходимое для всех нас, в том числе и для вас, заведение. А на той, напротив, написано: «Для дам». Но не считайте, что оно означает то, что вы думаете. Это проделки Ральфа Эриксона, ему однажды взбрело в голову явиться сюда пораньше и повесить над дверью красную лампочку.

— Очень хотелось бы познакомиться с этим Эриксоном! — воскликнул я, смеясь.

— Обязательно познакомитесь. Вы же сами сказали, что вам удобнее знакомиться со всеми постепенно, с каждым в отдельности. Поэтому сегодня начнем с вашего визави по кабинету.

Мы прошли по коридору, завернули за угол и остановились перед дверью, на которой висела табличка с моим именем и с именем Чарли Грэйнджера. Когда мы вошли, к нам повернулся лицом грузный, лысый человек средних лет, сидевший за одним из двух столов.

— Привет, Род! Я — Чарли Грэйнджер, — представился он, и мы пожали друг другу руки.

— Я оставляю вас, — сказал ему Джонси. — Рекомендую вводить Рода в курс дела спокойно, без спешки, чтобы не навредить работе.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

Я сел за свой письменный стол, и Чарли вдруг бросил мне:

— Не хватайся сразу за карандаш и не клади ноги на письменный стол.

— Почему?

— Таков наш устав, — ответил он с улыбкой. — Мы с тобой так договорились для удобства общения, чтобы не мешать друг другу, когда мы действительно работаем или обдумываем и выстраиваем какую-то идею. Мы оба пришли к заключению, что самая лучшая поза для работы мысли — когда ноги лежат на крышке рабочего стола. Поэтому, когда один из нас кладет ноги на стол — это означает, что он глубоко погрузился в свои творческие замыслы, или его осенила творческая догадка, или пришла конструктивная мысль… — другой не должен ему мешать. То же самое, когда один из нас берет в руки карандаш. И совсем неважно, хочет он им что-нибудь написать или нет. Просто это условный сигнал. Или когда кто-то из нас поворачивается на крутящемся стуле к пишущей машинке, значит, он собирается что-то напечатать. Не считая этих ограничений, к которым мы пришли по обоюдному согласию, в любое время мы можем болтать сколько угодно.

— Я нахожу эту систему просто замечательной. Итак, договорились, я не хватаю карандаш. А ты, я думаю, уже готов приступить к работе?

— Я никогда не бываю готовым вот так, сразу, но иногда наступает момент, когда время здорово поджимает, и ничего другого не остается, как начинать вкалывать. Вот, например, сейчас у меня одно очень срочное дело. Я слышал, тебе хотят передать компанию Ли Хосиери, поэтому можешь не торопиться, у тебя впереди целый месяц. Если хочешь, сегодня вообще ничего не делай, знакомься с обстановкой, привыкай, сходи поболтать к секретарше… потом успеешь наверстать.

Мы поболтали еще несколько минут, а потом Чарли, глубоко вздохнув, сказал, что пора вернуться к делам. Взял в руки карандаш и склонился над бумагами.

Я решил, что сначала мне неплохо бы разобрать мою рабочую папку. Папку компании Ли Хосиери я положил на один угол стола — мне надо держать ее под рукой, а прочие дела сложил стопкой на другой угол. Я забыл вернуть их Джонси, когда заходил к нему.

Затем я решил осмотреть свое рабочее место: чем я располагаю для работы и на месте ли все необходимое. Порядок был полный. Я попробовал пишущую машинку, работала она отлично. Заточил несколько карандашей. На столе перед собой положил пачку бумаги для заметок, попробовал, хорошо ли заточены карандаши — нарисовал несколько каракулей, оторвал этот листок от пачки и попытался сосредоточиться на мысли о чулках как подарке к Рождеству. Начал рисовать женские ножки в чулках. Рисовать я явно умел, так как мои рисунки действительно изображали женские ножки. И похожи они были на ноги Робин.

Нет, это не тот путь, надо найти что-то другое. Поэтому я задрал ноги на стол и попытался думать. И моя мысль невольно увела меня далеко… Я видел мою бывшую жену в желтом бикини, на ярко-красном полотенце, на бело-желтом песке.

Опять я выбрал не тот путь. Эта дорога запрещена.

Я раскрыл папку компании Ли Хосиери и снова начал рассматривать и перечитывать сообщения и объявления, которые мы для этой компании составляли. Спустя довольно продолжительное время в голове у меня начали появляться какие-то мысли и соображения. Я схватил карандаш и записал те, которые, как мне показалось, заслуживали хотя бы дальнейшей, более углубленной работы.

Я увидел, как Чарли Грэйнджер взял трубку телефона у себя на столе и заговорил:

— Драгоценность моя, соедини с главным боссом. — И спустя несколько секунд: — Мистер Карвер, это Грэйнджер. У вас найдется несколько минут для меня?.. Хорошо, я уже иду.

Он собрал бумаги и ушел.

Я записал еще кое-какие соображения — вполне возможно, это были уже вполне приличные наметки. Потом услыхал стук в дверь и сказал: «Войдите», хотя стучавший опередил мой ответ. Я узнал его лишь тогда, когда он заговорил:

— Привет, Род! Я — Гарри Уэстон. Как идут дела?

— Я только начал. Помаленьку, но, надеюсь, вполне уверенно.

Это был еще один из редакторов рекламных текстов.

— Я пришел сказать, что, если тебе вдруг понадобится помощь — это утро у меня свободно. Джонси подкинул мне одну работенку, в которой я предполагал увязнуть до обеда, а закончил все за полчаса. Мне повезло, я сразу набрел на верное решение. Можно, конечно, провозиться еще день, а то и целую неделю, но лучшего решения все равно не найдешь. Только я не хочу отдавать работу так быстро… и вот, видишь, слоняюсь без дела… А тебе ведь дали работу для компании Ли Хосиери к рождественским праздникам? Или нет?

Я кивнул, соглашаясь.

— У меня есть на этот счет одна или две идейки, правда, еще не сформировавшиеся окончательно, — признался он.

— Спасибо за готовность помочь, но я хочу понять, на что способен без подсказок и помощи со стороны. Если за несколько часов, начиная прямо с этой минуты, я не сумею ничего придумать самостоятельно, то, возможно, воспользуюсь твоей помощью.

— Вот прекрасно, всегда готов к услугам. Тогда тебе необходимо работать и работать, и я не хочу больше мешать. Но, может, мы вместе пообедаем?

— Договорились. С большим удовольствием. А когда обед?

— В разное время. Обычно ты обедал с двенадцати до часу, а я — с часу до двух, но сегодня я поменяюсь с кем-нибудь или просто улизну без подмены, чтобы составить тебе компанию.

Как только он ушел, работа пошла успешнее, идей появилось множество, и я даже сделал графический набросок для лучшего выражения той идеи, которая показалась мне наиболее удачной и перспективной, хотя и несколько рискованной: в журналах «Esquire» и «Sir», например, она могла пройти на «ура», а вот в женском «Ladies’ Home Journal», пожалуй, с большой натяжкой, так как выбивалась из профиля журнала. Я решил несколько повременить с этой идеей, пока не разузнаю получше, какие именно журналы будут для этого использованы, чтобы не тратить напрасно время на отделку всех деталей.

Грэйнджер вернулся от Карвера и, увидев, что я увлекся, не сказал мне ни слова. Тогда я положил карандаш на стол и спросил:

— Карверу понравилось то, что ты ему предложил?

— Сказал, что это не стоит и ломаного гроша, — ответил он, скорчив гримасу. — И самое ужасное, что он абсолютно прав. Все надо делать заново, но по крайней мере теперь я знаю, с чего начать: он подкинул мне неплохую мысль.

Он сел за стол, вставил в машинку чистый лист бумаги и начал печатать. Я замолчал.